Валерий КУР: Стараюсь никогда никого не бить, особенно тех, кого задерживаю. Часть 1

Летом 1988 года, ровно 25 лет назад, в "Литературной газете" – единственной, которая на это отважилась! – под заголовком "Лев готовится к прыжку" было опубликовано сенсационное интервью полковника милиции Александра Гурова московскому журналисту Юрию Щекочихину: из него потрясенные советские граждане узнали, что в их стране есть, оказывается, настоящая мафия, – более того, она уже все под себя подмяла и останавливаться на достигнутом не собирается.

Это, замечу, отнюдь не голословная страшилка была из разряда тех, к которым приучили нас за последние 20 лет наши политики, – в основу газетного материала легли результаты исследований, которые на протяжении шести лет проводились во ВНИИ МВД СССР, и тогда же были сформулированы три признака мафии, которые, как мне кажется, стоит напомнить.

Во-первых, это преступное сообщество, которое имеет чет­кую иерархическую структуру: лидер, держатель кассы, связники, боевики и разведка, во-вторых, это организация, созданная для систематического преступного бизнеса, и в-третьих, – что самое главное! – пре­ступное сообщество становится мафией только в условиях коррупции, будучи связанным с представителями госаппарата, которые у преступников состоят на службе. Если это прокурор, из-под наказания выведет, если сотрудник милиции – секретнейшую информацию передаст, если высокопоставленный чиновник – нужный звоночек вовремя сделает...

В Украине наиболее зараженными вирусом мафии были Киев, Одесса, Донецк, Днепропетровск и Львов

Чтобы скрыть, завуалировать, закамуфлировать суть, советская власть всегда умело жонглировала эвфемизмами: НКВД-КГБ называли у нас компетентными органами, тюрьму или лагерь – учреждением, надзирателя – контролером, стукача – информатором, наручники – браслетами, оккупацию Афганистана – дружеской братской помощью, повышение цен – либерализацией или упорядочением... Вот и тут вместо нехорошего слова "мафия" в обиход ввели более благозвучное словосочетание "организованная преступность", но даже его произнести вслух не решались долго. Вплоть до 1989 года официально в СССР признавали существование только групповой преступности – кстати, Гуров считал в Украине наиболее зараженными вирусом мафии крупные города: Киев, Одессу, Донецк, Днепропетровск и Львов...

К тому времени сотрудника Киевского уголовного розыска Валерия Кура хорошо знали в республике благодаря циклу телепередач, в которых он рассказывал простым людям, как не стать жертвой наперсточников, организаторов лотерей-лохотронов и разных кидал. Легендарный сыщик одним из первых рассмотрел за вооруженными бейсбольными битами качками в кожанках и кроссовках, заполонившими киевские улицы в конце 80-х – начале 90-х, жуткое лицо оргпреступности. Кур был одним из основателей первого в СССР под­раз­деления по борьбе с ней в уголовном розыске Киева, а в дальнейшем создал и возглавил Управление криминальной разведки в составе МВД Украины, которое занималось стратегической и тактической разведкой, аналитикой и внедрением в преступные сообщества.

Именно Валерий Степанович в 1988 году впервые в Киеве использовал сотрудников ОМОНа как отряд быстрого реагирования в борьбе с оргпреступностью, и не случайно журналисты прозвали его "киевским комиссаром Каттани" – этого человека, по роду службы слишком осведомленного, наделенного рисковым характером и постоянно находившегося на линии огня, боялись не только бандиты, но и некоторые представители власти. Что ж, Кур лучше многих знал, что "Лев прыгнул" (так назвали вторую статью Гуров и Щекочихин), видел, что государство позволило бандитам стать депутатами, рассадить своих людей в милиции и прокуратуре, занять высокие ка­би­неты на местном, а затем и на более высоком уровне. От рэкета и выбивания зубов проституткам мафия перешла к захвату стратегически важных объектов – тех, где крутятся настоящие деньги, а вскоре вышла на международный уровень.

Конец 80-х. Сотрудник Киевского уголовного розыска Валерий Кур задерживает подозреваемых. Фото: из архива Валерия Кура

Надо ли удивляться тому, что от чересчур неудобного полковника в милиции постарались избавиться? Сначала отправили "в ссылку" – в Национальную академию внутренних дел, где с 1990-го по 1994 год Валерий Степанович разыскную деятельность преподавал, а в 2000-м, в возрасте 48 лет, на пике карьеры, – в отставку, после чего успешно развалили Криминальную разведку, которая при Куре работала как часы.

Конечно, без дела Валерий Степанович не остался: ныне он один из функционеров International Police Association – Международной полицейской ассоциации, но соотечественников Кура, из которых, как свидетельствуют результаты недавнего опроса Института социологии НАН Украины, полностью доверяет милиции толь­ко один процент, это воодушевляет вряд ли. Ну и кому теперь из десятка министров внутренних дел, сменившихся за годы независимости, предъявлять за это претензии?

Впрочем, Валерий Степанович убежден: демонстрируя недоверие к милиции как к самому слабому звену, народ пытается заявить о своем недоверии к власти, ведь сегодня мы с горечью признаем: хуже, чем в Украине, дела с коррупцией обстоят разве что в Кении да Зимбабве. Не случайно по так называемому индексу восприятия коррупции наша страна скатилась по итогам прошлого года на 144-е место из 176-ти – с такими вот удручающими итогами мы подошли к юбилею некогда нашумевшей газетной статьи.

Кстати, автор ее Юрий Щекочихин, свои антикоррупционные расследования продолжавший, до него не дожил – скончался в страшных муках летом 2003-го. Коллеги его раскопали, что журналист был отравлен препаратом, поступившим в распоряжение спецподразделений, дислоцированных на Северном Кавказе (этот яд разработали в лаборатории под Санкт-Петербургом для уничтожения главарей бандформирований), а вот единомышленник и соратник Щекочихина Кур был дважды ранен, но жизнь, слава Богу, себе сохранил. Вовремя из игры вышел...

Слово "кур" у шумеров – это подземное царство

– Валерий Степанович, рад приветствовать вас, легендарного советского, а затем украинского оперативника, "киевского комиссара Каттани", как прозвала вас в конце 80-х – начале 90-х пресса. Вы одним из первых в СССР дали определение организованной преступности и выстроили разрозненные факты в систему, а откуда у вас эта непримиримость к преступному миру – такое отношение к неправедным способам обогащения еще в детстве закладывалось?

– Возможно. Родился и вырос я в очень простой семье, которая по сегодняшним меркам считалась бы бедной. Отец рано умер, мама, овдовев, 60 рублей получала – это минимальная зарплата была, и ей в нескольких местах приходилось работать, чтобы двоих детей, меня с сестрой, плюс еще тетушку старенькую содержать. Вообще-то, я считаю себя наследником двух фамилий: по отцовской линии – Кур, а по маминой – Тимофеев.

Будущая гроза бандитов, 1951 год, Воронеж. Фото: из архива Валерия Кура

– Кем же ваши родители были?

– Ой, пытаясь корни свои найти, в такую глубь веков я забрался... Отыскал их у древних шумеров в том самом государстве Ур, которое в школе мы изучали: Кур у шумеров – это подземное царство, некий символ.

Родословная Куров вместе с той цивилизацией не исчезла – ее представителей я обнаружил в Европе: в Германии, во Франции, в Польше и потом уже в Западной Украине – вот так отцовская линия продвигалась, и скажу вам, что все, кто отношение к фамилии нашей имеют, – мои родственники.

