+1 Киев
24 февраля мне позвонил брат из Каховки и сказал: "Брат, началось. Нас здесь обстреливают". Прошло несколько минут – и я услышал взрывы в Жулянах
– Роман, добрый вечер.
– Добрый вечер, Дмитрий.
– Я рад вас приветствовать. И прежде всего я хочу сказать нашим многочисленным зрителям, что вы не просто полковник, не просто народный депутат – вы еще и знаменитый "киборг" и человек, знающий, что такое служба, потому что сами служили в группе "Альфа" Службы безопасности Украины. И не просто где-то там в кабинетах, на паркете, а вы – настоящий боевой офицер.
Скажите, пожалуйста, в преддверии войны вы знали, что она будет?
– Знаете, мы знали, что война будет, но до конца надеялись, что все-таки обойдется. Мы не знали, что война будет, но видели серьезную подготовку, скажем, Российской Федерации, видели, что они готовятся. Но скажу еще раз: до конца все надеялись, что они не дойдут до того, что пересекут нашу границу.
– Как вы встретили войну и о чем подумали в тот момент?
– Вы говорите: "Знали ли вы?" Накануне, там, день-два – это уже было понятно. Я думаю, этот вопрос касается некоего большего промежутка времени: там, полгода, месяц-два. Потому что было много дат, как вы помните.
– Да.
– И о декабре говорили, и о январе говорили, и до этого говорили, и май – мы помним, были эти все нагнетания. Каждый раз нельзя проанализировать что-либо на какое-то длительное время с Российской Федерацией. Понимали, что Россия и играет мышцами и в то же время пытается склонить нас дипломатически к каким-то действиям.
Конечно, [мы понимали, что] последствиями может быть вот такое полномасштабное вторжение. Конечно, многие больше склонялись, видя сосредоточенные Россией силы и средства, к тому, что вторжение будет именно на Донбассе. Потому что даже наступление это показало и так, как мы действовали, что им не хватило сил и средств, чтобы полностью "продавить" всю Украину, как они этого хотели. А теми силами и средствами они смогли нахрапом, скажем... Возможно, где-то из-за какой-то неготовности нашей на отдельных участках "продавили" столько, сколько они смогли.
Если бы было больше войск, конечно, ситуация была бы иной. Может быть, и мы по-другому отреагировали бы. Через день-два мы уже непосредственно на комитете сидели, приходило высшее политическое руководство государства, в частности ГУР, – и говорило о том, что, там... Я не помню: или "завтра в пять утра", или "послезавтра" – это нужно поднять хронологию. Что Россия готовится.
Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube
– Ну, [глава ГУР Минобороны Кирилл] Буданов знал. Правда?
– Да, Буданов знал. И Буданов говорил постоянно. Это был тот человек, который постоянно говорил. Если будем говорить отдельно о других ведомствах – там были разночтения. А вот Буданов – у него была позиция постоянная, как вы помните. После того, как он заявил это в средствах массовой информации, у него позиция не менялась. Иногда к нему кто-то, там, со скептицизмом относился, иногда – по-разному, но у него была жесткая позиция, которая в перспективе оправдалась.
Поэтому если говорить о 4.50 [24 февраля]... Мне позвонил мой брат из Каховки и сказал: "Брат, началось. Нас здесь обстреливают". Прошло несколько минут – я уже не помню во временном измерении – и я услышал взрывы в Жулянах. Мы сразу созвонились с членами комитета и поехали в комитет. Я считаю сейчас, что это было неправильное решение, потому что мы приехали в комитет на 12-й этаж, собрались в кабинете председателя комитета и уже там принимали решения, каковы наши основные задачи, что делать. В тот момент основной задачей было проголосовать именно за военное положение.
Войска РФ дошли до Херсона очень быстро. До Каховки – за шесть или семь часов. Это те вопросы, с которыми нам еще предстоит разобраться
– Вы сами из Херсона родом...
– Да.
– То, что враг так быстро дошел до Херсона, – что это было?
– Это те вопросы, с которыми нам еще предстоит разобраться. Я уже на некоторые знаю ответы, но не хочу об этом сейчас говорить прямо в интервью. Я думаю, что это вопрос, с которым мы будем однозначно разбираться. Очень быстро. В частности, до Каховки за шесть или семь часов, я помню, – они практически без боя вошли в Каховку. Как они перешли эти самые крымские перешейки? Вопросов очень много, на которые мы точно найдем ответы и предоставим их обществу.
Я вам так скажу. Когда я ехал в Николаев – это было 27-е или 28 февраля – один из этих аргументов... Я оттуда родом, я сам родом из Херсонской области. Есть такое село Чаривное под Каховкой. И оно оккупировано.
– Хорошее название.
– Да. Противник там забрал... Там у меня была и форма моя парадная, там все книги – все вычистили и в доме сейчас там живут.
