Режиссер Манский: Ничего подобного современной Северной Корее никогда не существовало на Земле. Это стерильный мир, в котором жизнь не рождается. Они уже не люди. У них даже страха нет

В Киеве состоялась премьера документального фильма "В лучах солнца", рассказывающего о "стране победившего позитива" Северной Корее и снятого при участии КНДР российским режиссером Виталием Манским.

"Я ехал в Пхень­ян, ожидая увидеть Москву 1936-го. Но то, что я увидел, стало для меня полной неожиданнос­тью. Думаю, ничего подобного современной Северной Корее никогда не существовало на планете Земля. Это совершенно стерильный мир, в котором жизнь не рождается. Они уже не люди. У них даже страха нет", – делился впечатлениями Виталий Манский после киевской премьеры своей картины, открывавшей недавно ежегодный фестиваль документального кино DocudaysUA.

Власти Северной Кореи навязали свой сценарий, но режиссер максимально отошел от предписаний и сделал пародию, из-за чего КНДР после первых международных кинопоказов прислала правительству РФ протестную ноту.

Журналист газеты "Бульвар Гордона" Юлия Пятецкая в статье "Все лучшее — детям!" написала, что это "в значительной степени очень русское кино, где статистической погрешностью стала восьмилетняя кореянка Зин Ми". Издание "ГОРДОН" публикует материал без сокращений.

В тени солнца нации

Мне не удалось выяснить у режиссера, какие смыслы он вкладывает в оборот "ничего подобного", да и вообще любопытно, как он себе представляет Москву 1936-го. Манский родился во Львове в 1963-м, с некоторых пор живет в Латвии, чье гражданство получил, хотя еще два года назад называл себя патриотом России и никуда уезжать не собирался. Виталий Манский – режиссер довольно известный, снимающий кино на актуальные социально-политические темы, автор вполне лояльного фильма о Путине. Отношение к Путину у Манского со временем изменилось, а теперь уже окончательно испортились отношения и с российским Минкультом, потребовавшим убрать себя из титров фильма "В лучах солнца". КНДР же после первых международных кинопоказов прислала правительству РФ протестную ноту.

Этот проект изначально задумывался и осуществлялся как российско-северокорейский. В 2013 году картина получила гос­поддержку, казенные деньги, и сейчас сре­ди создателей числится уже четыре участника, добавились Чехия и Латвия.

Сценарий по договору писала северокорейская сторона, сюжет фильма предельно прост. Восьмилетняя Зин Ми собирается вступать в Детский союз (аналог нашей пионерской организации) и вступает. Ее родители работают на образцовых работах, Зин учится в образцовой школе, живет в просторной квартире в центре Пхеньяна, питается полезной и здоровой пищей, посещает образцовый хореографический кружок, где ее учат лучшим в мире народным танцам. Все остальное служит атмосферным фоном: столичное метро, утренняя физзарядка в городских дворах под радиоточку, полутемные улицы, на одной из которых пассажиры толкают обесточенный троллейбус (в Северной Корее проблемы с электричеством), регулярные танцы на площади без зрителей, после чего все танцующие по команде расходятся ("Мы так и не поняли, перед кем они выступают"), дети у мусорных баков...

Перед началом съемок в Пхеньяне в интервью "Радио Свобода" Манский рассказывал, что давно интересуется кинематографом КНДР и жизнью страны "победившего позитива", готовится снимать с северокорейскими коллегами кино, причем так, как того требуют они, "это условие нашего контракта, и оно меня устраивает".

То есть, соглашаясь на сотрудничество, Виталий Манский воспринимал КНДР как "страну победившего позитива"? Если бы он не был документалистом, подобные заявления казались бы просто стран­­ными – несмотря на всю закрытость Северной Кореи, информации о ней вполне достаточно, причем в открытом доступе. Но он – режиссер документального кино. Поэтому не знаешь, как это понимать.

О каком победившем позитиве может идти речь в стране, пережившей чудовищный голод в 90-е, унесший свыше 200 тысяч жизней (точное количество жертв правительство КНДР тщательно скрывает), в стране, где по-прежнему недоедают, изнурительно и беспросветно работают и откуда непрестанно бегут? Только в Южной Корее сейчас проживает более 23 тысяч сбежавших от позитива.

