Мэр Мелитополя Федоров: Единственный серьезный день боев в городе был 25 февраля. Но силы были не равны: со стороны Крыма были тысячи единиц тяжелой техники, а с нашей – 12 танков G

– Иван, добрый день.

– Добрый день.

– Я хотел бы поговорить о Мелитополе. Нас смотрит огромная аудитория, многие из которых знают только, что Мелитополь – это черешенный рай, но о самом городе мало кому известно. Скажите, какое население в Мелитополе было до войны?

– Население самого Мелитополя – 150 тысяч. Но абсолютно неправильно рассматривать население только Мелитополя, потому что это субцентр южного региона нашей страны. И если возьмем укрупненный мелитопольский район, то это 300 тысяч. Но объективности ради, концентрация населения вокруг Мелитополя – от Геническа и заканчивая Васильевкой. 400 тысяч человек были сконцентрированы на Мелитополь. И именно 400 тысяч человек примерно приезжали в Мелитополь за услугами – например, за медицинским обслуживанием, в университеты, для покупок... Если мы посмотрим логистику, Мелитополь находился значительно ближе, нежели Геническ, находился к областному центру Херсону. Это центр субрегиона, логистический центр, административный центр, вокруг которого было порядка 400 тысяч людей. 

– Чем еще, кроме прекрасной черешни, славится Мелитополь?

– Во-первых, Мелитополь – это культурная столица Украины, официально признанная ЮНЕСКО. Более 100 национальностей в мире и согласии проживают и будут проживать в нашем городе. У нас одна из самых больших диаспор крымских татар. Ввиду депортаций, ввиду возвратов останавливались у ворот Крыма, в Мелитополе. И диаспора более 3 тысяч сформирована в Мелитополе. Также болгарская диаспора, диаспора евреев... Соответственно, в мире и согласии все мы жили, находили общий язык. Конечно же, Мелитополь – это также своего рода промышленный центр. Во времена Советского Союза было 12 союзных предприятий, которые производили, начиная от оборонной продукции, например, кондиционеры на подводные лодки, охладительные, компрессорные устройства на подводные лодки и заканчивая тем, что знает каждый украинец, – это моторы для "Таврий", "Ланосов", "Сенсов", коробки передач. В Мелитополе есть моторный завод. Он существует и по сей день. И он производил продукцию до последнего дня оккупации города. Также это агропромышленный регион.

Про черешню вы сказали. Но не черешней единой славится наш регион. Это сотни тысяч гектаров полей, большое количество поливных полей, так как рядом с Мелитополем проходит оросительный канал. И, конечно же, сумасшедший потенциал в части переработки. Находится ряд заводов по переработке как растениеводства, например, подсолнечного масла, МЭЗов, так и переработки продукции: ягод, фруктов. Это на сегодняшний день не сильно развито, но абсолютно точно есть сумасшедший потенциал. Есть потенциал региона, который был открыт не так давно и который привлек инвестиции европейские: энергетика, "зеленая" энергетика. Я сейчас говорю про одну из самых больших ветроэлектростанций Европы, которая была построена на территории Мелитопольского района, – Ботиевскую ветроэлектростанцию. Большое количество солнечных электростанций также были построены в нашем регионе из-за солнечной активности. И, конечно же, это курорт. Не надо об этом забывать. Курорты Приазовья значительно большей популярностью пользовались с 2014 года, чем курорты Черного моря. Если мы возьмем в цифрах, то посещаемость Одессы составляла примерно 2 миллиона туристов за сезон, а посещаемость только Кирилловки, которая находится в Мелитопольском районе, – более чем 2,5 миллиона. И это мы не берем Бердянск, не берем Геническ. Соответственно, потенциал сумасшедший туристический у нашего региона был и точно будет. Город точно с сумасшедшим потенциалом, с проевропейским вектором развития и точно со своим будущим.

– В 2021 году мы летали в Мариуполь на день освобождения города по приглашению "Азова" и сделали остановку в Мелитополе. Облетели немножко Мелитополь. Какой он уютный сверху… Вы же стали мэром в очень раннем возрасте. Сколько вам лет было?

– Я стал мэром в 2020 году. Соответственно, мне было 32 года.

– Потрясающе. У вас родители врачи?