Отец мой, как и вся его семья, был репрессирован и скрывался: до начала Второй мировой в Кракове жил и офицером польской армии был – не просоветской, а той, что под протекторатом англичан находилась. Более того, у меня есть сведения, что он в дружеских отношениях состоял и одно время даже учился с неким священником Войтылой – впоследствии очень уважаемым человеком (факт этот не афиширую, но осознавать его приятно – я спе­циально в Краков ездил, там свои корни искал).

Что касается рода Тимофеевых – это русские крестьяне из Белгородской и Курской губерний: собранные, хваткие. Благодаря реформам Столыпина они очень хорошо поднялись, и именно за таких крепких хозяев комитеты бедноты взялись, когда в селах они появились, со всеми вытекающими последствиями: раскулачиванием, высылкой в Сибирь. Хорошо, что дедушку Ефима предупредили: "К вам завтра придут!".

Кто предупредил? Те так называемые батраки, которые у него работали. У деда был каменный двор, крупорушка, в хлеву скотина стояла, кони имелись, а помогали со всем этим хозяйством сыновья, которых у него было много.

– Много – это сколько?

– Пятеро взрослых мужчин, а мамка моя была в семье самой маленькой, одного возраста с племянниками – детьми моих дядьев. Дед всех их ночью собрал и сказал: "Ну что, родные, разбегаемся – уносите ноги кто куда может". Сыновья его в основном на Алтай подались – подальше, туда, где большевики не достанут, а сам он взял маму и с палочкой пешком из Белгородской губернии, где до этого жил, в Воронежскую отправился. Оброс в пути очень сильно – до неузнаваемости...

В ту пору повсюду строительство новых предприятий шло, и один хороший добрый руководитель, который в то время строительство возглавлял, сказал ему: "Мне плевать, что вы беглый, не важно, кто вы, – я вам справочку выпишу. Вот вам надел в восемь соток, ройте землянку и живите, но предупреждаю: на работу ходить регулярно, иначе в тюрьму посажу". Примерно так же разговаривал он со всеми, но организатором этот человек был что надо, поэтому вскоре там вступил в строй завод, затем кордная фабрика, и когда мамка моя подросла, она пошла туда работать ткачихой.

Долгое время я везде проходил как Курт – под этим именем практически первые в СССР подразделения по борьбе с ОПГ возглавлял

– Насколько я знаю, в детстве, после смерти отца, несколько лет вам пришлось провести в интернате – школой жизни для вас эти годы стали серьезной?

– Знаете, это прекрасное было время – в стране после смерти Сталина оттепель началась, и у Хрущева великолепная возникла задумка – организовать бесплатное, за счет государства, обучение и содержание детей.

– Сейчас бы так...

– Да, но любую, даже отличную идею можно загубить на корню, превратив ее в фарс. К сожалению, натиска реалий интернаты не выдержали, ведь туда, на казенный кошт, всех подряд отдавали. Мама моя вынуждена была отправить меня, чтобы трудиться, – руки рабочие были нужны! – но сначала со мной посоветовалась: "Валерик, ты возражать не будешь?". В интернате надо было жить всю неделю, и ночами мы плакали, представляете? – хотя всем обеспечены были: нам выдавали форму, нас кормили, на прогулки водили. Было все, кроме материнской ласки, заботы, и может, поэтому впоследствии каждый второй воспитанник преступил закон. Каждый второй! – за всеми уследить тяжело было, хотя есть и другие примеры. Рядом со мной, только в параллельном интернате, учился и воспитывался Стас Садальский, впоследствии ставший актером, – я хорошо его помню.

С мамой Ниной Ефимовной Тимофеевой, начало 50-х. "Мать, овдовев, 60 рублей получала, и ей в нескольких местах приходилось работать, чтобы двоих детей, меня с сестрой, плюс еще тетушку старенькую содержать". Фото: из архива Валерия Кура

...Много лет спустя я одного из своих бывших соучеников встретил: папа их бросил – вот мама-торговка и отдала сына в интернат, а мальчик страдал. Его, конопатого, стеснительного, приехавшего из села, поначалу все загоняли в угол и били, но, думаю, ребята, которые издевались над ним, об этом очень потом пожалели, потому что к окончанию восьмого класса Вова Проскур вымахал под потолок и стал авторитетом.

Бомбил (воровал. – Gordonua.com) все подряд, страх наводил на всех, сам же никого не боялся. Ну, кроме меня. Почему? Потому что в первые интернатские годы я его защищал, от тумаков и нападок оберегал, видя их несправедливость. Кто же тогда мог предположить, что потом, уже будучи инспектором уголовного розыска, я стану ему "палачом"?

...В тот день (это было в России) я был дежурным по отделению, и мы сообщение получили: "Разыскивается особо опасный преступник-рецидивист за убийство – перекрыть все дороги, входы и выходы".

Все лазейки мы обложили, чтобы мышь не проскочила, и вдруг мне по рации передают: "Возвращайся, преступник задержан". Прихожу в свой кабинетик (вообще-то, мы впятером там сидели, но на дежурстве я остался один), и заводят ко мне громилу, в котором я узнаю... Проскура. Просидели мы с ним почти до утра – он плакал и в таких мне вещах признавался, что я понял: бедный, несчастный пацан...

Вова сказал: "Я его не убивал, не по понятиям мне, но все возьму на себя. Валера, пиши: я, я его запорол (зарезал. – Gordonua.com)" – и рассказал, как дело было. "Это, – говорит, – сожитель нашей одной подружки: он стал к ней приставать, бить ее, а мы просто пьяные, отор­ванные пришли, навалились туда (ввалились толпой. – Gordonua.com)... Он закрылся, мы выломили все, что можно, а кто там ширял... Да мне это...". Не хочу сейчас его слова на блатном повторять жаргоне – сама жизнь в такую грязь мужика затащила.

Вот так интернат аукнулся, хотя наши воспитатели очень душевными, нежными были людьми. Страшную истину скажу: этот "казенный дом" много судеб сломал, но там же, возможно, у кого-то рождалось и большое сильное сердце.

После смерти отца мать отдала Валерия в интернат. "Нам выдавали форму, нас кормили, на прогулку водили. Было все, кроме материнской ласки и заботы – может, поэтому впоследствии каждый второй воспитанник закон преступил". Фото: из архива Валерия Кура

– Из окон комнаты, где мы сейчас беседуем, видно знаменитое еще с царских времен здание силовиков на Владимирской, где вы долго и упорно трудились на благо Родины, – кстати, и ваша фамилия Кур звучит точь-в-точь как аббревиатура Киевский уголовный розыск: курьезные ситуации никогда в связи с этим не возникали?

– Постоянно, а особенно часто после перевода из российского МВД в украинское, когда представлялся. "Ну, хорошо, – говорили мне. – Мы понимаем, что ты КУР – Киевский уголовный розыск, а фамилия-то у тебя какая?". Моим наставником и куратором знаменитый Борис Хряпа был...

– ...ну да, легендарный сыщик...

– Его, прекрасного агентуриста, отличного опера, уважали все, в том числе и те, кого он сажал. Возвращаясь из тюрем, многие к нему обращались – писали, просили, как говорится, путевку в жизнь. У него всегда отдельный был кабинет, но этим он не кичился, и мы, молодые сыщики, толпами шли к нему за советом. Голос Борис Иванович никогда не повышал – только рассказывал, как надо работать.

Так вот, однажды Хряпа шепнул мне: "Сынок, зайди", а когда с глазу на глаз мы остались, огорошил: "Ты сейчас не только на телеэкране стал популярным, но и в преступной среде – давай-ка подумаем, как это использовать". Я удивился: "А в чем дело?". – "По моим агентурным данным, среди блатных слушок прошел, что для борьбы с организованной преступностью руководство МВД выписало некоего немца Курта, а многие из них тебя и в глаза не видели – что будем делать?". Я плечами пожал: "Борис Иванович, как вы скажете". Он усмехнулся: "Значит, пусть все идет своим чередом", и долгое время я везде проходил как Курт – под этим именем практически первые в СССР подразделения по борьбе с ОПГ возглавлял.