Херсонская область... Учился я в Одессе, окончил Одесский институт сухопутных войск – десантные войска. Я по специальности десантник. И потом я долго – более 10 лет – служил в Николаеве. Поэтому Херсон, Одесса, Николаев – это как бы моя малая Родина, которую я знаю: и местность знаю, и людей всех там знаю в первую очередь.
Вопрос был в чем. Когда это все началось, я вижу, что и в Киеве... Я сразу получил автомат здесь у нас, как все депутаты получали автоматы. Сразу что? "Мы будем отбиваться". Потом я увидел, что происходит на юге, как быстро взяли Херсон. Реально для меня это было очень быстро. Я позвонил одному своему знакомому, скажем так, который служит в высшем командовании Вооруженных сил, и говорю: "Друг, а что на юге?" Он говорит: "Друг, по ходу, мы юг просрали". – "Как так?" – "Ну вот так. Ты же видишь". И стал мне называть аргументы о происходящем там. И это все – потом будем разбираться. Я узнаю, что туда назначают генерала [Дмитрия] Марченко. Я звоню Дмитрию, говорю: "Друг, что там у тебя?" Говорит: "Ну, я здесь. Я вижу, что здесь происходит. Здесь сложно". Говорю: "Я к тебе". – "Жду тебя. Благодарен". Мы с ним до этого воевали и в донецком аэропорту вместе, мы и служили вместе, и в 79-й бригаде были вместе. По жизни мы пересекались.
Роман Костенко, Дмитрий Марченко и глава Николаевской ОВА Виталий Ким. Фото: Роман Костенко / Facebook
Когда я ехал туда, враг уже был прямо почти в городе. И мы понимали, что нас ждет примерно та же участь, что и Херсон. А дальше пойдут в Одессу. Поэтому мы ехали, и я думал: "Ну разве ничего нельзя сделать? Ну как вот..." То слово, которое я сказал до этого, сказанное мне. "Ну, может быть, мы сможем здесь остановить [врага]?" Знаете, здесь можно благодарить кого угодно: Марченко, Ковальчука и всех остальных, кто участвовал непосредственно в отражении [атаки на] Николаев, – но ту ситуацию, которая, я знаю, была в то время... Я просто хочу поблагодарить Бога. И я реально знаю, что командиры, которые там были, – они ко мне присоединятся. Потому что реально чудом спасли Николаев – закрепились, заняли оборону, отбросили врага почти на 20 км и сейчас дальше держимся.
– Когда вы увидели, что происходит в Херсоне, когда вы увидели российский танк на Оболони в Киеве, у вас было отчаяние?
– Вы знаете, наверное... Я не скажу, что это отчаяние. Я же на тот момент не был военным – именно военным с автоматом в руках. И у меня не было своего подразделения. И такое, знаете, [ощущение] что ты ничего не можешь сделать. Всем же занимаются Вооруженные силы, и ты не можешь ничего сделать, и у тебя такое ощущение: "Почему? Почему они здесь? Что мы не так делали? И что произошло, что они так быстро сюда дошли? Хотя у нас есть своя армия, есть свои Вооруженные силы. И почему так произошло?" Я не назову это отчаянием – я сам себе задавал много вопросов и, пожалуй, другим военным задавал вопрос, почему так произошло. Этого не должно было произойти. Но за шесть часов [российские военные дошли] до Каховки, через несколько дней оккупировали мое родное село, уже расположенное по правую сторону Днепра, [дальше] оккупированный Херсон, и мы встречаем врага...
Чтобы вы понимали, Дмитрий, он [враг] уже был в пригороде Николаева. Там такие были курьезные моменты... В пригороде Николаева есть полигон – поселок Терновка, – на котором я все свои лейтенантские стрельбы [провел] вместе с другими офицерами... Ну, тренировались там. И на этом же полигоне мы уничтожали технику противника по-боевому, когда он пытался заходить в Николаев. И были у аэродрома, уже занимали [его], танки заходили. И то, что его отбили и так отбросили, – это мастерство военных, это храбрость военных, это военная удача.
– Украина, украинская армия были готовы к войне?
– Я считаю, что украинская армия была готова к войне так, как я считаю готовой. Если мы до этого не провели... Ну, я не говорю сейчас о [бывшем министре обороны Андрее] Таране, о тех сорванных гособоронзаказах, о том, что происходило, в частности, с закупками, когда мы закупали не то, что нужно, а то, что могли закупить в своем оборонно-промышленном комплексе... Это уже другие вопросы, и их нужно, пожалуй, в другом месте разбирать.
Здесь вопрос в том, о чем я неоднократно сам заявлял: "Смотрите, Россия подводит войска. Давайте призывать резервистов, давайте объявлять уже военное положение в некоторых приграничных областях. И давайте будем проверять готовность, выводить тоже войска на учебу". Я считаю, что если бы мы это сделали раньше, враг бы был гораздо дальше тех линий, где он сейчас. А мы очень сильно затянули. И потом начали тратить время и на мобилизацию, и на резервистов, и на вооружение, раздачу оружия... Я скажу, что этими действиями можно было бы, возможно, даже (я сейчас не буду говорить, что это факт) предотвратить, если бы [россияне] видели, что мы так готовимся к этому. Но внешне подготовки никакой не происходило.