В стране, где все граждане находятся под неусыпным контролем, задавлены цензурой, надзором, репрессиями и не всегда имеют возможность выбраться на море, так как для любой внутренней поездки требуется специальное разрешение. С международным туризмом в КНДР пока не сложилось, зато ежемесячно во всех домах под видом санобработки проводятся легальные обыски – ищут приемники, и прежде всего не с установленными частотами, а с регулируемыми вручную. За найденный приемник – тюрьма. За недостаточное выражение скорби на похоронах вождя – тюрьма, а неудавшийся побег или депортация – не только верная, но и мучительная смерть.

Не так давно международные СМИ со­об­щали, что Ким Чен Ын казнил главного архитектора за отсутствие вкуса – человечнейшему из вождей не понравился новый аэропорт. После провала национальной сборной КНДР на чемпионате мира по футболу в 2010-м голкипер и главный тренер не только исчезли с футбольного поля, но и из поля зрения вообще.

По оценкам правозащитных групп, в северокорейских лагерях содержится порядка 200 тысяч заключенных, которые никогда не выйдут на свободу, точная же площадь лагерей не установлена, но они хорошо видны на спутниковых съемках. Тамошние лагеря отличаются от других тем, что в ряде случаев люди туда попадают бессрочно. Шин Дон Хек, по воспоминаниям которого американский журналист Харден Блейн написал книгу "Побег из лагеря смерти", ставшую всемирным бестселлером, был как раз из таких бессрочников. Шин родился в лагере, находился там с матерью и отцом, мать у него на глазах казнили, если бы ему чудом не удалось бежать, вероятнее всего, он бы никогда оттуда не вышел. Шин не знал ни своего срока, ни за что были приговорены его родители, родители тоже не знали. Режиссер-документалист Виталий Манский этого всего тоже не знал, собираясь сотрудничать с северокорейскими коллегами на тех условиях, которые они поставят?

В 2012-м российский тележурналист Юрий Липатов снял документальный фильм "В тени солнца нации" (несколько перекликается с названием "В лучах солнца", не правда ли?), который заметно уступает картине Манского в художественном отношении, но показывает Северную Корею с разных сторон. Истории беженцев, кадры голода 90-х с детскими полутрупиками на больничных койках, поля, где нет ни одного клочка необработанной земли, поэтому непонятно, как при таком усердии и трудолюбии в Северной Корее могут возникать проблемы с продовольствием. Побывал Липатов в школах, вузах, на детских площадках, в магазинах, валютных барах, съездил на космодром и подключил комментарии специалистов, которые среди прочего полагают, что при малейшей сме­не политического режима КНДР может явить экономическое чудо сродни Китаю.

Липатов не был ограничен сценарием, снимал все, что ему позволяли, законы КНДР не нарушал, при этом показал не только праздничный фасад, карикатурное поклонение вождям и оболваненные массы, но и то, что за фасадом. Оказывается, в самую законопослушную страну проникла и коррупция (за 100 долларов можно откупиться от тюрьмы, но там это сумасшедшие деньги, поэтому откупаются немногие), и спекуляция (из Китая в КНДР, где всего два телеканала и три газеты, возят запрещенную прессу, литературу, голливудские блокбастеры, порнофильмы), и даже эпидемия наркомании – вся провинция плотно сидит на опиатах, видимо, без сильных допингов воодушевляться идеями чучхе становится сложнее и сложнее. Это очень подробное, обстоятельное и дейст­вительно документальное кино, которое особого резонанса не имело, что, впрочем, неудивительно. Статистика, факты, оценки экспертов. Другое дело – кино художественно-документальное, где та же страна представлена экстраординарным феноменом – "они уже не люди". Ну, все зависит от умения рассказать.

А узники "Бухенвальда" – люди? А сталинский Союз? А Камбоджа времен красных кхмеров? Что такое невероятное и прежде немыслимое на планете Земля обнаружил в Пхеньяне Виталий Манский, родившийся в УССР? Перебои с электричеством? скудное питание? продовольственные талоны? Детский союз? торжественные школьные уроки любви к вождям и ненависти к врагам? однокомнатные квартиры, в которых живет семья из семи человек? отсутствие интернета, мобильных телефонов и загранпаспортов у большинства граждан?

Прямой потомок жертв и палачей советской сверхдержавы, в лагерях которой истлели миллионы, в деревнях которой от голода околели миллионы, в депортациях которой растворились миллионы, в пытках и казнях сгинули миллионы, в колхозах которой работали за трудодни, а общее число жертв которой за 70 лет торжества справедливости не сравнится ни с одной Северной Кореей, неожиданно для себя обнаружил никогда не существовавший на планете Земля политический режим. Мне иногда кажется, что я с Марса.