Кстати, в том, что мое подразделение действительно было в Союзе первым, – это же 87-й год! – уже потом убедился. Его созданием мудрости Василишина мы обязаны – в то время начальника Управления внутренних дел, а в последующем министра. Он как-то подошел ко мне и говорит: "Слышишь, ты тут бегаешь, со своими наперсточниками сражаешься, а у меня к тебе предложение. Есть информация, что на II съезде народных депутатов Бакатин (в тот момент министр внутренних дел СССР. – Gordonua.com) впервые признает, что организованная преступность все-таки есть, и по всему Союзу будут структуры по борьбе с ней сформированы, поэтому давай так: я тебе дам сколько ты хочешь сотрудников – любых, но они не у тебя будут числиться, а будут прикомандированными: создавай все, что нужно, – и вперед".

Валерий Кур окончил юридический факультет Воронежского государственного университета, в районном отделении милиции занимал должность инспектора уголовного розыска. В Киев переехал в 1980 году, где начал работать в Управлении внутренних дел, в уголовном розыске. Фото: из архива Валерия Кура

Замечу: специального закона и даже при­каза министра или начальника УВД Киева еще не было, так что действовал только по рапорту, который на имя Василишина написал с просьбой выделить мне необходимое количество младших инспекторов уголовного розыска – 20 человек, сотрудников киевского ОМОНа – одну роту во гла­ве с майором Борисенко, который стал в 1995 году первым начальником "Сокола" в ГУБОП МВД Украины и возглавляет его по настоящее время, два экипажа ГАИ, од­но­го сотрудника ЭКО (экспертно-криминалистического отдела) УВД и попросил дать мне в подчинение "личного" следователя. Также о двух автомашинах заикнулся – уазике и легковой...

В общем, много просил. Из техники в результате не получил ничего, следователя в подразделение – тоже (это была роскошь тогда), зато энтузиазма у таких же, как я, предостаточно было. Работать у меня хотели все, и сотрудники оперативных подразделений, и ОМОНа, и ЭКО, и ГАИ. Перед каждой операцией я забегал в кабинет напротив к молодому, но опытному начальнику следственного отдела Петру Коляде, и он никогда мне не отказывал – "на пальцах" разъяснял, как задокументировать "наперсточника" или рэкетира для судебной перспективы (то есть чтобы задержание не было напрасным, чтобы ни один суд не мог преступника выпустить).

Мы часами сидели и готовились к операциям, все прорабатывали – как и где, например, записывающие устройства закрепить. Очень помогала мне также следователь, гроза преступного мира Валентина Серпокрылова.

Младшие инспектора уголовного розыска, которых мне выделили, – аж 20 человек! – это была настоящая роскошь для любого руководителя, оперативника: конечно, мне завидовали и даже пытались мешать, но как только сигнал поступал, что где-то "станки" (так мы наперсточников между собой называли) появились, кидалы или рэкетиры, моментально кто реагировал? Все Кура искали. Почему? А больше некого было – ОМОН, а в последующем "Беркут", самостоятельно этим еще не занимался, а мы же оперативную информацию получали... И вот со своими бойцами я вылетаю – как правило, со мной три-пять человек по гражданке – и задерживаю Помидора, Черепа, Никиту, Бабая... Ну и еще кое-кого из тех, кто сейчас за границей находится, – Резаного, например.

Боря, – сказал я Помидору, – пока с Черепом, который людей ни за что убивает, работать будете, никому из вас покоя не дам

– Такие кликухи замечательные, да?

– Тем не менее это очень яркие личности были... И вот представьте, задерживаю их, а я в гражданской форме всегда был. И потом, для оперативной работы все эти шпионские штучки нужны – я был всегда, как у нас говорят, запакован, то есть очень хорошо технически оснащен...

– Что же вы при себе имели?

– Все, что на тот момент техника позволяла, – практически шел и происходящее документировал... Может, вы смотрели старый фильм, где у героя был глаз, который все, что видел, снимал, как кинокамера?

Если у Джеймса Бонда был один ученый в помощниках, то на меня целый отдел ЭКО УВД города Киева работал. Один из руководителей – мой хороший товарищ Николай Солодкий, полковник, – выделил мне суперэксперта Виктора Фернегу, и тот ночами сидел и придумывал, как мне в мою гражданскую одежду, в мое тело вмонтировать новейшие на тот момент устройства для аудио-, фото- и видеофиксации.

– Хм, а свой "джеймсбондовский" арсенал перечислить вы можете?

– Подробностей не расскажу – это профессиональный секрет. Во-первых, была у меня для связи со всеми нашими рация – ребята мои знали, что я всегда под номером: не первым, а 141-м. Во-вторых, устройства для аудио- и видеозаписи всегда на себе носил, хотя замаскировать их очень тяжело было...

– ...по тем временам...

– ...да при том техническом уровне, ведь это надо было тяжелый предмет во внутреннем кармане у себя спрятать или же в сумочку запаковать. И вот представьте, я участие в задержании принимаю... Была, помню, драка с бандой Черепа, причем серьезная. Один из "бригадных" Никита – мастер спорта, спортсмен, прекрасно боксировал... Он, кстати, из очень хорошей семьи: мама – ответственный работник весьма серьезного учреждения...

– ...да и сам неплохим парнем был...

– Интеллигент – может, поэтому сегодня Никита Н. работает за границей и весь нажитый здесь капитал использует на благо не Украины, а другой страны.

Валерий Степанович (слева) принимает участие в обезвреживании похитителей бизнесмена, требовавших выкуп и угрожавших заложнику смертью. Киев, во дворе улицы Прорезной, начало 90-х. Фото: из архива Валерия Кура

Так вот, бросаем их в уазик, я сажусь рядом, потому что знаю: смоются 100 процентов (или кто-то из работников милиции не выдержит и отпустит), и тут ко мне вполголоса Помидор обращается. Фамилию его не называю, потому что сейчас это известный человек, крупным бизнесом занялся (более того, мне кажется, он вовремя понял, что тогда, в конце 80-х, он участ­вовал в нехорошей игре). "Слышишь, мужик! – заговорщицки шепчет. – Знай, я лично от Курта. Сам понимаешь, это просто наперстки – Курт нам разрешил. Дай возможность отвалить (убежать. – Gordonua.com), прошу тебя, отпусти". Я хмыкнул: "Ну, если Курт сказал, то без разговоров".

В Днепровский райотдел заезжаем, захожу, мне все навстречу: "Кур, Кур!"... Помидор сразу понял, что маху дал, – подходит: "Прости, командир, не узнал. Что от меня надо, скажи". Я ему объясняю спокойно: "Боря, пока с Черепом вы работать будете, никому из вас покоя не дам. Вы интеллигенты, аристократы (ну, подхвалил. – В. К.), и хотя мошенники и проходимцы, но такие талантливые, что к уголовной ответственности привлечь мне вас тяжело. А вот Черепа, который людей ни за что убивает, я – даю слово! – найду и посажу. Можешь его предупредить! – и отвалите от него как можно быстрее".

– Череп свою жуткую кличку оправдывал?

– В полном смысле слова. И знаете, после моего предупреждения Помидор и другие умудрялись вроде бы входить, по официальным сводкам, в группировку Черепа, но при этом с ним не работали.