– Оказалось, что бронежилетов и касок почти нет вообще.
– Да. Ну, там, их было очень мало. Я даже знаю, что те бронежилеты и каски, которые проходили по делу Марченко, которые вроде бы простреливались и все такое... Маразм раздут был, по моему мнению, потому что там были нюансы, но, в частности, они не простреливались. Я сам был на этой проверяющей комиссии. Там есть нюансы: технические условия и все такое – отдельные разборки.
И я помню, как приходил к нам представитель ГБР, и я говорю: "Почему вы не выдадите до войны эти бронежилеты?" Говорят: "Мы не можем предоставить. Вы бы одели солдата в тот бронежилет, который простреливается?" Я говорю: "Да они не простреливаются. Посмотрите экспертизу". Только война началась – их все выдали. Но до этого, я вам скажу, они уже были – есть фото – они уже были полностью прелые, заплесневевшие, подмоченные. И эти бронежилеты выдали уже непосредственно военным. Здесь вопрос, как их хранили.
Таран для меня не был министром обороны. Таран был человеком, который был поставлен, чтобы полностью саботировать все в Министерстве обороны
– Таран был хорошим министром обороны?
– Думаю, я уже ответил на этот вопрос, когда мы начинали говорить. Таран для меня не был министром обороны. Таран был человеком, который был поставлен, чтобы полностью саботировать все в Министерстве обороны.
– А зачем его поставили?
– Ну, это уже нужно спрашивать у тех, кто поставил. С ним нельзя было адекватно ни о чем говорить, задавать какие-либо вопросы. Он полностью где-то жил в своем коконе, там, в Министерстве обороны. Он раз или два к нам пришел на комитет, и мы ему задавали вопросы – ответов мы никаких не услышали. И нам уже было проще, когда приходили его заместители и давали ответы на эти вопросы. Но сам факт того, что происходило во время... Те же срывы государственного оборонного заказа. Когда мы спрашивали: "Почему?" – ответов никогда не получали. И у него такое отношение к комитету было, знаете ли... Это как будто "меня Офис поставил – значит, мои управленцы там. А комитет – это..." Мы потом объяснили, что так не будет. Комитет же принимает решения и по закупкам, и по другим вопросам. Поэтому здесь мы его на место поставили. Но я думаю, что эта сторона – потерянное время в подготовке Украины к войне.
Россияне еще постараются захватить Харьков. Для них это стратегически важный город
– Как вы думаете, что происходит сегодня на фронтах? Ну, вот мы видим, что, наверное, уже 25% украинской территории захвачены врагом. Враг идет дальше. Да, он продвигается, может, не очень быстро, но продвигается. Идет и идет. Бомбы летят на наши города, гибнут мирные люди, дети гибнут. Что, по вашему мнению, сейчас происходит? И как это будет происходить дальше?
– Ну, если мы берем, там, фронты и возможные участки, где могут произойти боевые действия, – все много говорят о Беларуси. Мы понимаем, что сейчас, пожалуй, сам [Александр] Лукашенко не знает, пойдет ли он на Украину или не пойдет. Так же и Путин не знает, пойдет или не пойдет. Потому что Лукашенко пытается, как старый политик, пропетлять, не понимая, какие для него будут последствия, в частности, внутри страны. Путин – тоже вопрос у него: сможет он его [Лукашенко] заставить или нет. Но те процессы, которые происходят внутри Беларуси... Лукашенко все же проводит такую подготовку или показуху по подготовке – то ли для Путина, то ли для нас, чтобы мы держали свои войска в этом направлении. Вместо того, чтобы они сражались на востоке или на юге, нам приходится их держать там [на границе с Беларусью].
Дальше, если сюда переходить, это Черниговская область. Там враг обстреливает нас. Харьковщина – я думаю, враг еще будет пытаться... Сейчас там идет оборона как со стороны Вооруженных сил Украины, так и со стороны Российской Федерации. Они [российские военные] локально пытаются где-то продвинуться и занять более выгодные для себя позиции, но это не стратегическое такое наступление, а локальное. Я думаю, что они к наступлению там еще вернутся, потому что Харьков для них – стратегически важный город и исторически важный город в контексте Донбасса.
– Они захотят захватить Харьков?
– Я думаю, что да. Я не говорю, что это будет прямо завтра, но Российская Федерация пришла сюда надолго. Я думаю, они [российские военные] будут постоянно там сейчас. Затем, если будем говорить, постепенно склонять [Украину] к переговорам, а потом идти дальше.
