+25 Киев
Дроны должны запускаться с российской территории, и тогда это – как нож им в спину
– Назар, я вас приветствую.
– И я вас искренне приветствую.
– Очень рада вас видеть и поздравляю всех наших зрителей с тем, что сегодня у нас в гостях Назар Заднепровский – народный артист Украины, человек, которого знает, ну, каждый украинец – так точно.
– Ой, так приятно, Боже... Ваши бы слова – да Богу в уши.
– Ну, это правда. Причем я думаю, что я еще мало сказала, потому что не только в Украине вас знают.
– Ну, это кто смотрит украиноязычный контент, кто знает театр Франко. А кого это не интересует, может быть, даже не представляют и не знают, кто такой Назар. Кто-то смотрит только на русскоязычное, на Россию ориентирован, кто-то – на Голливуд. А вот кто иногда, хотя бы иногда, интересуется и украинской озвучкой, и украинским искусством вообще театральным и киношным, то я имею в душе надежду, что меня кто-то немножко, возможно, знает.
– Сто процентов. Сегодня мы выходим в эфир 23 августа, в канун Дня Независимости. Я увидела объявление, что мой любимый театр Франко, в котором вы много-много лет играете и являетесь одним из главных актеров театра, 23-го и 24 августа все представления отменил. Почему?
– Я так понимаю, что это не наша идея – это ЦУ сверху. Мы находимся очень близко к Офису президента. И если, не дай бог, что, то обломки, все... Ну зачем рисковать? Зачем накликать это?.. А все знают, что эти придурки будут за два дня до Дня Независимости, два дня, возможно, после Дня Независимости, потому что в День Независимости – они знают, что мы будем ожидать, что наша ПВО будет, как говорится, очень-очень-очень ожидать этого. А вот как оно будет... Господи, дай бог, чтобы все сбили и чтобы ничего к нам не прилетело. А то, что они будут делать запуски, – это однозначно. Это уроды, которые никогда не успокоятся, пока их назад не засунуть в их нору.
– Пусть летит по Москве и по Питеру, пусть уж там они...
– Я не желаю этого. Вы понимаете, я не желаю этого простым жителям, вообще живущим другой жизнью. Пусть летит все на тех, кто пришел на украинскую землю, кто сейчас на нашей территории, эти мобики-чмобики. Действительно, у нас до фига военных целей. И лучше пусть по ним [оккупантам] ракеты... У нас не так их много, а целей очень много. Поэтому я не считаю нужным ракеты тратить на Москву. Дроны – пусть. Дроны – да. Дроны пусть летят. А ракеты нужно беречь для фронта. Это мое мнение.
– В Москве и в Питере, крупнейших городах России, очень много военных целей тоже. И символических целей, где сидят величайшие военные преступники. Как вы думаете, должны ли россияне почувствовать, что это реально война? Потому что война (как они там говорят, "СВО") где-то [от них] далеко, их вообще не трогает, им пофиг. И они, конечно, когда им пофиг, у них типа нормальная жизнь продолжается, на них ничего не летит, – они не приходят в Кремль требовать от своего военного преступника [президента страны-агрессора РФ Владимира] Путина, чтобы он прекратил, а лучше просто его на вилы и вынести из Кремля... Так вот как вы считаете, должно ли лететь: ну, даже рядом, по военным целям – я тоже не говорю о...
– Обязательно. По военным целям – обязательно.
– Я тоже не говорю об объектах гражданских, потому что мы не кровожадные гады такие, как россияне. Мы говорим только о военных целях. Вот должно ли лететь и в Москве, и в Питере, чтобы все понимали, что такое сидеть по подвалам, что такое бояться каждую минуту, что такое вообще война, которую они принесли в наш дом?
– Оно должно лететь, но к сожалению, они готовились к войне, а мы, к сожалению, как говорил [бывший советник Офиса президента Алексей] Арестович в одном интервью, про...бали. Мы не готовились к войне. И потому, к сожалению, у нас не такое огромное количество ракет, чтобы тратить их даже на те военные объекты. Еще раз говорю: дроны – да. И причем дроны нужно не с украинской территории запускать, а с российской территории. Есть "Легион России", есть много, как говорится, шпионских троп, которые... Почему больше всего страдают их военные аэродромы, все? Потому что дроны запущены не с украинской территории.
Поэтому я считаю, это нужно. Так СБУ должна дальше и работать. Дроны должны запускаться с российской территории, и тогда это – как нож в спину им. Это я считаю целесообразным, это я считаю, ну, так сказать, оправданным экономически. Потому что запускать сейчас ракеты с нашей территории – что бы там ни говорили, а у них очень сильные РЭБы, у них хорошая ПВО. Именно против ракет. Против дронов они ничего не могут поделать. Вы понимаете? Вот. И слава богу.
Поэтому мое такое мнение. А то, что они должны прятаться по подвалам, то, что они должны вспоминать о войне, то, что они должны туда ходить – в Кремль – и, как говорится, снимать своего лидера, – это однозначно. Но такого не будет, потому что это ссыкливая нация, которая больше боится репрессий, чем… Ой, короче, я уже говорил это в интервью. Они запуганы... Вот у них как на лбу прописан 37-й год – вот они боятся этого 37-го года, боятся Сталина и Путина.
– Рабы.
– Да-да-да. Поэтому пачками уходят. Я смотрю [блогера Александра] Невзорова регулярно. Как говорится, ну, я им так же восхищаюсь, как и господин [Дмитрий] Гордон восхищается им, вот. И слушаю. И если он – русский – говорит, что беспросветно, ну беспросветно просто...
– Угу.
– К сожалению. К сожалению для нас. Мы думали, что будет какой-то барьер: 10 тысяч, потом 50 тысяч... Потом думали: ну хотя бы 100. Сейчас мы понимаем: даже – я не знаю – миллионы ничего не изменят. Ничего не изменят.