Полковник Голубец посоветовал: "Сынок, не ходи сейчас в форме – вдруг у тебя перед кем-то должок", – и я его послушался. не из-за боязни, а потому что знал: я – человек служивый и стыдно, когда тебя бьют

– Вспомним 85-й год, апрельский пленум ЦК КПСС: вместо умершего Константина Устиновича Черненко к власти в Советском Союзе приходит Михаил Сергеевич Горбачев, начинается перестройка, а с ней ранее чуждые социалистическому обществу явления, в том числе в экономике, возникают. Закон о кооперативном движении зеленый свет большущим деньгам дает, богатые люди появляются, и начинается рэкет. Советским гражданам это явление было тогда незнакомо – вы с ним фактически первым столкнулись, а что представляли тогда собой рэкетиры и как доморощенный рэкет вообще крепчал?

– Поправлю вас, Дмитрий: я не первый столкнулся – во всех более-менее развитых индустриальных точках Советского Союза это проявилось в равной мере.

– И одновременно?

– Да, ярко выраженная или в стертом виде, но эта "зараза" пошла по всей стране. Мне казалось тогда, что я одним из первых в борьбу с ней включился, и в 89-м году на совещании в Домодедово, куда свезли всех, кто эту работу в своих республиках начал, в предположениях сво­их утвердился. Такая реакция – на опережение! – стала возможна в Украине благодаря Василишину, и возможно, Андрей Владимирович и заслуживает за что-то порицания, но не с моей стороны.

Мне доставалось от него не меньше, чем всем другим, но делал он это с такой интеллигентностью, что, честно говоря, на него у меня спустя годы обиды не осталось, так что пускай другие ему оценку дают, и он на том свете ответит, а я поясню, в чем мудрость его заключалась. Василишин уже в то время направление, в котором будет криминал развиваться, предвидел и опасений своих не скрывал: мол, готовьтесь, что будут бомбить райотделы, бить, убивать, решетки в милиции ломать, из ­кабинетов сотрудников личные и рабочие дела забирать: наши и нашей агентуры, – уголовные и оперативные дела воровать – так все впоследствии и случилось.

В то время, в 87-м, никто в Советском Союзе в этом направлении не работал, а Андрей Владимирович сумел все предвидеть. Кооперативное движение, конечно, не Василишин создавал – возникло оно по велению времени, и его даже не Горбачев придумал, а сама история так распорядилась, потому что объективные закономерности существуют. Так вот, само по себе кооперативное движение было действительно нужным – оно позволило вытащить из тени цеховиков.

В рабочем кабинете, конец 80-х. Фото: из архива Валерия Кура

Я еще молоденьким офицериком был, но с теневиками уже сталкивался – вы таких помните?

– Ну, фильм "Асса" хорошо эту публику показывает, правда?

– Прекрасно!

– И Станислав Говорухин в роли вли­я­тельного криминального авторитета Крымова весьма убедителен...

– Да, Говорухин молодец – он одним из первых стал об этом говорить, благодаря чему и нам становилось легче. Руководство страны, легализовав то, что от них не зависело, позволило наиболее предприимчивым, наиболее деловым развернуться – любому человеку, по сути, шанс дали: пробуй себя...

– ...и зарабатывай!..

– Первое время налогообложение было минимальным – препон никаких не ставили, ты мог работать где угодно и как угодно. Но опять-таки: каким бы свободным ни был рынок, у него должны быть рамки, очерченные обществом, государством. В первую очередь его участникам должна быть обеспечена защита государства, а у нас в то время никто в милицейской форме на улицу не выходил – боялись. Это только я такую дерзость себе позволял там, где Курта узнавали. Иначе можно было очень легко схлопотать.

– В форме?!

– Да, и я очень хорошо помню начало 90-х, когда меня в Академию внутренних дел "спрятали": в так называемую ссылку отправили. Лекции мы обязаны были вести в форме, и вот однажды сидим, обсуждаем это, и полковник Голубец, прекрасный опер (царствие ему небесное!) говорит: "Не ходите в форме, берегите себя, а то вот меня встретили...".

Он долгое время по линии исправительно-трудовых учреждений работал, оперативником был. "Ты знаешь, – признался потом мне, – совершил я в прошлом один грех, поступил с одним осужденным не­спра­ведливо, и 10 лет думал об этом и ждал расплаты... Уже будучи полковником, однажды, когда возвращался домой, услышал сзади топот и понял: это за мной" (у него в тот момент такое же состояние было, как у героев фильма-сказки "Варвара-краса, длинная коса", перед которыми из воды рука Чуда-юда с криком "Должок!" высовывается).

И вот Голубец говорит: "Тогда я понял, что надо проститься с жизнью, но еще не сообразил, кто это пришел. Обернулся и стал ждать, а когда увидел заточку, сразу узнал моего подопечного из того места лишения свободы, где был грешен. Бывший зек сказал: "Ну что? Пришел твой черед?" – и когда увидел, что я дрожу и что заплакал (мне было даже не страшно, а стыдно, что так бездарно заканчиваю), он процедил: "А вот у меня вся жизнь теперь испорчена. Иди и помирай сам". Представляете?

Полковник Голубец тогда посоветовал: "Сынок, не ходи сейчас в форме – вдруг и у тебя перед кем-то должок", – и я его послушался. Не из-за боязни, а потому что знал: я – человек служивый, и стыдно, когда тебя бьют (мы все этого опасались, потому что быть битым зазорно).

...Так вот, для так называемых цеховиков, которых государство в подполье загнало, кооперативное движение было глотком воздуха, ведь жесткие условия советской экономики самых талантливых...

– ...и предприимчивых...

– ...задавили, да и как еще человека назвать, если на тех же основных средствах, из тех же материалов, из которых советские фабрики неликвид клепали, он мог сделать что-то дефицитное, супердорогое? Государство могло колоссальные прибыли получить, но жесткая идеология зажала в тиски экономику, и цеховики скрылись в тень, откуда стали платить куда? В общак "на зону", потому что на них сразу "сели" блатные.

В конце 80-х лично ко мне представители старого воровского мира обращались и предлагали дать им всего одну ночь – Варфоломеевскую. "Мы, – говорили, – этих кооператоров и комсомольцев так вам почистим, что дышать станет легче

– Иными словами, рэкет и в советское время уже был?

– Еще и какой! – но по-своему благородный, во всяком случае, блатным авторитетам раньше ни в коем случае нельзя было чистым рэкетом заниматься – там были понятия.

– Брали процент?

– Правильно. Ни в коем случае нельзя было трогать тех, например, кто "кормил" зону наркотиками, кроме того, они уже тогда знали, что наркомания – болезнь, а не преступление. От безысходности наркоманы на зоне что угодно "жевали" – в том числе чифирь, и это был способ выжить – без дозы на стенку полезешь. И вот, если, не дай Бог, кто-то из наркодельцов барыжничал (спекулировал. – Gordonua.com) и впаривал (всучивал товар не лучшего качества. – Gordonua.com), разговор с таким был короткий: камень во рту или петля на шее. У блатных понятие по барыгам очень конкретное было – им просто нельзя было с этой категорией иначе себя вести. Ну а теперь представьте: перестройка. Кроме блатных авторитетов, которые обязаны были всю жизнь провести в тюрьме...

– ...бывшие спортсмены появились...

– Не только спортсмены, но и комсомольцы, а почему бывшие? Потому что детище Михаила Сергеевича все естественные общественные язвы, в том числе безработицу, обнажило. Вообразите: вдруг потребность в таком количестве инженеров, спортсменов отпала, и куда бедному комсомольцу податься? Он в кооперативном движении себя искал.

Захват преступной группировки, Киев, начало 90-х. Фото: из архива Валерия Кура

– Помните песню Асмолова?

Мы бывшие спортсмены,
А ныне – рэкетмены!
Ну что ж нам было вены,
По-твоему, вскрывать,
Когда героев спорта,
Ему отдавших годы,
Как говорится, мордой
Об асфальт?