Далее – на Донбассе они будут пытаться... Все-таки им очень нужно выйти на административные границы Донецкой и Луганской областей. Непосредственно одной из целей прихода РФ в Украину было показать всему миру, как сильна российская армия, как она за две недели захватывает самую большую по территории страну в Европе. И уже с этих позиций вести свою, скажем так, террористическую международную политику и таким образом влиять на всю Европу: и энергетически, и в военном плане. Потому что другие страны – особенно страны Варшавского договора – тоже помнят свое историческое прошлое и понимают, что они могут быть следующими. Та же Молдова... Я уверен: если бы Путин продвинулся на юге, Молдова была бы от Приднестровья сразу следующей.
Поэтому у них [у россиян] не вышло на север [наступление], у них не вышел сразу нахрапом Донбасс и не вышел юг. Теперь им нужна победа. Миру они ничего не показали. Напротив – они проиграли. Мы помним этот съезд – или как его назвать? – Совет безопасности и обороны [РФ], когда там реально комедия была, когда Путин заставил всех замараться в этом своем решении относительно Украины. И после этого там было озвучено именно об "ЛДНР". Я думаю, что сейчас принято решение "продавить" именно "ЛДНР". И они для этого почти в пять раз... Согласно официальным нашим данным, согласно данным разведки, у них есть превышение сил и средств там. Они все делают, чтобы пройтись катком [по Донбассу].
А после этого, я считаю, следующая битва – это битва за юг. Она будет однозначно. Только будут разные механизмы. Или после "продавливания" Донбасса они позовут [Украину] за стол переговоров и скажут: "Давайте договариваться" – и, если мы согласимся на это, это будет стратегическая ошибка. Потому что договариваться со страной, которая тебя где-то "продавила" и гораздо ресурснее, намного сильнее в военном плане, имеет больше ресурсов, – это ошибка, это просто оттягивание и предоставление возможности им [россиянам] перегруппироваться. Или сразу пойдут и займут оборону на Донбассе и пойдут сразу на юг. И здесь вопрос: возможно, сразу на Харьков, а потом на юг. Но то, что они пойдут дальше, я не сомневаюсь. Потому что сейчас они считают, что "потеряли лицо" тем, что Вооруженные силы Украины остановили их на тех рубежах, на которых они сейчас.
Фото: Роман Костенко / Facebook
– Удастся ли России то, что она задумала?
– Ну, как депутат, политик и патриот в первую очередь, скажу, что мы сделаем все для того, чтобы этого не было. Но ведь и оптимисты мы, и реалисты в первую очередь. Мы должны говорить о том, что это зависит от многих факторов. Во-первых, насколько будет народ готов сражаться вдолгую. Мы видим, что многие устают, многие уезжают... Ну, не многие, а есть люди, которые могут устать за какой-то период времени. Во-вторых, какие ресурсы нам будут предоставляться нашими партнерами, какая позиция по этой войне будет у наших партнеров. Если они будут понимать, что отдать России Украину для того, чтобы Россия захватила [ее], – это стратегический проигрыш не только Украины, но и для всей Европы и всего цивилизованного мира – это будет одна история. Если этот вопрос "ну, пусть, пусть захватят Украину, а мы потом как-нибудь договоримся" – это повторение тех ошибок, которые были когда-то 1938–1939-м годах. Помним. И это приведет к еще большей войне, чем есть.
Поэтому, с моей точки зрения, мы сможем удержаться, если и Европа, и весь цивилизованный мир будут поддерживать нас, будут предоставлять нам оружие, будут предоставлять возможность развивать свой оборонно-промышленный комплекс, чтобы мы не просто зависели от каких-либо поставок, а чтобы мы делали свое [выпускали вооружение], чтобы мы были независимым государством. Если все находящиеся рядом с нами страны будут понимать, что эта война – это не только война Украины, но и их в первую очередь, являются они странами НАТО или не являются. Ну и здесь еще очень важный момент: весь цивилизованный мир – особенно страны, имеющие ядерное оружие, – должен сейчас четко поставить ультиматум, что если, не дай бог, Российской Федерацией будет применено ядерное оружие – тактическое, микротактическое – извините, я думаю, меня поймут, – или оперативное, то в ответ однозначно будет нанесен ядерный удар, согласно Будапештскому меморандуму. Потому что я считаю, что Российская Федерация, даже видя, что она не может пройти дальше, боится проводить мобилизацию, на то имея свои причины какие-то внутри страны, все же надеется – и мы видим, как их [российские] пропагандисты об этом говорят, – на то, что в кармане у нее есть козырь против Украины. Это ядерное оружие: тактическое или… Скажем так, оружие массового поражения. Против которого по факту Украина бессильна. Я не скажу, что оно прямо уничтожит всю страну, но мы симметрично не сможем ответить на это. На это должен ответить мир. Если Россия уже сейчас будет знать... Возможно, кроме этих рамочных документов нужно нам с нашими западными странами подписать что-то более существенное, чтобы это показало им: "Смотрите. Не дай бог. Вы можете стрелять друг в друга артиллерией сколько хотите, но если... Мы будем воспринимать это как [атаку] по нам". Вот тогда, конечно, будет больше шансов, что мы не дадим России достичь своих целей. Ибо они [россияне] будут это делать любой ценой. Вот они сейчас попали в ситуацию, когда они не могут отойти назад. Они построили большие планы, но обратно у них дороги нет, потому что они просто уничтожат себя как международного игрока.