Я не вижу перспективы рассчитывать на русский народ
– Миллионы трупов – и им пофиг. Они будут приходить за эти свои трупы отцов, мужей просто забирать – не знаю – велосипед или эту... уже не шубу, а там уже просто какие-то курточки выдают...
– Да.
– И все, и нормально.
– К сожалению. К сожалению. К сожалению. К сожалению, я не вижу перспектив рассчитывать на русский народ. Чтобы довести до такого, что было в 17-м году, это должна быть затяжная, очень затяжная война, это должны быть миллионы трупов, это должен быть глобальный кризис, это должен быть почти голод, почти тотальная безработица, причем в Петербурге. Как… ну, в столицах. И в Москве. Понимаете? Тогда это вызывает волну и тогда возможна революция. От того, что где-то там, в Таганроге, или где-то в Оренбурге, или в Воронеже что-то люди недовольны, – Москве по барабану. Вы понимаете?
Поэтому нужно довести, но довести Москву. Я когда был еще до активных действий в Москве и разговаривал с таксистом – он тоже против, экономика – все летает... Я говорю: "Ну, так восстание..." Ну, я на украинском языке говорю: "Восстание, если что". Говорит: "Кто? У нас здесь стоит чеченская дивизия". Если что, москвичей будет резать чеченская дивизия. Не славяне охраняют Москву. И москвичи боятся. Москвичи боятся чеченской дивизии.
– Да-да. Господин Назар, а скажите: вот из исторических персонажей кого бы вы хотели сыграть?
– Вы знаете, мои мечты постепенно сбываются. Единственная мечта, которая не осуществилась в этом театре, – это моя студенческая дипломная работа: Хлестакова (главный персонаж "Ревизора" Николая Гоголя. – "ГОРДОН"). И я мечтал в театре сыграть Хлестакова. Я вижу, что я уже немного взрослый стал для этого. Я сыграл в "Ревизоре", сыграл Добчинского, но так случилось, что Хлестакова сыграл другой актер. Ну, так судьба сложилась. Это вот из того, что очень хотел сыграть, то, что знал роль, то, что у меня была очень хорошая дипломная работа, из-за этой роли меня в театр Франко Данченко Сергей Владимирович – царство небесное – взял. Но, к сожалению, мне не суждено эту роль сыграть.
– А почему? Почему вам отдали другую, а не эту роль? Кто тогда сыграл эту главную роль?
– Знаете анекдот? "Я буду маршалом?" – "Нет. Потому что у маршала свой сын".
– А, все… (Смеются)… Я поняла.
– Это было во времена – царство небесное – Богдана Сильвестровича Ступки. И Остап Ступка сыграл роль Хлестакова. По непонятным причинам почему-то он был один на роли и с ним никого вторым не назначили: ни меня, ни Толю Гнатюка, который хотел эту роль сыграть. Мы сыграли Добчинского и Бобчинского. Почему так произошло? Бог его знает.
– Неизвестно. Ну так получилось.
– Неизвестно. Неизвестно, почему так произошло.
– Ну, я понимаю. Вот к этому сейчас и подходим. Вы в театре Франко, вы молодой человек, но, так страшно сказать, уже наверное, что скоро 20 лет будет. Да?
– Нет, больше. Я с 96-го в театре. Я в 20 лет окончил институт театральный – в 96-м – и сразу после роли Хлестакова – это меня Данченко взял. Мне еще неполных 17 лет было. Меня – в 16 лет. В 96-м, в июле, я пришел. Так что сейчас это мой – считайте сколько – 27-й, пожалуй, сезон у меня будет.
– Это уже 30 скоро, я скажу. Не 20, а 30 скоро.
– Да. В 2026 году будет 30-й сезон.
– А вот давайте перечислим, под чьим руководством вам пришлось работать. Ну, вот Богдана Сильвестровича...
– Сергей Владимирович Данченко – по 2001-й год. Дальше – Богдан Сильвестрович Ступка – по 12-й год. Дальше пять лет Мойсеев был. И сейчас – Михаил Захарович.
Главных ролей я при Ступке не получал, потому что у маршала, как говорится, есть свой сын
– А скажите: если сравнивать, при каждом из этих руководителей каким был и есть театр?
– Ну, я буду аккуратно отвечать. Вы знаете, я не хочу ни светлую память ничью не обидеть, ни тем более кто сейчас жив. При ком-то мне больше нравилось. Я не говорю чисто амбициозно. Чисто амбициозно вот так вот, как ни странно, вот Сеньора я сыграл – роль, которая мне многое дала, – это как раз уже после смерти Богдана Сильвестровича. Ну и Богдан Сильвестрович был жив – я получал роли хорошие, второстепенные роли. Главных ролей я не получал. По понятным причинам, как говорится. Потому что опять же, я говорю, у маршала есть свой сын, вот. Но по сравнению с другими актерами, какие тогда получали роли, я еще был одарен ролями. Потому что получить хорошую роль при Богдане Сильвестровиче было очень тяжело. Очень трудно. Все как раз шло через призму "я, сын", вот.
А потом, как говорится, ну вот театр. Понимаете? Так вот. То есть, ну, такое отношение было. При Данченко, ну, я был молодым актером, я – в массовках большей частью. Он мне дал шанс на юбилей бабушки в 98-м году сыграть "Бал воров", и я себя проявил в одной из главных ролей. И это мне дало, я говорю, путевку в будущее. Это, знаете, как у цыган: маленького цыганенка в воду холодную погружают: выжил, здоров – все нормально; если заболел, умер – ну, значит, да... Жестокий такой отбор. Эта роль в 98-м году Ануя у меня была решающей. И я выжил, я выплыл. И поэтому я стал получать потом нормальные роли при Сергее Владимировиче.