– Да-да-да, но это от безысходности происходило, и вот представьте себе новую энергичную молодежь. Да, у этих ребят не все было нормально с законом, но условие сидеть в тюрьме обязательным для них, в отличие от блатных авторитетов старой закалки, не было...

– ...и воровские понятия они презирали вообще...

– Нет, из воровского закона они брали, но лишь то, что им было нужно. В общем, воры, авторитеты почувствовали вдруг натиск новой молодой волны. Признаюсь, что в конце 80-х лично ко мне представители старого воровского мира обращались и предлагали дать им всего одну ночь...

– ...на истребление...

– ...Варфоломеевскую. "Мы, – говорили они, – эту пену кооператоров, новых авторитетов и комсомольцев так вам почистим, что дышать станет легче. Посмотрите, начинается беспредел, а вы сидите сло­жа руки".

Раньше мы знали практически всех, кто особо опасным считался, – если это рецидивист, он обязательно состоял у нас на учете и должен был регулярно в милиции отмечаться, мы контролировали каждый его шаг. Помните, я вам про Проскура рассказывал? Он сам мне сказал: "Валера, мне надо сидеть – долго находиться на воле не могу. Я по понятиям должен все взять на себя, чтобы там, на зоне, в авторитете быть, а тут мне не жизнь". Так вот, молодые так называемые рэкетиры, или новые авторитеты, наоборот, абсолютно...

– ...сидеть не хотели...

– ...на зону не стремились и очень быстро кооперативное движение под свою взяли крышу. А представьте, каково было тем, кого иначе как "кооператорами проклятыми" не называли? С одной стороны, на них блатной мир давил, с другой – мы – власть, и все их ненавидели. Новые рэкетиры меры не знали, они позволяли себе творить беспредел. Приходя на рынок, забирать, например, часы в количестве тысячи штук – именно столько я лично изъял у бандитов, наехавших на поляка, который собрался здесь торговать.

– Тысячу штук?

– Да, причем поляк мне сказал: "Командир, вы спасли мне жизнь – берите что хотите и сколько хотите: это не взятка, они все равно у меня бы забрали...". Потом только я узнал, что кое-кто из наших предложением этим воспользовался... За них стыдно было, а ведь в моей среде тоже многие считали (таких 90 процентов было), что кооператор проклятый на теле народа сидит, и ничего страшного в том, чтобы у него немножко для себя позаимствовать, не видели.

Подводя итог, скажу: не взяв кооперативное движение под контроль, под защиту государства, мы очень проиграли. Во-первых, это позволило рэкету развязать со старым криминальным миром войну, а во-вторых, повлекло за собой увеличение стоимости кооперативного продукта ровно наполовину.

С помощью игры в наперстки можно было столько же денег собрать, сколько и рэкетом

– В конце 80-х вы прославились борьбой с наперсточниками, которые были тогда в новинку, в диковинку, а это правда, что научились виртуозно наперстки "крутить" и, как мне рассказывали, с коллегами не только играли, но и большие деньги у них выигрывали?

– Это легенда, созданная, судя по всему, моим очень хорошим товарищем Мыколой Поддубным, – чего для красного словца не скажешь? Я расскажу, как было на самом деле.

Действительно, к концу 80-х игра в наперстки быстро распространилась, с ее помощью можно было столько же денег собрать, сколько и рэкетом. Представляете, сколько тогда желающих поглазеть сбегалось? – как в 20-е годы в Америке!

– Дураков же вокруг тьма!

– Нет, расчет не на дураков был, а на человеческую психологию, и вы знаете, я таких солидных и уважаемых игроков в этой среде встречал, что иногда за них стыдно было. Поверьте, страсть к игре, азарт – особое чувство, которое обсуждению просто не поддается.

Так называемый новый рэкет моментально провозгласил набор в свои ряды – тогда стало модным рэкетиром быть или состоять в бригаде...

– ...ведь, приобщившись к этому миру, молодой человек крутым себя чувствовал...

– Вот именно! Кожаная курточка, белый шарфик, мягкие, на невысоком каблуке туфельки (может, даже с бантиком сверху, что в мужской среде неприемлемо было), белые носки, обязательно дутая курточка и брюки, зауженные книзу, как стиляги в конце 50-х и в 60-х ходили. Эти атрибуты были как бы опознавательным знаком по принципу "свой-чужой", и многие к ним тянулись, причем попадались там люди действительно талантливые. Самой высокой категорией среди них все-таки я считаю кидал, то есть мошенников-"артистов"...

– Это те, которые "куклы" подсовывали?

– И не только "куклы" – такие комбинации проворачивали, что об этом фильмы можно снимать. И вот из этой среды новые авторитеты и стали талантливых набирать, с руками умелыми.

Валерий Степанович успокаивает граждан во время операции по задержанию рэкетиров у станции метро "Тараса Шевченко", конец 80-х. "Новые рэкетиры меры не знали, позволяли себе творить беспредел".  Фото: из архива Валерия Кура

Как правило, все кидалы прекрасно работали. Обычно на карточной игре люди с особой чувствительностью специализировались – они с детства пытались найти своим умениям применение, а потом понимали, что просто так играть нельзя – только под крышей. Мы искали и находили банк-стол (квартиру, используемую шулерами для игры между собой. – Gordonua.com), поэтому я знаю, какие там суммы крутились: представьте себе – посидеть и за ночь снять 20 тысяч рублей. 20 тысяч! – в то время как у меня, офицера, зарплата была...

– ...150, наверное?

– Оклад – 105 рублей за должность (у инспектора уголовного ро­зыска или старшего инспектора – 110) и 35-45 за звание – после уплаты партийных взносов и остальных вычетов на руки я 120-130 рублей получал, а там столько!

Естественно, люди, которым это было дано природой, необыкновенно привлекательными для бандитов становились и нужными. Их забирали в игровики, в так называемый гемблинг (организацию азартных игр. – Gordonua.com) – терминологию мы у западных кол­лег передрали, когда я начал уже вместе с американской FBI (ФБР) работать – у них было чему по­учиться. В США закон Рико приняли, направленный против рэкета и коррупции, – вы наверняка о нем слышали. Есть еще опыт германской ВКА – Bundes Kriminal Amt, для них это все уже пройденный этап.

В каком-то отношении, правда, нам было легко. Мы учились у них и стали действовать целенаправленно. Просто искали возможность "поднырнуть" под игрока и оттуда уже все уз­нать. Организован этот кри­минальный "бизнес" был очень просто – игроку ставку давали, он получал свою долю...

– Наперсточнику?

– Да, "низовому", который сидел-крутил, приговаривая: "Кручу-верчу, обыграть вас хочу", – и другие стишки похожие. Обязательно "подставной" имелся, который выигрывал, – этот персонаж менялся, женщина среди них предусматривалась – желательно, чтобы они в паре работали. Непременно еще "верховые" присутствовали – крепкие ребята, которые могли дать сдачи, и "сигнализаторы" – разведчики. У них постоянные пункты были – например, рынок "Юность", авторынок на бульваре Перова. В других городах, регионах наперстки тоже расцвели буйным цветом, но в столице все проявлялось наиболее ярко. Так вот, на рынке, что на бульваре Перова, по периметру стояли посты: на центральном въезде, боковом – глядели во все глаза, но им тяжело было меня усмотреть. Во-первых, одет я был соответственно, во-вторых, я же Куртом для всех был и в лицо меня никто не знал – даже Боря Помидор ошибся, хотя для него это непростительно.