Вот я сейчас, просто понимая их... Не защищая, а просто как политик... Если они дают заднюю, с ними никто считаться не будет. Потому они сделают все, чтобы дожать. Но у нас есть шанс в сотрудничестве с нашими партнерами сделать так, чтобы Россия этого не добилась и в итоге выпала просто из международной игры. Ну а с ядерным оружием уже потом будут разбираться ООН и другие организации, что с ним делать.
– Вашу родную Херсонскую область, как думаете, мы вернем?
– Я считаю, что да.
– И скоро?
– Вы считаете всю Херсонскую область?
– Всю Херсонскую область.
– Я думаю, что однозначно в ближайшее время мы должны сделать все, чтобы хотя бы выбить их за Днепр. Это будет, на мой взгляд, и, скажем, с военной точки зрения, сделать легче, чем потом... Я просто знаю, что они будут делать. Когда мы их выбьем за Днепр – а мы это сделаем – они подорвут Антоновский мост и возьмут под контроль дамбу.
– Да.
– И потом Днепр форсировать… Вы сами понимаете. Форсировать – это очень сложная история.
Поэтому я скажу так: мы все освободим, только вопрос времени, когда и что. Но военное дело иногда такое... Военная удача – она штука, которая уже показывала и вывела в ранг, скажем, великих военных мастеров очень многих людей. Именно военная удача. Поэтому Бог с Украиной, в Украине сильные, смелые люди, патриоты. И я считаю, что она [удача] будет на нашей стороне.
Я видел, как стреляет "Смерч". Это страшно, но не так, как тогда, когда прилетает HIMARS
– Западного оружия нам достаточно сейчас или нужно еще и еще?
– Знаете, Дмитрий, наверное, я личность заинтересованная. Во-первых, даже лично. Знаете, у меня там в сейфе 10 единиц легального оружия, и я считаю, что мне недостаточно. Просто потому, что я люблю его. Поэтому, по-видимому, ответ уже очевиден.
И если возвращаться к военной именно составляющей, то, конечно, если мы говорим о планах наступать, планах уничтожать врагов, планах менять именно концепцию войны, то нам нужно больше оружия. Потому что сейчас что происходит с оружием? Например, оружие советского образца и концепция советского образца – и мы видим, как россияне воюют. Исходя из того, что у них даже в советское время не было достаточно точной артиллерии, они не могли делать хорошие стволы на те же танки, они формировали свою концепцию на массовое забрасывание противника артиллерией. Оттуда у нас по всем странам Варшавского договора, по нашей стране и России просто, пожалуй, миллионы гектаров – я просто для абстрактности скажу – складов с боеприпасами. Кто когда-либо смотрел таблицы стрельбы – там для поражения какой-то одиночной цели должна работать батарея и использовать до 300 выстрелов – 300 снарядов в одиночную цель.
У наших западных партнеров стратегия другая. У них точные стволы, хороший калибр, и в цель они должны попадать первым, вторым, максимум третьим снарядом. В то же время их концепция состоит в том, чтобы уничтожать пункты управления, склады боеприпасов, точечную технику, не повреждая, в частности, объекты инфраструктуры, гражданских людей. То есть уничтожать только военных. И это гораздо точнее и лучше ложится именно для нас – эта концепция.
Поэтому нам сейчас нужно именно принимать эту концепцию и понимать, что стандарты НАТО – это не о калибре 155-мм или калибре 152-мм. Это не о 5,56 или 5,45. Это именно о концепции использования этого оружия. Те же HIMARS... Я видел, как стреляют [РСЗО] "Смерчи". Это просто врассыпную... Если попадешь в эпицентр... Главное – быть в ямке какой-нибудь, хотя бы сантиметров на 50. Тогда нормально. Это страшно, но не так, как когда HIMARS прилетает четко в объект, на который он нацелен. Или наша "Ольха-М" – тоже очень хороший боеприпас.
Украина получила РСЗО HIMARS от США. Фото: Генеральный штаб ВСУ / General Staff of the Armed Forces of Ukraine / Facebook
Поэтому эти концепции отличают Запад от Российской Федерации. И если мы сравним эту концепцию, нам нужно будет меньше оружия для того, чтобы выбить более ресурсную Российскую Федерацию. Оружие нужно, но, скажем так, еще нужно уметь им пользоваться.