В ближайшее время Виталий Манский планирует снимать кино об Украине. Он потрясен ее но­вей­­шей историей и в Киеве размышлял, насколько возможна комедия о Майдане. Ну возможна, наверное. Особенно принимая во внимание международный фестивальный успех комедии о Северной Корее. Комедии такого рода – фактически свободная ниша в современном киноискусстве. Плюс любопытно, вдруг Манский и в Ук­ра­и­не найдет что-нибудь, никогда не сущест­вовавшее на планете Земля.

Зин Ми (справа) с подружкой в лучах пхень­янского солнца

Отдельного текста, пожалуй, заслуживает общественная реакция на картину "В лучах солнца". Такое впечатление, что и кинематографисты, и журналисты, и обычные зрители поголовно живут в каких-то лучших мирах и монастырях собственного духа, поэтому исправно ужасаются открытой Манским сокрушительной правде. Киевская газета порадовала заголовком. Девочка Зин Ми, главная героиня "В лучах солнца", как вы­яснилось, все время съемок исправно "стучала" и на режиссера, и на его российских коллег. Манский действительно так и сказал: "стучала"? Я была на показе, внимательно его слушала, но именно этого не помню, поэтому мне интересно, до какого этического предела может дойти взрослый человек с высшим образованием, решивший посвятить свою жизнь важнейшему из искусств?

Нехорошая девочка стучала. Нехорошая девочка уже часть нехорошей системы. В нехорошей стране с нехорошими вождями. "А если я скажу "нет"?" – "А если вы скажете "нет", Бродский, для вас наступят горячие денечки". Сколько бывших соотечественников Манского находили в себе мужество сказать "нет" в стране победившего КГБ? Сколько мужественно говорили "нет" в стране победившей Штази и держались большими молодцами на допросах в гестапо, даже когда нижняя челюсть оставалась единственной целой костью во всем теле?

Кто-то однажды заметил, что документальное кино существует ровно до того момента, пока ты не решил, куда направить камеру. То есть, грубо говоря, то, что ты наблюдаешь, – документальное кино, то, что снимаешь, – художественное. "Взгляд, конечно, очень варварский, но верный". Прецедент же "В лучах солнца" любопытен тем, что его вообще сложно как-то жанрово обозначить. Манский снимал свой авторский художественный фильм о неснятом документальном фильме, который планировал снимать по высокохудожественному сценарию коллег из Северной Кореи.

В титрах указано, что сценарий был навязан КНДР, но все, кто видели картину, прекрасно понимают, что режиссер максимально отошел от изначальных предписаний и сделал свою пародию, причем весьма мастерскую. В Киеве Манский сообщил, что, помимо официальной ноты, он по­лучил из Пхень­яна три "нежных, ласковых" письма с просьбой приехать для переговоров и повидаться с Зин Ми, которая "очень скучает".

На переговоры режиссер пока не спешит, на вопрос, известно ли ему, как сложилась дальнейшая судьба девочки, отвечает, что неизвестно, но верит, что международный успех картины может гарантировать ей безопасность. От претензий Манский не отмахивается, реагирует взвешенно и сдержанно, как человек, чья цель оправдывает средства.

Виталий Манский неоднократно рассказывал, на какие уловки ему приходилось идти во время съемок. Снимал на две карты памяти, отдавая на ежедневный досмотр северокорейской стороне только часть материала, куда-то проникал обманом, что-то снимал экстремально, например, из-за занавески в гостиничном номере.

Представить, что режиссер такого профессионального уровня и опыта с самого начала не понимал, куда едет и с чем столк­нется, лично я не могу. Понимал, но заключил договор, получил господдержку, деньги, после чего все договоренности нарушил, деньги не вернул, по-своему смонтировал фильм, окончательный вариант которого КНДР не видела, чем в итоге крепко подставил обычную семью. "В лучах солнца" – пока главный карьерный успех Ви­талия Манского. Как отразится на судьбе Зин Ми кино, в финале которого она рыдает, не умея выразить всю глубину своего счастья и признательности вождю, спрогнозировать не­воз­можно, но я очень надеюсь, что ее не постигнет участь членов национальной сборной по футболу и главного архитектора.

Манский, конечно, тоже рисковал, но, во-первых, это был его сознательный выбор, во-вторых, он сейчас живет в Латвии. Риск – благородное дело, но у него есть свои пределы. У семьи Зин Ми есть пределы, а выбора нет. Неужели весь этот грандиозный замысел – показать страшную правду о "стране победившего позитива" – нельзя было воплотить никак иначе? Не говоря уже о том, что правда в картине имеет место, но далеко не вся. Зато бесконечные заявления режиссера о том, что там живут "не люди", замечательно снимают все возможные этические претензии. Если они не люди, какая может быть этика? Только эстетика.