В общем, мы появлялись там тайно, и я часами сидел и наблюдал, изучал их работу, хотя, признаюсь вам, каждый второй из тех талантов был также нашим источником. Ну, такова наша сущность – обязательно на свою сторону переманивать, вербовать, и, скажу вам, в основном талантливые люди из преступной среды рано или поздно уходили. Поиграть им было интересно, но так называемых мурчащих (рэкетиров. – Gordonua.com) они ненавидели – им в таком окружении тяжело было. Ой, а можно я отвлекусь?

– Конечно...

– Не знаю, стоит ли одну из крупнейших компаний упоминать, но все-таки попытаюсь. Ее название сегодня практически на каждом перекрестке звучит – на букву "Ф" начинается, так вот, один из ее основателей – талантюга необыкновенный, образованный человек! – прекрасно катал (правда, он говорит, что играл): авторитет Кисель обеспечивал ему крышу, и за ночь они снимали в карты до 20 "штук" и более.

Он всегда такой щирый был украинец – хорошо, что нашел в себе силы увлечение это оставить и свой стартовый капитал бросил в бизнес, в торговлю. Не знаю уж как, но избавился от Киселя, ушел оттуда – возможно, откупился. А сколько же было тех, которые так и не смогли свой талант в другом реализовать и остались в преступной среде?

Когда я всеобучем занялся и стал о наперстках народу рассказывать, как не играть в наперстки, все, кто меня знал, просили раскрыть секрет

– Вы в совершенстве наперсточный промысел изучили и обыгрывали, я знаю, профессионалов...

– Ну, профессионалов – нет, к тому же я никогда не играл с публикой: это и не нужно было. Сотрудник милиции становил­ся к наперсточнику зачем? Показать, что новый станок появился и получить по голове? Нет, просто задержание должно было обязательно в момент игры проводиться, когда происходящее можно задокументировать. Поэтому я был обязан обладать всеми качествами тех, с кем боролся (и не только наперсточников). Но поскольку поветрие это было модным и интересным, приходилось и на телевидении выступать. Тогда на тему ор­га­низованной преступности было табу, освещать ее не разрешалось, но наши украинские каналы меня при­глашали. Я на стеклянном столе наперстки раскладывал и механизм обмана показывал, чтобы предупредить: граждане, не играйте!

– Валерий Степанович, а теперь сюрприз: у нас тут стеклянный стол, и я специально наперстки с собой прихватил. Не знаю, насколько это удобно, но попросил бы вас показать спустя... Сколько, кстати, с той поры прошло лет?

– 20 с лишним уже, и, честно говоря, необходимые навыки я уже подрастерял. Во-первых, посмотрите на мои руки спортивные – они уже не те.

– Говоря о ваших руках, один мой товарищ сказал: "У него кулак, как у меня голова"...

– Спасибо спорту... А во-вторых, у вас, конечно, не совсем подходящие атрибуты. Наперстки, я чувствую, вы на обычном рынке купили, так? Шарики тоже не те: нужны из каучука – тогда они лучше катаются. (Пауза). Ну ладно, давайте: я уже изрядно все подзабыл, но что делать? Смотрите, Дмитрий, попытаюсь показать вам, как наперсточники простой народ обдуривали, – может, даже попрошу вас принять в моей игре участие. Вы уже знаете, где шарик находится?

– Да, вот здесь...

– Начинайте крутить.

– Так?

– Как хотите. Крутите, меняйте местами...

– Вообще-то, я никогда не играл...

– Не отвлекайтесь, следите за тем, где шарик.

– Хм, так его нигде нет!

– Представляете? А он же у вас вот здесь (достает из-под воротника моей рубашки. – Gordonua.com) – и теперь я скажу всем: как бы вы ни старались, уважаемые читатели, никогда у профессионала не выиграете, и напер­стков здесь может быть сколько угодно.

– Потрясающе!

– Почему я предоставил вам возможность самому поиграть? Потому что многих в игру так и втягивали, и вот обещанный эпизод. Когда я всеобучем занялся и стал о наперстках народу рассказывать, все, кто меня узнавал, встречая в троллейбусах и в автобусах (личной машины у меня не было), говорили, что мной гордятся, Каттани называли и... просили раскрыть секрет. В нашей среде, поверьте, даже солидные серьезные офицеры...

– ...увлеклись?

– Ну очень, а многие в шахматы и карты играли и, замечу, талантливо – но не на деньги, наверняка.

Я всегда, к сожалению, яркой был личностью...

Валерий Кур со своим руководителем и старым товарищем – генерал-лейтенантом, первым начальником отдела по борьбе с организованной преступностью в Киеве и в Украине Николаем Поддубным. Фото: из архива Валерия Кура

– ...к сожалению или к счастью?

– (Улыбается). Мне и доставалось за это, но когда надо было что-то пробить: по­лучить помещение, финансирование, – мой старший товарищ Мыкола Поддубный всегда обращался ко мне. Он такой молчаливый, спокойный, выдержанный, а я и поговорить могу, и доложить как надо. А ФИНО (финотдел) приходилось обычно обхаживать – условно говоря, бухгалтерия есть бухгалтерия. И вот представьте себе: уважаемый Валентин Недашковский, который у нас в городском Управлении внутренних дел начальником ФИНО был, очень хотел поближе со мной пообщаться. Но меня же трудно было на месте застать – каждый день с утра до ночи на захватах, на задержании пропадал. И Мыкола попросил: "Давай к нему сходим – он так хочет посмотреть, как ты это делаешь. Ну и финансирование получим". Упросил...

Я никогда не любил, если честно, орудием быть, куклой в чьих-то руках, но Мыкола – мой старший товарищ, и я согласился. Зашли мы во время обеденного перерыва к Недашковскому в его солидный кабинет, и тут уже началось представление.

Во-первых, атмосфера была очень душевная. Мне все нравилось – я у начальника ФИНО редко бывал, а он откровенно и честно сказал: "Какой же ты умный, какой молодец... Ну, покажи!". – "Хорошо, – говорю, – но тогда представим, что какие-то средства у нас на кону". – "Идет". Конечно, я его обыграл, но условно: никаких денег, кроме тех, которые нашему ОБОПу полагались, не было – Недашковский бы их и так выписал. Мы посмеялись потом, но секрета: где, как и почему – ему, как он ни допытывался, я не открыл. После этого мой авторитет на недосягаемую высоту поднялся – надеюсь, почтенный наш финансист, настоящий профессионал, не обидится на меня за то, что давнюю историю рассказал. Кстати, мне показалось, что после той игры он стал еще больше меня и Управление по борьбе с организованной преступностью уважать.

Силу свою, а особенно оружие, приберегай до последнего, держи про запас, как надежду, как последний сухарик в пустыне

– Это правда, что этими вот кулаками большими наперсточников вы били лично?

– Нет, хотя случаи, когда действительно во время задержания вынужден был – мне так казалось! – фи­зическую силу применить, были.

Совсем молодым лейтенантиком, работая инспектором областного управления внутренних дел, я бы­л срочно отправлен в командировку в райцентр, поселился в двухэтажной гостинице, и вот звездная весенняя ночь, я уже засыпаю, пистолет, как всегда, рядом...

"Случаи, когда во время задержания приходилось силу физическую применить, были, но никогда и никого без особой потребности я не бил". Фото: из архива Валерия Кура

– ...под подушкой?

– Ну, под подушкой опасно держать – забыть можно, имейте в виду. Нет, оружие тогда не надо было под подушку прятать: просто всегда, чтобы не забыть, клал где-то рядом – в пределах досягаемости, хотя разгула преступности, чтобы опасаться налетов, не было, короче, слышу вдруг, на площадке – тогда фонари светили! – прямо под ними группа подпивших молодчиков напала на женщину. Та кричит: "Помогите, отдайте!", а они у нее – я вижу в окно – сумку выдергивают. Пьяные, молодые, где-то до 20 лет – можете мое состояние представить? Во-первых, я же герой – и сейчас-то никому не уступлю, по крайней мере, уступить не захочу, а тогда в 25-27-летнем возрасте и подавно. Выскакиваю со второго этажа...