– Но сейчас оружия еще не хватает?
– Оно есть, я его каждый день вижу. И мне каждый день приятно видеть, как оно поражает цели. Скажем, на тех участках, где мы стоим в обороне, оно достаточно серьезно сдерживает врага. Достаточное количество боеприпасов. Я ни разу не слышал, например, у себя на южном направлении, чтобы было "ой, сейчас недостреляем, потому что у нас мало боеприпасов". Я слышал, напротив, команды: "Мало тратите боеприпасов. По противнику огонь!"
То есть оно есть. Но, опять же, мы говорим, для чего. Одно количество оружия нужно, чтобы выгнать противника, например, за Днепр... Я сейчас о юге исключительно говорю. Я там больше... И совсем другая концентрация оружия нужна, чтобы вернуть Крым – восточную сторону и Крым.
Мы должны угрожать российским инфраструктурным объектам, атомным станциям и экономическим объектам. Тогда они [россияне] будут бояться. Только когда Россия боится, с ней можно вести нормальный диалог
– Понимаю. Вот россияне бомбят наши города, убивают мирных людей. Можем ли мы бомбить и должны ли мы бомбить российские города? Я не имею в виду мирных граждан, а имею в виду объекты военной инфраструктуры, скопления военной силы врага, базы, склады горючего и так далее.
– Конечно. Это должно быть нашей стратегией. Во-первых, это вообще должно быть стратегией сдерживания. Понимая, что Российская Федерация никуда не денется, мы должны именно так развивать в дальнейшем свой оборонно-промышленный комплекс, чтобы у нас было оружие сдерживания, которое могло бы наносить удары на глубину, там, до 2 тыс. км. Я каждый раз по-другому говорю: там, тысяча, две. Я считаю, 2 тыс. км – это достаточно, потому что мы понимаем, что это как раз та глубина, которой достаточно будет, чтобы уничтожать их [россиян] пункты управления, воинские части, скопления техники, аэродромы те, с которых сейчас взлетают стратегические бомбардировщики и выпускают со своей территории непосредственно ракеты.
Поэтому, конечно, нам нужно это оружие. И если бы оно у нас было... Можете посмотреть, я много раз с трибуны Верховной Рады выступал именно за ракетную программу, и там у меня были такие фразы: "Пока мы с вами не утвердили нашу ракетную программу, у врага уже наши цели есть на картах". Я недавно даже переслушивал это. Я об этом говорил в зале Верховной Рады. Так оно и оказалось. Все цели у них есть на картах. Поэтому, действительно, нам нужно это оружие, нам нужно его производить. Это, в частности, ракеты средней дальности, которые могли бы лететь и попадать по вражеским объектам на их территории. Более того, я скажу: кто бы там что ни говорил о гуманности или негуманности, я сейчас говорю о сдерживании. Именно о сдерживании. Мы сейчас не ограничены, кстати, никакими актами по дальности наших ракет. И я не говорю о ракетах с ядерными боеголовками. Совершенно. Я говорю о фугасных боевых частях, осколочных – ну, которые нужны.
Но что бы нам дала возможность сдерживать? Российская Федерация также имеет атомные станции, как и у нас есть атомные станции. Я не призываю сейчас бомбить эти атомные станции, но я не говорю, что, имея такое оружие на вооружении и имея такую агрессию, мы не должны этого делать. Решение – за руководством. И будь у нас такое оружие, я уверен, это сдерживало бы врага. А поскольку у нас его нет и до этого 30 лет его никто не создавал, а только раздавали – извините, имеем то, что имеем. Но то, что мы должны идти по этому пути, – это 100%. И моя позиция: мы должны угрожать их [россиян] инфраструктурным объектам, атомным станциям и экономическим объектам. Тогда они будут бояться. Только когда Россия боится, с ней можно вести нормальный диалог, политический диалог о чем-либо. Если они [россияне] считают себя сильнее, они переходят границу, начинают угрожать. И мы видим, к чему это приводит.
Фото: Роман Костенко / Facebook
– Предателей у нас много?
– Зависит от того, кого называть предателями. У нас много "сочувствующих", знаете ли, много полезных идиотов. Ну, я думаю, что и предатели есть. Я знаю, что предатели тоже есть, конечно.
Ну а что? Нас 70 лет держали в имперском этом так называемом семействе, а потом 30 лет у нас толком ничего... Ну, не 30 – там, 25–26 – толком нас не очистили, а были моменты, когда даже у нас граждане Российской Федерации руководили спецслужбами. Поэтому, конечно, агентура...
– И армией, Министерством обороны.