Зин Ми на роль главной героини Манский отобрал еще во время первой поездки в Пхеньян, девочка рассказала, что живет в однокомнатной квартире с родителями, бабушками и дедушками. Папа – журналист, мама – работница заводской столовой. Когда он прибыл в КНДР во второй раз, чтобы приступить к съемкам, выяснилось, что Зин с папой и мамой экстренно переехали в просторные апартаменты в центре столицы, папа работает инженером на образцовом заводе, мама – на образцово-показательной фабрике по изготовлению соевого молока. По степени убедительности кадры, снятые на маминой фабрике и папином заводе, могут сравниться с киножурналами советских времен "Планы партии – планы народа" и выступлениями доярок, сталеваров и ткачей на "Голубых огоньках". "Мы должны еще сильнее трудиться, еще лучше стараться, чтобы получить еще больше соевого молока, которое так нравится детям и взрослым нашей великой родины".

Зин учится в идеальной школе с образцо­выми учительницами и отличницами-ученицами (в КНДР раздельное гендерное обу­чение), где время от времени проходят показательные уроки любви к вождям и не­на­висти к врагам. Эталонный в своем слабоумии ветеран неизвестно какой войны (последняя война закончилась в Корее 60 лет назад), звеня орденами, живописует отличницам, как сбивал пулеметами американские самолеты (этому его научил отважный вождь, который, хотя и находился непрестанно на передовой, успевал всех чему-то полезному научить), и больше всего напоминает артиста в дурной пьесе. Наворотив несусветной чуши о героическом вожде и трусливых американцах, ветеран вдруг останавливается, поворачивается и спрашивает у кого-то из съемочной группы: "Что я еще должен сказать?". – "Еще раз повторите". И он повторяет, смеясь в нужных мес­тах над ничтожностью американцев, де­вочки зевают. Одна стоически борется со сном. Подавляет зевоту, вздрагивает, выпрямляется, но не позволяет себе уснуть даже на мгновенье.

Наверное, все это было бы смешно, если бы не реальная Северная Корея, которая в фильм просочилась не благодаря старательным манипуляциям и подтасовкам режиссера, умудрившегося так все смонтировать, что ни одного зеленого дерева в кадр не попало, а вопреки. Манский выжал максимум возможного из имеющегося минимума, но документальное кино – не искусство возможного, а искусство подлинного. И подлинное проникло в этот взрослый фейк через детские лица.

Манский – мастер, и самое страшное в фильме – дети. Я никогда не пойму, как российский режиссер мог столько времени издеваться над ребенком? Неужели и впрямь не понимал, какой психотравмой для Зин Ми стало продолжительное существование в этом фильме-вранье про ее жизнь? Она не актриса, ей восемь, и в искусственно созданные декорации ее выдернули из реальной жизни, о которой она наверняка ни на минуту не забывает. Ее настоящая жизнь скудна и нелегка, придуманная скоро закончится, а пока ей надо сказать еще выразительнее, станцевать еще лучше, сидеть еще ровнее, смотреть еще прямее и не жмуриться от лучей палящего солнца.

В фильме девочка плачет дважды. Во время национальных танцев, которым ее усиленно учат, а у нее не все получается, и учительница утешает ее, вытирая нос салфеткой: "Товарищ Зин Ми, успокойся". И в финале, когда нужно было с выражением рассказать, как она счастлива. Ставшая финалом трехминутная сцена оказалась единственным за все время съемок моментом, когда Манский находился с Зин без надзора, а лишь в присутствии переводчика, которого он под видом звукооператора привез из России. "Скажи ей, что не надо плакать. Что все будет хорошо. Пусть подумает о чем-нибудь хорошем". Переводчик переводит. Девочка плачет. "Пусть какой-нибудь стишок расскажет". И тут Зин берет себя в руки и читает клятву, которую обязательно учат наизусть все члены Детского союза. Многие из нас, вероятно, тоже помнят свои клятвы. "Я... Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь...".

Виталий Манский убежден, что Зин расплакалась от невозможности выразить глубину своей любви и благодарности вождю. Ну да, она же часть системы... И какие-то иные варианты, в частности колоссальную детскую усталость от всего происходящего, режиссер даже не рассматривает.