– ...с пистолетом?

– Нет, в том-то и дело – оставил его, представляете?

– Нехорошо...

– Согласен, хотя дверь закрыта была. Вылетел, в общем, и сразу мысль: мне не себя, а пострадавшую защитить надо. Как? Их много, а если кто-то сзади ударит или в сутолоке ширнет? Это эксцессом исполнителя называется: он же никого о своем намерении не предупреждает – у него непроизвольно все происходит, человек сам принимает решение, а уследить в толпе за каждым весьма тяжело. Мне надо было лидера определить, самого опасного вычислить. Оттесняю женщину, ставлю ее за своей спиной и начинаю с ними по одному разбираться. Управился быстренько: одному ручку за спину – хрусь!..

– ...готов!..

– ...слышу, связочки поползли – все, думаю, он уже не работоспособный... Второй, третий, четвертый... Увидев здорового мужика, они приостыли – я был выше их и так легко, хорошо, как мне казалось, с ними расправлялся. Быстренько машина милицейская подскочила – видно, из гостиницы кто-то вызвал, а этих человек 15, среди них пара девчонок...

– ...подостывших...

– ...пришедших уже в себя. Мы их быстренько упаковали. Гордый, прихожу в РОВД, тут же начальник милиции появился – как-никак я начальствующее лицо: хоть и лейтенантик, а из области. Теперь, думаю, приказом 100 процентов меня отметят.

– Ну, это вряд ли – звания за такие вещи не давали, но, по крайней мере, похвалят – нам это нравилось. И вдруг из дежурной части помрачневший начальник выходит и говорит: "Ты знаешь, Валерий, тут маленький казус". – "Что такое? – забеспокоился я. – Руку кому-то сломал?". Он: "Да нет, там связочка"... От задержанных, кстати, никаких жалоб не поступало, все нормально, более того, когда в камеру к ним я зашел, они в один голос: "Дяденька, простите, мы же не знали, что вы вон кто" – то есть просили прощения, и у меня к ним претензий не было: я великодушный победитель, коленом стоять на груди не умею...

Начальник милиции между тем огорошил: "На тебя жалоба от потерпевшей". Я к ней, а она, глядя мне прямо в глаза, говорит: "Думаете, вы герой? Нет, бессовестный человек! Что вы с детьми сделали? Я вас разве об этом просила? Посмотрели бы вы на себя со стороны". У меня ее слова вызвали шок, но потом другие свидетели все подтвердили. Никто не обманывал – я действительно, когда влетел в эту кучу и начал ногами-руками размахивать, со стороны монстром казался. Еще бы, многоборец, шпагат делаю – могу и сейчас ногу выше вашего роста задрать, стараюсь тренироваться и в форме держаться, а тогда и подавно по программе мастеров работал, занимался боксом, всеми видами борьбы, и могу только догадываться, что там творил.

– А если бы еще с пистолетом вышли?

– Вот это очень опасно. Но с таким неприятием физической силы я сталкивался и раньше, когда еще мальчиком, будучи студентом юридического факультета, однажды девочку спас. К ней в автобусе трое подвыпивших мужиков лет под 30 пристали, начали издеваться. Вижу, народ сник: все шарфами сразу закутались, в воротники уткнулись – не только от холода, но и от опасности. Я подошел и сделал троице замечание: "Ребята, вам что, не к кому привязаться?" – и для смеха добавил: "Ну хотя бы ко мне", – а они шутки не поняли. Девочка в результате на остановке вышла, а ее обидчики остались – явно на меня переключились.

Выхожу: ночь, окраина – автобус в какую-то воронью слободку завез. Вы представляете, что такой рабочий городок в России? – я знал: там базарить не любят – и ждал нападения. Стоял, дрожа от напряжения: кто первый? – потому что ничего же не видно: сейчас, думаю, нож всунут и не успею себя защитить. Наконец, самый наглый не выдержал – как дал мне! У меня губа сразу – бум! – распухла, и понеслось... Конечно, троих сразу достать было нельзя, но...

– ...судьба их незавидной оказалась...

– ...один от удара остался лежать. Прошла минута, две, а он в себя не приходит – вот тут я напугался, а на остановочке, где мы вышли, стоят, зябко ежась на ветру, люди – женщины, мужчины. Ну, думаю: слава Богу, свидетели есть – они все видят. Останавливаю первую попавшуюся машину, а это патрульная по гражданке оказалась. "Товарищи, – представляюсь, – я внештатный инспектор уголовного розыска такой-то: помогите, пожалуйста, – вот преступника задержал". Быстренько его погрузили...

Очнулся он только в райотделе, и вдруг слышу: "Ты знаешь, свидетели нехорошо о тебе говорят" – мол, я невесть что с не­счастными подвыпившими мужиками творил: кулаками, ногами размахивал. Произошло, одним словом, то же, что в командировке, о которой уже вам рассказывал.

Поэтому раз и навсегда я запомнил: силу никогда не включай, держи ее про запас, как надежду, как последний сухарик в пустыне, который нельзя есть, пока не пройдешь маршрут до конца. Силу свою, а особенно оружие, приберегай до последнего, так вот, никогда и никого без особой потребности я не бил.

С Дмитрием Гордоном. "Силу я применял, но именно там, где считал, что имею на это моральное право и точно смогу отстоять свое решение на том свете – перед Ним". Фото: Феликс Розенштейн / Gordonua.com

Однажды, будучи всего лишь лейтенантом, большую группу я задержал, в которую опасный рецидивист входил (у него нож здоровый, под финку, нашли – они кого-то колоть шли). Зашел я в камеру, разговаривал с ними, как положено по закону, а он (не исключено, что под воздействием наркотиков или чего-то еще) грубо мне ответил, да еще курил в камере, что запрещено, – в общем, вел себя нагло.

Мне невдомек было, что он был авторитетным, а таким нельзя перед остальными слабину показать, но я понял, что он в глазах братвы свой авторитет поднимает, а мой опускает, и сдуру за шкирку его взял. "Послушай, – говорю, – ты же понимаешь, что я могу не выдержать". В общем, натянул его на кулак – чуть-чуть: можете представить, что в камере было? Подробности мне в красках потом описали...

И вот привожу его к себе на допрос – вызвал жену, кого-то из близких, нож на столе выложил, а он мне сквозь зубы: "Ментяра поганая! Как я жалею, что тебя не запорол, когда нас задерживали. Ты за что меня ударил? За что?! Я туберкулезник, у меня легкого нет...". Слушая эту тираду, я понял: он меня точно запорет – если не сейчас, то когда отсидит и выйдет, и только тут до меня дошло, что я был не прав, что поступил, как пацан среди пацанов. Если уж ты законник, должен был и этот плевок выдержать, и что угодно: я же в шкуре его не был – откуда чего знаю?

Как вы думаете, что я сделал?

– Извинились?

– Нет, величайшую совершил ошибку, которую никому не советую повторять. "Хорошо, – сказал. – Родители, выйдите" – и положил перед ним нож: "Бери и пори!". Кулаки у меня сжались так, что пальцы (я потом посмотрел) посинели: я был готов ко всему – знал, что ему одного движения хватит: он же сидел близко. У нас, кстати, категорически запрещается в камерах, особенно в местах лишения свободы, со свободно передвигающимися предметами находиться: были случаи, когда это плохо заканчивалось.