У других режиссеров – есть у меня любимые режиссеры, с которыми я уже 25 лет работаю, и они меня любят, я их люблю... Это и украинская классика в основном. И Петр Ильченко, и Дмитрий Черепюк. Это те режиссеры, которые на меня ставят, и где у меня действительно это не просто главные, а центральные роли. Понимаете, я очень благодарен Анатолию Георгиевичу, но это уже было... вот Мойсеев стал художественным руководителем театра, но Анатолий Георгиевич пробил для меня эту работу – я ему очень благодарен... Так что моя профессия с высшим образованием – это благодаря этой роли я народного артиста получил.
Вот после того – после "Сеньора" – вот сейчас только вот я получил такую хорошую работу – это "Конотопская ведьма" Ивана Урывского. Причем неожиданно получился хороший результат, потому что мы искали, искали, пьеса до конца не написана, 200 лет тому материалу. Ну, вы понимаете. Ну, все равно вот умение режиссера сделать оформление хорошее, светом заинтересовать, музыкой заинтересовать, у художника хорошая работа... Плюс мы как актеры перлись, ссорились, чтобы это было не просто режиссерское представление, а режиссерско-актерское. Или даже больше – и так, как пишут: актерско-режиссерское. Чтобы актерские роли были. И оно так вышло.
Я не скажу, вы знаете, что меня закидывают главными ролями, центральными и все. Но и жаловаться на то, что я обделен... У нас – я знаю просто, какие есть печальные, спивающиеся актеры, которые считают, что их очень сильно обделила судьба. Потому я еще счастливчик. Я счастливчик.
– Нет, у вас характер просто такой положительный, как согревающее солнышко.
– Ну, вы знаете, это слабо помогало при некоторых ситуациях и с художественными руководителями. Никто не смотрит на это, вы понимаете. Вот в первую очередь зрителя не интересует, какой у меня характер. Зрителя не интересует, какое у семьи отношение, какие у меня отношения, какой я добрый, хороший. Они заплатили деньги, пришли в зал – и нужно им дать качественный результат. Вы знаете, некоторые актеры такие, что просто – ну, не буду… Ну, короче, дерьмо в душе – вы понимаете? Есть такое. Ты знаешь, что паскудное настроение у него может быть, паскудный характер, он тебя может, там, обхаять, но он выходит на сцену – и он бог на сцене.
– Бог! О да, знаю такое, знаю!
– Есть такие. Вы понимаете? И я им тогда все прощаю. И зритель все прощает, потому что за талант нужно прощать.
– А как вам работается с Дмитрием Богомазовым? Ну, вот суперталантливый человек.
– Мне пока не работается, потому что он пришел в театр – он мне дал хорошую роль у себя в "Кориолане", а я пообещал, что введусь. У меня съемки одни были, потом перетекли в другие – и я, короче, подвел его. Я ему пообещал, что я у него сыграю эту роль... Ну, в результате Шаран блестяще сыграл. Я никогда в жизни так не сыграю, как Шаран. Они с Остапом Ступкой – блестящая пара. И они в итоге так одни и остались. Сережа Калатай потом вводился с Остапом в роль, но Богомазов снял его. И осталась одна пара – они шикарно работают. Но после того – я так понимаю, что Дмитрий Михайлович затаил на меня немножечко обиду, и он меня у себя не задействует в спектаклях.
– Ну, вот сейчас, сегодня, есть хороший повод, чтобы сказать, что вы готовы и можно занимать на роли.
– Он все прекрасно видит. Он прекрасный режиссер – так что пусть смотрит. Если я ему таки нужен со своим характером – он знает, что я актер с характером, который молчать не будет и который задает режиссеру... Я Ивана Урывского задрал, пока мы делали "Конотопскую ведьму", но в результате хороший результат получился. А Дмитрий Михайлович, может, не любит, чтобы его так забембывали вопросами и чтобы актер свое что-то предлагал настолько, чтобы ломало там, возможно, режиссерский замысел. Поэтому он все прекрасно видит. Если у него будет для меня работа, захочет работать, то роль даст. Я просто... ну, я сложен в работе.
– Я как зритель скажу, что я ожидаю вашего сотрудничества и ваших проектов, которые вы будете делать вместе.
– Это все в его руках.
Мне от Ступки очень редко можно было получить похвалу, но я получил, причем в Америке с премьерой
– Хорошо. Вот вы вспомнили Богдана Ступку – я хочу о нем поговорить, потому что очень незаурядный, гениальный человек, легендарный для Украины. А вы же один и тот же спектакль на одной и той же сцене играли – да? И одну и ту же роль. Тевье-молочара.
– Нет, не одну и ту же. Я при Богдане Сильвестровиче младше был, я играл Мотла, а сейчас я играю Менафема – я уже старше стал. Это был 2004 год, и у меня премьера была на Бродвее. Ой, "Бродвей" говорю. Европейский район. Брайтон-Бич – на Брайтоне. Я перепутал немножко Брайтон с Бродвеем, извините.
– Нормально. Следующая премьера будет на Бродвее – все, договорились.
– Ну, там – вряд ли. Ну, тогда да, Ступка за меня волновался. Тогда у меня две репетиции в Киеве были. Я ехал с "Ревизором" как раз, Добчинского играл. И так случилось, что подвел – царство небесное – актер, не буду говорить, кто он, – немножко на закрытии сезона. Он вышел пьяненьким на сцену и очень подвел Богдана Сильвестровича. И Богдан Сильвестрович – хотя он очень любил его, и это блестящий актер был... Богдан Сильвестрович сказал: "Ты в Америку не поедешь". И сказал: "Назар. Кто из тех, которые едут в "Ревизор", – использовать?" Вот и на меня он указал пальцем: "Вот этот будет Мотлом". И у меня две репетиции еще с Лотоцкой, царство небесное, усопшей. Это с Богданом Сильвестровичем. В аудитории, это в театре было. И премьера... он за меня больше переживал, чем я за себя. А когда я сыграл премьеру, он сказал мне: "Назарчик, вы знаете, вы так сыграли, будто это был сотый спектакль". Поэтому мне от Ступки очень редко можно было получить похвалу, но я от него получил, причем в Америке с премьерой.