Ветеран неизвестно какой войны (последняя война в Северной Корее закончилась 60 лет назад) рассказывает школьницам, как сбивал пулеметом американские самолеты, – этому его научил отважный вождь.

Когда в 2011-м скончался предыдущий вождь, Зин было шесть лет. По информации официальных источников, жителям Северной Кореи, проигнорировавшим траурные мероприятия, предусматривалось наказание до шести месяцев трудовых лагерей. По неофициальной – в лагеря отправляли даже за недостаточно сильное выражение скорби. И этот ужас, в который были вовлечены родители Зин Ми, родственники, соседи, учителя, происходил на ее глазах. Поэтому в свои восемь она хорошо усвоила, как важно стараться в выражении сильных чувств. Она и старается, но получается все хуже, а надо как лучше, а лучше уже некуда. И тут звучит фраза "Все будет хорошо"...

В своих "Воспоминаниях" Дмитрий Лихачев рассказывал, как во время посещения Горьким Соловков тот остался тет-а-тет с мальчиком, который поведал ему "всю правду", после чего писатель вышел из барака и плакал, а заключенные ликовали: "Горький про все узнал!". Горький поплакал да уехал, "а мальчика не стало сразу".

Виталий Манский любит вспоминать в интервью и на встречах со зрителями, как его поразили съемки в пхеньянском метро, где иностранцам можно находиться лишь на трех станциях. Когда эти станции закончились, северокорейский коллега, зорко следивший за съемочным процессом, сказал, что дальше уже нельзя. Манский уперся – мол, я не все снял. "Не проблема, перейдем в вагон, следующий в обратном направлении, и вы доснимете". – "Но там едут другие люди, и это будет заметно в кадре". – "Не проблема", – вновь ответил надзиратель, хлопнул в ладоши, и все пассажиры (обычные люди, не массовка) по хлопку безропотно перешли в вагон и поехали назад.

Массовая организованная безропотность действительно не может не потрясать сегодня, в эпоху интернета, спутникового телевидения, мобильной связи, свободы выбора, передвижения, частной собст­венности и усиленного потребления. Но эта эпоха наступила не везде, мир по-прежнему разнообразен, и существование такого режима, как Северная Корея, – очередное свидетельство того, что у людей очень короткая память. Главный ужас этого процветающего государства с самыми справедливыми вождями и самыми счастливыми детьми не в том, что оно есть. А в том, что оно есть опять. А значит, может повториться в любой момент где угодно. О тоталитарных системах написаны горы исследовательской литературы, но никто до сих пор толком не понял природу их возникновения и не смог объяснить, когда, в какой момент общество проходит точки невозврата. В конце концов, через границу с Северной находится Южная Корея, живущая совершенно иначе, там даже собак уже не едят. И эту фантастическую разницу на ментальность не спишешь: и там, и там – корейцы.

Больше всего в художественном прецеденте, который Виталий Манский позиционирует как прорыв в документалистике, раз­дражает бесконечное удивление режиссера. Ну самое время удивляться человеку, который еще недавно считал себя патриотом России. Самое время удивляться современному Пхеньяну после Хатыни, Освенцима, Бабьего Яра, Голодомора, Руанды, где за два дня в конце XX века в дикой резне погибло около миллиона человек. Самое время удивляться Северной Корее, когда есть гомогенная кадыровская Чечня, вечное царство президента Лукашенко и фундаментальный Иран, где за недостаточное уважение к пророку Мухаммеду до сих пор вешают на рее.

Что такого принципиально нового явило миру торжество идей чучхе? Да все мы – дети чучхе, и просто поразительно, что именно режиссер из России, где те же идеи торжествовали 70 лет, а одним из главных лозунгов был "Все лучшее – детям!", где вновь очередной параноик у власти, а благодарные потомки изо всех сил тащат Сталина из могилы, вынес приговор 25-миллионному обществу, объясняя, что это уже не люди. Выносить приговоры – не дело художника, а лишать кого бы то ни было надежды на лучшую жизнь вообще за гранью искусства.

Просто в стране, откуда Манский родом, человек десятки лет воспринимался как статистическая погрешность, и "В лучах солнца" – в значительной степени очень русское кино, где статистической погрешностью стала восьмилетняя кореянка Зин Ми.

Правда, в той стране не только казнили и мучили, но и писали хорошие книги. Был даже писатель Достоевский, задававшийся вопросом, стоит ли все добро мира слезинки ребенка. А потом был писатель Шаламов, давший на этот вопрос исчерпывающий ответ: "Когда я слышу слово "добро", я беру шапку и ухожу".