– И Министерством обороны, да. Поэтому очевидно, что много работы у Службы безопасности. И они [представители СБУ] должны этим заниматься. Я всегда выступал за реформу Службы безопасности. Не для того, чтобы они там с какими-то мнимыми коррупционерами боролись за 3–5 тыс. грн, а чтобы занимались именно работой – ловили предателей, шпионов. Не людей, которые где-то в сельсовете взяли взятку. Это тоже нужно, но пусть полиция этим занимается. А спецслужба должна заниматься и работать против людей, которых подготовила страна в специальных заведениях и за спиной которых стоит целая страна, их поддерживает. Это сложно. Здесь результат показать сложно. Но для этого и нужна как раз спецслужба.
Там, куда приходит Россия, чувство свободы просто перестает существовать
– В вашей родной Херсонской области люди сейчас под оккупантом. Какие у них настроения? Они хотят возвращения Украины? Они могут развернуть там партизанскую борьбу?
– Конечно. Я вам скажу больше. Я помогал не единожды, особенно в начале, людям выезжать из Херсонской области. И когда они уезжают... Это небогатые люди преимущественно. Это люди, которые просто жили... Я сам из деревни. Она такая маленькая, на 300 человек. И вот они уезжают – они оставляют там все. Как мои родители: они оставили все, что за всю жизнь у них было. Больше не осталось ничего. Просто взяли две сумки – и уехали. И у меня отец 6 мая отметил свои 70 лет. Прямо с двумя сумками, без ничего, у родственников [живут]. Потому что пришла Российская Федерация. Человек, который вот гражданин Украины, который тоже задает много вопросов: "Почему они пришли так быстро, что я не успел даже уехать?" Ну, это опять же вопрос, о котором мы уже говорили. Люди уезжают и говорят: "Нам здесь дышится легче. Да, мы там все бросили, да, мы там все оставили, но мы выехали сюда, понимая, что у нас здесь ничего нет, но мы чувствуем себя свободными людьми". Вот чем отличается Россия от Украины: там, куда они [россияне] приходят, чувство свободы просто перестает существовать. И люди уезжают, бросая все... Кто имеет какую-то возможность, не болен... Просто уезжают и ищут эту свободу, которая все же у нас была.
– Вы были "киборгом" и в свое время защищали донецкий аэропорт. Было ли страшно тогда?
– Знаете, впервые я боялся... Когда я первый раз был в донецком аэропорту, я боялся следующего: я там был в своем личном отпуске и боялся, что если погибну, то семья выплат не получит. Вот этого больше я боялся, знаете. Потому что я сказал всем, что я уезжаю в отпуск, взял автомат – и уехал. Потому что там было мое подразделение, 79-я бригада, [ребята] с которыми я вместе служил. "Альфа"...
Я до этого был на востоке, и нас вывели на переформатирование. И я взял автомат – у меня был отпуск – и уехал туда. Это было – да, страшно. Но, конечно, я уже не помню, чтобы там, знаете, было страшно или не страшно. Была такая жажда справедливости, что мы должны вернуть свои территории. "Как это так: что какая страна – Российская Федерация – хочет отобрать наши территории? Мы солдаты своей страны, мы граждане.
А особенно мотивировало то, что когда ты туда заходишь... Я же привык за столько лет работать в кругу профессионалов: разведка ли это десантных войск, "Альфа" ли это. "Альфа" – это профессионалы с большой буквы. И когда туда пришел и увидел, что аэропорт держат учителя, фермеры, экономисты... Когда ко мне парень подошел и говорит: "Помоги мне мину поставить". Капитан. Его тоже Романом звали. Я говорю: "Рома, ты же сапер!" Говорит: "Товарищ майор, я экономист. 10 дней назад еще был экономистом. Это я закончил кафедру и просто стал..." Ко мне подходили ребята и говорили: "А можно с вами пострелять из автомата, потому что я никогда не стрелял? Но я хочу сражаться". То есть такие ситуации были.
И когда ты смотришь, что это украинский народ, и когда мне кто-то из профессионалов попадался и говорил: "Да я, там, не зашел в аэропорт, потому что мне нужно знать калибр винтовки, который с собой брать, потому что мне нужно было, там", – не знаю, – "знать, откуда ветер дует, знать, откуда мне стрелять, где противник", – я говорил: "Вот смотри. Они ничего не знают. Они знают, что это их страна. Берут автомат, приходят и защищают ее. А уж на месте мы разбираемся".
Конечно, планировали мы – все делали. Но еще раз говорю: эти люди, этот украинский народ... И врачи там были – то же самое. Вот они мотивировали больше всего. Когда ты видишь, что у тебя есть такие солдаты, тогда уже страшно не становится.
Фото: Роман Костенко / Facebook
– На этой войне вам хоть раз было страшно?