– Вы знаете этот театральный анекдот бородатый, когда такой уже, в летах, актер наставляет молодого. И молодому в первом отделении нужно играть пьяного в зюзю...
– Да, но это уже надо играть.
– А в дрова трезвый. И он говорит: "Ну так ты напейся". Он говорит: "Да как же?" – "Ну, это уже, молодой человек, надо играть".
– Да. Да-да.
– Вот я просто хочу спросить: были ли лично у вас какие-то ситуации, именно когда на сцену, ну, пришлось – так что-то сложилось – выходить в зюзю?
– Нет, в зюзю – нет. Но позволял себе это только в массовых спектаклях, и это было больше в начале. Когда это были "Мастер и Маргарита", вот. Особенно в тех спектаклях – тут как-то за дни рождения выставлялись все. Или актеры балета, которых уже нет в живых и которые уже на пенсии давно. Это те еще спектакли, вот еще конец 90-х, когда все зависит от художественного руководителя. Сергей Владимирович сам любил рюмку. И в театре был… ну вот любили актеры – ну, я не скажу, что это культ был, но тогда, в то время, когда зарплата – 220 гривен, когда единственная радость в жизни… Ну какие там шмотки? Какие там машины? О чем вы говорите? Какие квартиры? Вот бутылка и какая-нибудь закусочка – вы понимаете? Вот это – актерская жизнь – рассчитаться за коммуналку и иметь что-то... купить себе бутылку, скинуться и закусить. Вот такое счастье было актерским в конце 90-х.
– Да.
– Вот тогда – я помню, что это было. Сейчас, ну, не практикуется. Сейчас мы очень любим, но мы профессионалы – мы после спектакля. Сразу после спектакля – премьера или что – все сносим, хорошо посидеть до последнего метро, до закрытия, там, – все нормально. Это мы любим. Но еще раз подчеркиваю: мы профессионалы. И когда большие роли, когда текст, мы не позволяем этого. Если вот роли: я по себе знаю... роль отыграл уже, причем небольшая, – впереди у тебя там пауза какая-то и поклон... Можно себе с коллегами позволить, потом на поклон выйти уже немножко... у тебя за душой чтобы были те 100 грамм – и оно ничего. Ты спектакль не срываешь. Понимаете? Но выйти на спектакль и чтобы язык – нет-нет-нет – такого... Это нужно уважать и зрителей, которые больше на тебя не придут. Посмотрят и скажут: "А, пьяница, дерьмо такое, напилось. Я деньги заплатил, а ты мне, как говорится, лыка не вяжешь на сцене". И больше не придет на меня. Зачем мне это нужно? Вы понимаете?
– Да-да-да.
– Чисто меркантильно. Даже не думать о том, что тебя взуют, что, там, тебя финансово накажут, что, там, с тебя, возможно, звание снимут, там, какое-то, понизят или... Были прецеденты у нас, когда у нас были народные артисты Украины "второй категории"... (Смеется)... Ну, кто-то когда-то дал джазу. Не буду говорить кто. И Богдан Сильвестрович понизил. Потому что – да, и на спектакль Тевье выйти на сцену и лыка не вязать – это нужно было уметь. Ну, короче, и Ступка наказывал.
– О нем хочу еще спросить, потому что о его юморе, в принципе, ходят легенды. Он был очень юморным человеком. Какие истории, которые вы сейчас вспоминаете чаще всего о нем, можно сейчас рассказать?
– Ну, это у него на юбилейном вечере, даже когда вот перед смертью было, когда ему было 70, и у меня там в песне было... Ну, там, простите, русский язык был, но там было: "Ступка любит за день до премьеры в зал зайти и генпрогон прервать. И про свою львовскую карьеру в сотый раз почне розповідать. Запопадливо усі мовчать: надо благодарно принимать". Вот это была у него манера: зайти... Генпрогон какой-то – это все. Он заходит, останавливает и говорит: "А вот у меня во Львове, когда я играл Кота..." Или, там: "Еще когда с Заньковецкой, когда у меня было перед премьерой..." И все слушают. Тут премьера завтра, еще не сделана там какая-то сцена, все... Но все должны слушать худрука, как он вспоминает о своей львовской карьере.
Ну, но сейчас скучаем по этому. Вы понимаете? Нет такой личности, нет такой рекламы театра, нет такой... Он защитник все равно актеров был. Вот он, знаете ли, от режиссеров защищал актеров. Он говорил, что в первую очередь – его величество актер. Сейчас, к сожалению, актер у нас отходит: и не только в театре Франко... Режиссеры сейчас... вот все киевские режиссеры, которые сейчас за границей, – вот они стремятся себя показать. Режиссер – в первую очередь. Оформление – в первую очередь. Костюмы – в первую очередь. А актер – где-то там. В ролях такие-то и такие-то. Нет, как бывало. Богдан Ступка, Богдан Бенюк, Анатолий Хостикоев, а дальше – режиссер, то-то, то-то, то-то.
– Да.
– Раньше такое было в театре Франко. Сейчас, к сожалению, главное – показать нужно, что есть режиссер, есть художественный постановщик – там такое вот все. А остальные уже, актеры – на втором плане. И я с этим категорически не согласен.
– Если бы Богдан Сильвестрович был сейчас жив, как вы думаете, что он делал бы в момент широкомасштабной войны с Россией?
– Не знаю. Я настолько не знаю, что я думаю, что все же он был патриотом Украины, украинского языка, но после фильма "Тарас Бульба" я не знаю, что вам ответить.