Мой кабинет, в общем, для экспериментов таких не приспособлен, тем более вижу: человек в экстазе. Такой умрет, но дело доведет до конца: сначала тебя запорет, а потом и себя, но я, дурак, на это пошел – молодой был. И вот сидел, натянуто улыбался и ждал: наверняка, прикидывал, движение вперед он сейчас сделает. Уже траекторию начал рассчитывать, как уходить буду, думал: уж лучше борьба – пускай он порежет меня, но остынет, и это справедливо будет: мы с ним один на один...

– А он здоровый был?

– В том-то и дело, что здоровыми воры редко бывают, но с ножами, с финками обращаться умеют...

– Проворны...

– Вот именно, и вы знаете, напряжение спало. Никого рядом не было, он выругался, обозвал меня: "Ты, скотина, так меня опустил – ты что, не мужик, не понимаешь?". Только потом я узнал, кто он, и после того случая стараюсь никогда никого не бить, особенно тех, кого мы задерживаем. Сказочное сло­во "должок" помню, из старого советского фильма. Знаю: если согрешу, и за мной придут, и стыдно умирать ни за что будет.

В конце концов Череп вытащил из кулька гранату и запустил в меня

– Когда вы к наперсточникам, чтобы их уже задержать, подходили, аргументов для этого, как я понимаю, иногда не было, а это правда, что по этой причине драку с ними порой провоцировали?

– Нет, скорее, я драки боялся, и если она вспыхивала, то не по моему желанию. Я никогда не провоцирую, да это и затруднительно с моим ростом – все бандиты рядом выглядят мелковато. Как я уже говорил, Игорюша Череп был одним из самых главных на то время: пожалуй, балбеснее и глупее баклана (хулигана. – Gordonua.com), да еще лидера ОПГ, не припомню – его все авторитеты боялись, в том числе и признанные, такие, как Солоха.

Я знал, что все его "станки" необыкновенно буйные ("станок", как уже сказал, это три-пять человек), что обязательно будет драка и надо быть начеку. А взять его все никак не удавалось – я часто опаздывал, не в полной боевой готовности приезжал. Оружие мы применяли очень редко – я запрещал, и вот когда Черепа на бульваре Перова брали...

– ...так все-таки брали?

– И не один раз!.. Тогда информация поступила, что Игорюша жестоко избил потерпевшего, который заслуженным летчиком оказался (был личным пилотом первого секретаря ЦК КПУ Щербицкого, которого доставлял в любую точку мира). Уж не знаю, как этот уважаемый человек в такую попал ситуацию, играл или нет...

Так вот, за спиной, когда на бульвар Перова примчался, было холодновато, а со мной всего четверо. Хорошо, был там по линии ОБХСС один опер – Стас Близнюк: сильная личность, хороший человек. Сегодня он в нашей силовой структуре руководит защитой детей от разгула преступности, президентом Ассоциации борцов является. Лишь на него надежда была, а на своих ребят – нет. Со мной только младшие инспектора уголовного розыска были – то есть филеры, задача которых не драться, а отслеживать, следить, вынюхивать, и, кстати, это были мои помощники, без которых и шага я не ступал.

...Я не ожидал, что Череп здесь, – знал только, что его "станок" работает, и вот задерживаю наперсточников своими силами, моментально свидетелей нахожу – мы, признаться, с собой иногда гражданских, которые не боялись, для подстраховки возили, но в тот раз возможность кого-то из зевак пригласить была. Участковый, увидев меня, слава Богу, встал рядом, чтобы в случае чего помочь, и вдруг вместо пятерых, которые там стояли, перед нами сразу 20 бандитов оказались.

– Ух ты!

– Среди них огромнейший здоровяк выше меня появился – как я потом узнал, ватерполист: этот парень был надеждой Украины, но когда развалился Союз, безвольно свои позиции сдал и примкнул, как некоторые другие спортсмены, к Черепу. И такие вот молодцы, неудавшиеся таланты от спорта, оказались лицом к лицу с нами, а я, увидев Черепочка моего родного...

– Так он тоже там оказался?

– А как же! – ему нравилось в самую гущу влезать. Игорюша пришел посмотреть и процессом поуправлять (мол, отдолбите их), а кто перед ним, не догадывался, – меня не знали в лицо, но когда я к нему подлетел, все сразу поняли: это или наглый какой-то, или же мент. Я представился: "Внимание, капитан милиции Кур..." – и быстренько голову Черепа засунул себе под мышку, чтобы руки освободить.

"Внимание всем! – поднял пальчик. – Бандитам стоять на месте, остальным не вмешиваться" – и как понеслось! Бандиты, нужно признать, били профессионально – ребятам моим внутренние органы травмировали, а мне, думаете, не досталось? С 15-ю сразу справиться я не мог – это же спортсмены, и дрались они мужественно: Черепа в результате отбили, а особенно этот красавец здоровый, тигр, отличился.

– Ватерполист...

– Я просто сзади очень сильный удар получил и на мгновение ориентацию потерял. Сами понимаете, в такой свалке могут и запороть – потом скажут: "А мы и не знали, что мент". Вообще, когда из толпы ножичек в спину суют...

– ...ну кто там уже разберет!

Убегая, рэкетиры своего главного закрывали, а я их догонял. Череп, хоть он спор­тивный интернат по специализации легкая атлетика заканчивал (представляете, бандит, который ужас наводил, – и легкая атлетика?), никак не мог оторваться. И в конце концов вытащил из кулька гранату и запустил в меня.Драка продолжилась, Черепа его подручные закрыли, и он рванул бегом. Там открытый рынок был, затем павильоны торговые – вот через эти павильоны, через дворы в сторону Троещины он и махнул. Мои ребята, честно говоря, сдали, и хотя пистолет у меня всегда при себе был, это, как уже говорил, последний сухарик, надежда, и я его не применял.

– Такой дерзкий был и бесстрашный?

– Нет, просто безбашенный – он сам потом в этом мне признавался. Во-первых, судя по всему, перед своими бравировал, а во-вторых, понимал, что блефует, – граната была не начинена. Расчет на взрывной эффект был, чтобы меня поразить, и хотя я сориентировался, перепонки сразу же отказали...

– То есть она таки рванула?

– Еще как! Меня оглушило – хорошо, жив остался. Я вынужден был преследование прекратить, но оружие так и не применил. Понимал, что соотношение сил не в нашу пользу, – сознание уже работало, не мальчик был. Подобрал всех своих – их срочно госпитализировали, и только потом обнаружил, что кое-какие переломы и у меня имеются. Ну что ж – это битва, сражение, у меня такое часто бывало. Следственную группу вызвал, а мы тогда очень здорово с Петром Колядой работали, который моим соседом был по кабинетам.

– Будущий генерал, замминистра внут­ренних дел, начальник Главного следственного управления МВД...

– ...большой командир, а в то время он нашим учителем был по следствию. На­ка­ну­не и после проведенных операций я к нему приходил, садился, и он говорил мне: "Делай так, так и вот так – тогда это будет задокументировано правильно" – его советами я всегда пользовался.

Мы, в общем, факт взрыва задокументировали, его место – там же полосы остаются пороховые, подтверждающие наличие тех или иных компонентов взрывного вещества.

И после этого я объявил войну всем, кто будет таким беспределом заниматься или с Черепом контактировать. Вы знаете, мне показалось, остальные бандиты даже обрадовались: беспредел Черепа...

– ...всем надоел...

– ...касался не только нас, не только простых граждан, но и авторитетов, которые к тому времени этим уже "наелись". Вот тут физическую силу я применял, но кто осудит меня? Я и с Солохой, с его спортсменами бился, и с "черепами", и со всеми остальными, включая бригаду Пати, хотя сам он никогда не кидался.

– Легендарный был человек?

– Ну, это отдельная судьба, так вот, силу я применял, но именно там, где считал, что имею на это моральное право и точно смогу отстоять свое решение на том свете – перед Ним.