– Наверное, было. Просто, знаете, чувство страха – оно же разное. Я видел просто разный страх, Дмитрий. Я видел, когда люди просто после выстрела падали на землю, обхватывали голову руками – и у них были судороги. Вот от выстрела танка они просто так себя вели. Другие прямо в ступор впадали. Некоторые плакать начинали. У меня страх не проявлялся. Я уже привык, я всегда действую по ситуации. Я знаю, что прилетит, и я думаю: "Да... Если прилетит, я умру. Мне нужно совершить такие действия: перебежать, найти укрытие, залечь и контролировать". Там танк произведет 10 выстрелов, у него будет перезарядка. И я бегу. Это будет, там, три-семь секунд. Мне нужно бежать в другой подвал. То есть я всегда пытался просчитывать. Но, по-видимому, у каждого просто свой страх, он по-разному проявляется.
Когда закончится война, спрогнозировать сейчас невозможно, потому что очень много неизвестных
– Роман, сколько, по вашему мнению, продлится война? Когда она закончится?
– Здесь, понимаете, невозможно ответить на этот вопрос. Потому что очень много неизвестных, если составлять формулу. Вопрос – что у нас для этого будет, какой человеческий ресурс – обученный, не обученный, – какая будет нравственно-психологическая атмосфера... Впереди зима. Как люди смогут перетерпеть. Мы же понимаем, что зима будет сложная, и как люди смогут ее перетерпеть, как мы сможем обеспечить своих людей и теплом, и едой, какая будет экономическая ситуация... И самое главное – какое оружие у нас для этого будет. Это, пожалуй, главный аргумент – смогут ли партнеры поставить столько оружия, сколько нам нужно. Вы же понимаете, что сейчас если бы нам дали еще больше гаубиц, HIMARS, ракеты, которые бьют на 300 км... А если бы дали еще летящие на 2 тыс. км "Томагавки", то это сразу изменило бы всю войну. И, в частности, она бы по-другому шла. И, в частности, можно было бы навязывать свои действия. Но если так, как сейчас, то надолго, на мой взгляд. Я не могу говорить, на сколько, но точно не до конца года.
– Не до конца года?
– Не до конца года. Мы не закончим до конца года с силами и средствами, которые есть сейчас. Надо больше. А ведь мы говорим о чем? О выходе хотя бы на границы до 24 февраля. Хотя бы. Там бы я начал переговоры. Когда мы вышли, мы их победили, и здесь у нас есть силы и средства, чтобы продолжать. И мы можем сказать: "Выходите сами. Или мы дальше пойдем". Плюс мы должны учитывать ядерный потенциал. Что мы должны делать сейчас с тем оружием, которое нам дают? И то, что я вижу сейчас по фронтам...
Возможно, дополнить те вопросы, которые вы задавали до этого. Нам нужно брать на некоторых участках инициативу в свои руки. То, что сейчас происходит, – это, в частности, полная инициатива Российской Федерации, скажем так, когда они [российские военные] обладают преимуществом сил и средств и пытаются нас "продавить". Нам нужно контратаковать, делать активные действия, нам нужно им навязывать свои действия, чтобы они должны были на них как-то реагировать. Или, например, снимать какие-то силы и средства – и перебрасывать, например, на север, где мы угрозу для них представляем, к югу, убрать войска с моря, потому что мы там им угрожаем. Поэтому нам нужно инициативно где-нибудь находить места и задавать темп боевых действий. Потому что стать прямо в глухую оборону и, знаете, как перетягивание каната, просто держать – мы так долго не продержимся. Нам нужно оружие, и нам нужно менять тактику боевых действий.
– Роман, я хочу через вас передать благодарность – свою и благодарность миллионов украинцев – нашим мужественным ребятам, которые защищают нашу страну. Они все – настоящие герои. Без них ничего не было бы.
– 100%.
– И, вы знаете, с кем ни разговариваю – все говорят, что наши главные герои – это наши Вооруженные силы, наши защитники. Большая благодарность вам и этим ребятам. Держитесь.
Напоследок спрошу у вас. Вы верите в победу? Так, чтобы сказать: "Да, однозначно верю".
– Да, однозначно верю. У нас нет иного выхода. Однозначно верю и делаю все и буду делать все, чтобы эта победа была. Потому что для меня лично – я и Украина, или, если нет Украины – нет меня. И я вам скажу, я знаю многих ребят своих, которые тоже со мной и в спецслужбах работали, и в армии служили. У них та же позиция. И я ездил два дня назад по подразделениям морской пехоты, по ротам морской пехоты, мы с ними разговаривали. У них та же позиция. Там много одесситов – ребят, которые говорят: "А смысл: мы вернемся? В рабстве мы быть не хотим".
Поэтому, возвращаясь к тому, что вы сказали, я тоже хочу поблагодарить всех. И я думаю, вы присоединитесь – не только Вооруженные силы, но и спецслужбы наши, и полицейских...
– Конечно.
– Потому что я реально вижу происходящее. Полицейские сейчас выполняют функцию солдат и освобождают наши территории, помогают. Поэтому все силы безопасности и обороны должны быть едины и идти в бой, делать все для того, чтобы наше государство победило.
– Я вам благодарен. Слава Украине!
– Героям слава!
Видео: В гостях у Гордона / YouTube