– Вот так? Назар, вот вы уже вспоминали сына Богдана Ступки – талантливого украинского актера Остапа Ступку, вашего коллегу по сцене. Скажите, пожалуйста: а что с ним сейчас? Потому что после того ДТП, которое было совершено им в состоянии опьянения, я о нем ничего не слышала. Где он сейчас находится?
– Виделись. Ну, он дома сейчас – все. Мы с ним чаще виделись, потому что у меня были репетиции в театре в мае, и у него репетиции – на выходе был "Визит", премьера. И потому мы виделись. Да, он, конечно, переживал, он, конечно, был в шоке. Лучше у него интервью возьмите – у него расспросите, как это произошло, почему так произошло. Ну, и как он сейчас... Я знаю, что там, слава богу, выжил тот мужик и что Остап помогает ему там финансово и морально, и материальный ущерб... Там, короче, договорились они. Там какая-то договоренность есть – все. Но это лучше у Остапа спросите, пожалуйста, чтобы не было такого: Назар что-то сказал, а такого на самом деле нет. То, что слышал, – то вам и рассказываю. Нет у меня информации.
– А в каком состоянии сейчас Остап? Я так понимаю, что вы же общаетесь.
– Не общаемся с нового сезона: вот сейчас. Я с ним последний раз общался еще... ну вот после этого. Вот после этого он приходил на премьеру к отцу. И вот в последний раз я с ним общался. Это был июнь-месяц. Я с ним с июня-месяца не общался. Затем отпуск. Да и сейчас вот август – я с ним еще не виделся и не говорил.
– То есть он сейчас не может работать? Работает ли он?
– Я до сих пор не знаю, сохранилось ли там ограничение суда, что с 22.00 он должен быть дома и в браслете. Ну, специально сделали, чтобы он мог спектакли играть. Там он дома должен до 16.00 или до какого-то сидеть, а потом он может ехать на репетицию, отыграть спектакль. И в 22.00 – домой. Так было по крайней мере. Что сейчас – опять же, я не знаю. Прошло два месяца, а два месяца – это огромный срок.
– В кино украинском вы сейчас снимаетесь? И если да, то какие проекты?
– Сейчас деньги есть только – и слава богу, хоть что-то, – у каналов. И я сейчас снимаюсь от "Нового канала": "Домик на счастье", пятый сезон. Васю своего играю. Да слава богу, что есть у меня эта работа и что я могу не только душу отвести, но и денежек немножко заработать, туда перекинуть, туда, на ВСУ что-то, жене что-то купить. Потому что когда съемок не было – ну честно говорю: тяжело. Я все деньги... Ну, я уже давал интервью. Все, что было, я отправлял за границу жене и детям. Такой вот один здесь, у меня мамка лежачая, как говорится, и я с мамкой здесь. Ну, и ее пенсия, моя зарплата – нормально. Ну, как мог, так и существовал. И слава богу, нечего жаловаться.
– И у вас же известная семья. У вас вообще, ну, все в семье – я не знаю уже, до какого поколения, но все же – какие актеры!
– Да-да. Ну, я – четвертое. Батя же – третье. Дед Михаил, баба Юля – второе. А первое – это прадед Семен Михайлович Ткаченко и Екатерина Ровная – была актрисой театра Франко. Он был одним молодым режиссером, был при Гнате Юре и одним из основателей театра Франко.
Сын спросил, сколько актеры зарабатывают. Я говорю: "Сынок, будь готов к тому, что сразу, как молодой, ты копейки будешь зарабатывать. А потом, если повезет – может, в 30, в 40 нормальные гонорары будут". Он ответил: "Да ну его на х...й"
– Супер. А дети? Дети будут пятым поколением или нет?
– Не сыпьте мне, пожалуйста, соль на рану. Не знаю. Я очень хочу, но из того, что я вижу: сын – хотя он красивый, я думаю, что он где-то двухметровый будет такой, красивый, как… выше меня… Он уже выше меня в 15 лет. Он будет, как дед Лесь. Ну, его тянет... Вот у него дядя занимается этим вот... Айтишник, программы что-то какие-то там пишет... И он тоже к компьютеру, к программированию. Его интересуют деньги, вы понимаете. А когда он спросил: "А сколько актеры зарабатывают?" Я говорю: "Сынок, будь готов к тому, что сразу, как молодой, ты копейки будешь зарабатывать. А потом, ну, если повезет – может, в 30, ну в 40 нормальные гонорары будут". – "Да ну его на х...й". Все – и, короче, он хочет быть айтишником.
– Это мой следующий вопрос, потому что вы сказали, в 90-е – 220 гривен зарплата...
– Да-да.
– И в принципе, за счастье.
– Да.
– А сколько сейчас украинские актеры зарабатывают? Какая зарплата?
– Ну, не могу. Вы знаете, во время войны я не хочу говорить... Мы – национальный театр – мы зарабатываем гораздо больше, чем муниципальный. И я не хочу дразнить муниципальные театры. Кто интересуется этим – может зайти, там, – я не знаю – или сайт, или в Министерство культуры позвонить и узнать. Я не хочу это афишировать. Но я честно вам говорю: мы гораздо больше получаем, чем муниципальные театры. Мы – национальный театр.
Я считаю, единственная ошибка Горбунова – это то, что бюджетные деньги были взяты не на то. В первую очередь нужны дроны
– Назар Александрович, ну вот после того, как общество узнало, что государство хотело выделить почти 34 млн грн на съемки сериала...
– Я так и знал, что вы это спросите.
