Быков о смерти Кастро: У нас в России тоже все непросто. Всех ожидает общее ничто. Но страшно же подумать: 90!

Стихотворение под названием Fidelity (верность по-английски) опубликовано в "Новой газете".

А мне, поэту, жаль Фиделя Кастро,

Кумира многих пафосных людей.

Хотя чего жалеть? Он жил прекрасно

И не воспринимался как злодей.

Все было как положено (натюрлих,

Его фанатов это не скребет):

И нищета, и диссиденты в тюрьмах,

И ноль свобод на острове Свобод, –

Но все-таки романтика, барбудо,

А не сплошные плаха и топор.

Его любили Маркес и Неруда,

А Евтушенко любит до сих пор.

Конечно, он отнюдь не Че Гевара,

Всегда упоминаемый в пандан,

Источник перманентного навара

Для фабрикантов маек и бандан:

Чего там, Че порою увлекался,

Но вышел в боливийские Христы.

Он был святой, в отличие от Кастро.

Святые для соседей непросты.

Проводим Кастро к вечному покою.

Нам это имя много говорит.

Мы любим революцию такою:

С поправкою на местный колорит.

У нас снега, морозы, клубы пара,

Расстрелы террористов и царя,

А там у них сигара, Че Гевара,

Все романтичней, прямо говоря.

В СССР всегда любили Кастро.

Я сам курил "Лигерос", мать-мать-мать!

Он пел, плясал, трепался языкасто,

А что на наши деньги – так плевать.

В последующих бурях и ненастьях

Мы бросили платить бородачу, –

Но лучше дать их Кастро, чем раскрасть их.

Но о деньгах я нынче не хочу.

Маркс был не слишком прав. Такое гадство.

Марксистом слыть – сомнительная честь.

История – она не для богатства,

Она не для прогресса (где он есть?!).

История – не круглый стол давосский,

Ни даже нефтеносные слои.

История – она для удовольствий,

Кторые у каждого свои.

Считать ошибки Кастро мы не будем.

Там был и свой аналог КГБ,

И горы лжи, – но нравилось же людям!

Они при Кастро нравились себе.

Ведь цель у революции какая?

Лишь массовый оргазм, и нет иной.

Она не в том, чтоб, массы увлекая,

Построить им бесплатный рай земной,

Не в том, чтоб обмануть народ заморский,

Косящийся на Кубу, как жених, –

Все делается только для эмоций.

Сюжет воспроизводится для них.

Есть матрица, за это умирали.

Ее не одолеешь никогда.

Сначала молодые генералы

Врываются в ночные города,

Свергают прежних яростно и ярко,

Америку обругивают вслух,

Потом приходит "Осень патриарха",

А дальше – "Вспоминая грустных шлюх".

И эта "Осень" – с точки зренья слова

(а слово много весит в тех краях), –

Этап не хуже всякого другого.

"Не ах" для жизни; но для прозы – "ах".

Мы можем говорить про что угодно,

Про бедность, проституцию и жесть,

Про то, что там темно и несвободно…

Так взяли бы да свергли. Опыт есть.

Но почему-то все любили Кастро,

И это было видно по глазам

У грустных шлюх, – и это не лукавство,

А верность бренду, так бы я сказал.