– ...об [Александре] Поворознюке – о бандите, человеке из 90-х. Общество поднялось – и это все кончилось тем, что президент, реагируя на этот скандал и на гнев общества, просто уволил министра культуры. Но ведь этого всего не было бы, если бы деньги выделялись на сериал, например, о герое Украины, там, который сейчас воюет на фронте, – не знаю, – о погибшем Да Винчи или о Редисе – Денисе Прокопенко из "Азовстали", или еще о парнях и девушках, которые сейчас на фронте. Мне кажется, это та история Украины, которую сейчас нужно показывать, о которой нужно снимать и которой нужно учить и детей, и взрослых. Вот что вы, когда вы узнали именно об этом эпизоде с Поворознюком, – что вы подумали? И что вы вообще думаете о том, каким сейчас должно быть украинское кино, на что государство должно выделять средства и как это должно финансироваться? Вот ваше видение?
– Ну, с последнего начну. Самое простое. Потому что остальные – эти вопросы для меня очень болезненные. И потому, что я очень люблю и уважаю Юрия Николаевича Горбунова, я ему очень благодарен за все, что он для меня сделал. Поэтому лучше давайте с последнего... В наше время, конечно, если выделять бюджетные средства на съемки, это должно быть патриотическое кино. Вы правильно сказали.
То, что хотел Юра сделать с его продакшном... Их цель – снять развлекательный контент. Вы понимаете? То, что вы сказали – вот о Да Винчи снимать, развлекательный контент – нет. Ну это ведь не то. Понимаете, там должно быть действительно эпическое, героическое кино о героях. Сценарий был написан... Да, я думаю, что сценарий был написан до 2022 года. Вы понимаете? И выбирали там – я знаю, что много вариантов. Выбрали: цель – снимать у Юры юмористический контент, чтобы поднимать настроение народа. Вы понимаете, это сейчас тоже необходимо. Но опять же, не за бюджетные средства. Это ошибка. Пусть на меня обижается Юрий Николаевич – я уже говорил это в интервью: куча спонсоров, куча друзей у него, которые его обожают, которые ему миллионы выделили бы спокойно на кино... Но не надо было эти 33 млн из бюджета брать. Ну действительно, в первую очередь сейчас дроны нужны. А снимать за эти копейки: а я считаю, что это копейки, чтобы снять хорошее кино, – о Да Винчи – нет. Надо дождаться, я думаю, все же победы, чтобы колоссальные бабки были выделены на патриотическое, на героическое кино. И тогда действительно снимать достойное. Не так, чтобы вот мы сняли, вот вам государство косточку бросило, называется, – и снимите патриотическое кино. Нет. Это должны полотна быть – вы понимаете? Но на данном этапе, я считаю, единственная ошибка, которая была сделана, – это бюджетные средства были взяты не на то. Понимаете? Не надо. Не надо. Ну, правильно сказано: не хватает дронов – весь бюджет должен быть... те 400 млн, которые были выделены на эти фильмы, – все, лучше бы на дроны пошли.
– Он просто с персонажем ошибся. Если бы это был не Поворознюк, оно могло бы пройти мимо.
– Нет-нет-нет-нет. Нет. Я считаю, что даже там речь не шла именно о Поворознюке в первую очередь. Там речь шла о том, что вообще на съемки, на развлекательный сериал... Даже если бы это было, я думаю, "Скажене весілля" или "Скажені сусіди" – я думаю, все равно поднялся бы такой хайп. Потому что дроны в первую очередь, опять же, нужны. Понимаете?
– Дроны – в первую очередь, но просто...
– Дроны.
– Люди поднялись от несправедливости того...
– Не измена, поверьте мне. Я немного поспорю с вами, потому что просто фамилия Поворознюка не сразу всплыла. Всплыло сначала "Горбунов", "33 млн на развлекательный контент". Потом еще, когда добавилось, что это о Поворознюке, а авторы сценария, я знаю, потом выкладывали и говорили, что в сценарии нет Поворознюка...
– Нет, там был синопсис именно о Поворознюке, где "Паровоз", где "Ингулец"...
– Не знаю.
– Прямо из биографии считано.
– Я знал, когда вот Игорь Кондратюк поднял это... впервые когда увидел это обращение Игоря Кондратюка, когда он обращается к Юре о 33 млн... И он ничего там не говорит о Поворознюке.
– Нет-нет. Назар Александрович, я же в теме...
– Простите, я не в теме. Мне звонили с "Радіо Свобода", я сказал правду. Говорю: "Я люблю, обожаю Юрия Горбунова. Я ему очень благодарен за все. Но сейчас необходимы дроны в первую очередь. И это ошибка". Вот это мой комментарий. Понимаете? В защиту Юры одно могу сказать: однозначно сейчас нужны тоже развлекательные сериалы, развлекательный контент, патриотический, поднимающий дух и солдатам на передовой, и здесь их женам и детям. Но это не за бюджетные деньги. Сейчас. Это мое мнение.
– Театры сейчас переполнены. Во время войны, во время всего страшного. Но людям нужна эта отдушина. Видно, как реально, ну повсюду аншлаги. Куда ни зайдешь в украинский театр – ну просто это запрос общества.
– Слава богу. Слава богу.
– Ожидали ли вы, что вот так дроны летят русские, ракеты летят, а люди идут в театр, люди сидят и смотрят, актеры играют?
– Ну, мне испортили спектакль. Недавно у меня была "Дизма". Это карьера Никодима Дизмы. Это пьеса так называется. "Авантюра Никодима Дизмы" – спектакль. Мне трижды помешала... И я спектакль так и не доиграл. 10 минут я не доиграл. У меня главная роль, центральная, мне… в 18.00 начало спектакля, в 17.50 – первая тревога… Это в тот день, когда они… 16 вылетов было, что ли. Вы помните? Через каждый час почти. У меня потом во время первого действия тревога... И за 10 минут где-то до конца второго действия: ну вот до конца финала – уже основная тревога – и уже администрация говорит: "Извините, уважаемые, 30 сентября будет спектакль, билеты действительны – приходите. Потому что уже комендантский час, если сейчас это на час затянется, вы не успеете..." Люди не успевают на метро... И так затянулось на час. Мы закончили, не доиграв... Он должен был закончиться в 20.30 – мы в 21.30 закончили с чем-то. Понимаете? Прервали и не дали, заразы, доиграть спектакль.
– Ну вот тяжело – да? Даже психологически... Это ведь какой профессионализм – не знаю, там, – в 10 раз больше надо включать, чтобы вот так перестраиваться в любую минуту. Ты прерываешься, ты из состояния этого выходишь, а потом снова...
– Если бы мне кто-то сказал, что к этому мы привыкнем, еще два года назад, я бы сказал: "Да ну нах...й". Ой, простите, пожалуйста. "Да ну нафиг его". Сейчас это становится, к сожалению, нашими реалиями. Стало уже. И к этому уже каждый из наших актеров готов. И это не просто мастерство, а ты знаешь, что это возможно. Короче, вот я если сейчас, в эти дни, вот ко Дню Независимости, после Дня Независимости... вот если играю и я готов к тревоге, это не просто мастерство, а это уже веление времени, веление обстоятельств. Я должен быть готов. В любой момент говорят: "Продолжаем, франковцы", – и я должен снова включиться. Понимаете? Так вот этому меня никто не учил раньше. К этому я не готовился. Но жизнь заставила.
Буквально несколько дней прошло, как в Краматорск прилетало, а Безрук уже у Михалкова на фестивале на красной дорожке засветилась
– А вы хотели бы вашим российским коллегам пожелать работать и играть именно в таких условиях сейчас?
– Я не хочу… Вы знаете, вот бог видит – пусть все… Я из серии тех, чтобы не подставлять вторую щеку, а бить в ответ. Понимаете? И если мы так мучаемся, пусть они поймут, что это такое. Но я не хочу навлечь на себя гнев божий, что я кого-то проклинаю, что я кому-то желаю зла. Бог всех рассудит... И Вооруженные силы Украины. Понимаете?
– Назар Александрович, скажите, пожалуйста: а вот кого вы могли бы назвать из ваших коллег – украинцев по происхождению, – кто сейчас продолжает себе нормально играть в России, развлекать публику, зарабатывать там деньги, и все у них классно?
– Ну, вы, опять же, ведете в "Домик на счастье". Ну, Галя Безрук. Галина Безрук. Это из тех, с кем я работал. Бог ей судья. Вы знаете, до того, когда приезжала, я думаю, ну, она выбрала работу, то-то, то-то, в интервью даже говорила... А недавно мне сказали, что в тот день... почти в тот день – здесь ее родной Краматорск бомбят... А она выходит на красную дорожку у Михалкова на кинофестивале. И мне это...
– Гадко. Противно.
– Ну, не то что противно... Вы понимаете, я о ней лучшего мнения был. Я думал, что ее судьба просто заставила. Вы понимаете, одно дело – когда у тебя здесь работа... У меня с ней личный разговор был... И я говорю: "Я понимаю". Она отвечает: "Я актриса мюзик-холла – для меня нет в Киеве работы". А там есть театр мюзик-холла, где она на главных ролях. И вот она говорит: "Я только ради работы". Там даже не муж, не дочь: она спокойно могла дочь сюда привезти, маму – все-все-все. Но вот такое вот мне сказали... Я не видел этого, но мне сказали, коллега говорит: "А ты что, не знаешь, что такое было?" Я говорю: "Что именно?" – "Ну вот тут буквально пару дней прошло, как в ее Краматорск прилетало, а тут она уже у Михалкова на фестивале на красной дорожке засветилась". И мне это... Я не хочу, знаете, громкими словами разбрасываться, но, блин, человек перечеркивается.
– Угу.
– К сожалению.
– А видели в последние дни новости о [режиссере] Байрак Оксане? Которая из Киева, которая сейчас там, в России, ведет...
– Я не хочу… Опять же, я не хочу. Есть СБУ. С Байрак я не контактировал, я ее видел очень редко. И я видел после того, как она на "Большой разнице" с Ургантом тогда сцепилась, что она самовлюбленная и у нее до болезненности... самовлюбленная личность. И может быть, ее что-то здесь и прижали, приперли, и не так все... Ну, Россия давала ей деньги, к ней сюда московские звезды прилетали, снимались у нее. Она была кем-то. А после того, как ей перестали московские деньги давать, перестали сниматься у нее московские звезды, она перестала быть кем-то. И она там себя чувствует кем-то, называется. Но ради этого нужно сдать Родину. Ну, я не понимаю. Я вообще из Киева никуда не уезжал ни на один день, ни на секунду. Все – я с Киевом до конца. Поэтому, ну кто-то может говорить: патриотизм, не патриотизм... Просто я себя иначе не представляю. А люди иначе представляют. Бог же им судья. Народ им судья. И Служба безопасности Украины им судья.
– Прекрасно. А вы видели интервью [актрисы Валентины] Талызиной, ну, которую все знают?
– Нет. Нет, врать не буду, не видел. Нет.
– Ну, я все интервью тоже не смотрела, но я смотрела эти отрывочки, где самое-самое... Вообще, или она с ума сейчас сошла, хотя говорят, что она всегда была такая – великодержавная, имперская...
– Да. И плюс – я знаю, что вот по этому делу она всегда была. Когда-то она блистательная актриса была, фантастическая актриса. Потом я послушал эти пьяные бредни... Это было еще до полномасштабной, и все... Ну, господи, буду я еще слушать москалей и из-за них расстраиваться? Зачем оно мне нужно? Я лучше с вами пообщаюсь и наберусь хорошей энергетики.
– А скажите, пожалуйста, с кем-то из России вы сейчас контактируете? Или с тем, кто в адеквате, если там еще остались...
– Ни с кем. Ни с кем. Ни с кем. Раньше переписывались, поздравляли друг друга с днями рождения. По "Большой разнице", опять же, это и Сережа Бурунов, и Игорь Кистовин, и Малашенко Дима, и с Александром Евгеньевичем Цекало, как говорится, когда-то еще контактировали. Такое. То есть все связи, которые были еще до 13-го даже года, – они резко прекратились... ну, как говорится, ограничились с 14-го года: как началась первая стадия. Или, грубо говоря, война как началась.
– Война. Война, да.
– На Донбассе. Да. Вот тогда они резко исчезли: еще время от времени там что-то реагировали на поздравления с днем рождения, а потом... Ну, сейчас, с 22-го, вообще все исчезло. И мне не хочется писать все с Игорем Скрипком... Война началась, мы переписывались, вот сейчас активная фаза – я ему говорю: "Обрати внимание: то-то, то-то. Я понимаю, что ты – аккуратно... не подставляй себя. Но ты должен донести, что делается". Тогда как раз Буча была. Март месяц [2022]. Ну, он мне пишет: "Назар, ты же знаешь мою позицию". То есть они не могут открыть рот. Он, может быть, где-то в душе и, как говорится, сочувствует, но он же не может это сказать: что к чему. А с другой стороны, у него все хорошо, у него там кремлевские концерты, он ведет там корпоративы. Зачем ему беспокоиться? Он житель России. Чего ему беспокоиться? Это у него корни украинские. Ну, он же в Москве. Чего ему беспокоиться? И опять же, бог ему судья. Я ему не судья.
– Вы сказали, что мама сейчас болеет, лежит. Скажите: а как она переживает вот вообще то, что такая широкомасштабная война идет? И ожидала ли она, что Россия будет так себя вести?
– У нее такая болезнь, что иногда она понимает, что происходит вокруг нее, иногда она слабо понимает, а иногда она меня – бывают такие дни – не узнает. Но в целом она знает, что происходит. Она не реагирует на эти сирены, она, наверное... она не понимает, что это такое вообще, что обстрелы, когда сбивались... Когда в марте у нас стены трещали в доме на Голосеево – я думаю, что она не понимала. Она тогда как раз совсем плохая была. Она просто на свой рассеянный склероз церебральный... она тогда COVID поймала. И слегла уже полностью. Ну, два месяца полностью лежала. Ну вот 100%. Ну, во всем. Сейчас немного она хоть может сидеть, понимаете, на пару секунд встать на ножки. Но из комнаты она не выходит. Так вот.
После победы обязательно нужно классное патриотическое кино
– Задаю вопрос, который дает нам надежду. Скажите, пожалуйста, после нашей победы какая у вас есть мечта? Что вы сразу сделаете после нашей победы?
– У меня мечта, чтобы была создана – я вам сейчас без пафоса, без ничего говорю... Пусть президент – кто будет тогда президентом, кто будет тогда министром культуры, в Верховной Раде, чтобы деньги выделили – может, пусть американцы выделят – помогут... Но нужна новая киностудия. Огромная новая киностудия с огромной территорией. Пусть это не будет на территории киностудии Довженко, где уже все старое – там все надо сносить и современную... Ну, пусть это будет за пределами Киева. Там пусть, где Довженко, – там сейчас небоскребы... Пусть те, кто дадут деньги на небоскребы, пусть скинутся тоже на киностудию. И нужна крутая киностудия, где будем снимать огромные полотна о нашей победе, о наших героях. Вот нужно, обязательно нужно классное, патриотическое кино после победы. Патриотический, шикарный, гениальный театр должен быть. Но если театр у нас есть какой-то, то хорошее кино без базы, без классной киностудии, без аппаратуры, без американских денег – я не знаю – если у нас не будет, то и кино не будет... Но моментально нужно это делать. Моментально. Сразу.
– Назар Александрович, вот я сейчас задам еще напоследок вопрос: прямо сейчас так подумалось...
– Давайте.
– А скажите, пожалуйста, вот мечты сбудутся, все будет, начнем снимать – а кого бы из украинских современников вы сыграли? Из политиков, главнокомандующих, деятелей. Там, не знаю. [Главнокомандующего ВСУ Валерия] Залужного, Зеленского, [пятого президента Петра] Порошенко... Ну вот кого бы вы хотели?
– Порошенко. Я хотел бы Петра Алексеевича сыграть Порошенко.
– Серьезно?
– Серьезно. Ну, я похож на него. Я там пародии делал. Он мне близок – я не скрываю, что я порохобот. И вот мне бы хотелось сыграть, потому что так, как тяжело ему было в 14-м году, когда ни армии, ни бюджета – ничего – не было и нужно было откупаться от Путина, и нужно было из-за [бывшего нардепа от ОПЗЖ Виктора] Медведчука отдавать бабки, и надо было, как говорится, дань платить, чтобы на Украину никто не залез полномасштабно, как сейчас, а за это время восстанавливать хоть какую-то армию... Вот я считаю, что это его политика... И об этом я бы снял кино. И я бы объяснил нашим обывателям, как все это непросто было и насколько это было тяжело. И насколько у него была трудная миссия... И кто понимает... Я это понимаю: своим умом понимаю.
– Назар Александрович, я думаю, что наше интервью Петр Алексеевич обязательно посмотрит и, может, придет к вам с предложением о сценарии и фильме. И с бюджетом. Я вам очень благодарна. Спасибо за это интервью, спасибо за это настроение, спасибо за веру, что у нас все будет хорошо, что мы победим. И за то, что вы в своей сфере продолжаете дарить людям эту надежду, продолжаете работать, продолжаете творить и поддерживать, и творить украинское современное искусство. Я вас благодарю еще раз. И слава Украине!
– Героям слава! Спасибо вам, всех благ.