– Да. Но если мы говорим, когда я стал мэром, – тут стоит смотреть в историю. Замом мэра я стал в 2014 году. И именно это сформировало меня как сотрудника органов местного самоуправления. Наша команда зашла в руководство городом 28 февраля 2014 года. И именно тогда начала формироваться новая история города. На тот момент секретарем городского совета был избрал Сергей Анатольевич Минько, который нынче народный депутат. Я стал заместителем мэра в мае этого же года. А буквально 3 марта в городе Мелитополе проходил митинг "русской весны". Гиркин ехал из Симферополя в Донецк с попыткой повесить русский флаг на мелитопольском исполкоме. Возле памятника Ленину проходил масштабный митинг с российскими флагами, который призывал к перевороту. И один из элементов, почему они призывали, – они считали, что в городе безвластие. Мое формирование началось в 2014 году… Что касается родителей, конечно, они меня сформировали как личность, дали дорогу в жизнь. Это те люди, которые, как и я, всецело себя посвятили городу. Мама – заведующая родильным отделением на протяжении лет 15. Благодаря ей появлялось новых мелитопольцев… Примерно тысяча в год. Она лично участвовала в родах. Отец – лор, он тоже всю свою жизнь посвятил жителям Мелитополя и региона. И сегодня они очень страдают, что каждый день на 7.00 не могут ехать на работу.

Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube

– Вы врачом не стали?

– Нет, не стал. Мой брат – врач. Такое решение принял по той причине, что понял, что могу открыться в другой сфере. Мама сделала заключение о том, что я могу стать хорошим реаниматологом, потому что нужно быстро принимать решения, нужно быстро доводить до определенного состояния. У каждого свои навыки. Но не стал – и хорошо.

– Какое у вас образование?

– У меня их несколько. Мой основной вуз – это Таврический государственный агротехнологический университет. Факультет экономики. Когда я прописываю будущее, то у нашего вуза тоже должно быть будущее. Сегодня одна из моих стратегических задач – образование. Второе мое образование – это Киевский политех. Учась на втором курсе в мелитопольском вузе, я поступил заочно в политех. И это позволило мне существенно расширить мой кругозор, познакомиться с Киевом. В 18 лет это тоже было важно.

– Какой факультет?

– Менеджмент организаций. И уже в 2015 году я поступил в Академию управления при президенте Украины. Но на этом я не собираюсь останавливаться. С одной стороны, никто меня не учил управлять городом, но я прошел такую практику, которую в институте не будут преподавать. С другой стороны, у нас сегодня есть новые вызовы. Мир быстро меняется, и сегодня мы должны открывать другие перспективы для развития наших территорий. Бизнес-образование, управление процессами является стратегически важным. Мы в управлении городом никогда не руководствовались чиновничьим подходом. Это был бизнес-процесс в хорошем понимании. Мелитополь с 2014 года был городом без коррупции. В высших эшелонах власти коррупции не существовало. И поэтому ко всем процессам мы подходили как к бизнес-процессам через призму потребителя, горожан. Они должны получать услугу, а не кланяться чиновникам. Сегодня эти процессы нужно ставить на еще большие рельсы, чтобы выиграть борьбу за будущее нашего региона.

– Когда русские пришли в Мелитополь, какое это было число?

– 24 февраля в 15.00–16.00. 

– Сразу.

– Хотя русские пришли в Мелитополь очень давно. Потому что Балицкий является жителем Мелитополя очень давно. Поэтому они пустили корни очень давно. А российская армия пришла 24-го.

– Вы понимали, что полномасштабная война обязательно будет?

– Абсолютно не понимал. Вы говорили о визите в Мелитополь на нашу стратегическую военную базу. У меня на ее развитие были совершенно другие планы: строительство пассажирского терминала, чтобы обеспечивать пассажиропоток и наши курортные территории. И уже на финишной прямой было обсуждение с военными. Буквально за неделю до полномасштабного вторжения в Украину мы собрались со всеми, в том числе с военными этой военной базы. Это герои, это мои друзья, это те люди, которые проявили свою железную позицию еще в 2014-м. Короткая история. Война в Мелитополь пришла в июне 2014 года. Полноценная война. Когда борт мелитопольской части был сбит в небе над Луганском. Один борт сел, второй был сбит, третий отведен. За штурвалом первого борта, который сел, был командир части Дмитрий Викторович Мымриков. И мы собрались с военными, военкомами, силовиками. Мы определили, что мы можем делать, но военные выполняли свою вертикаль, силовики свою, а я отвечал за благополучие и хозяйственную жизнь в городе. Но ожидания полноценного вторжения не было.

– Я видел страшное видео, когда русские танки заходят в Мелитополь, наши ребята обороняются, и местные жители им подсказывают, где танки. Вы, наверное, видели это. Скажите, когда все началось для вас? Вы помните время?

– Примерно в это же время началось... Чувство юмора – это единственное, что должно оставаться всегда. Начало войны – весьма смешное. У меня примерно в 4.30 раздается телефонный звонок от одного из жителей, который находился в непосредственной близости к воинской части. Говорит: "Началась война". Спросонья, естественно, я говорю: "Это гром. Надо спать дальше". Выключаю телефон – буквально через секунду звонит дежурный исполкома и говорит, что ракетный прилет по той же воинской части. Плюс-минус в эти минуты началась война и в Мелитополе. И уже в 5.30 мы провели первое совещание, чтобы понимать оперативную обстановку.

– Вы помните свои мысли, когда услышали эти слова: "началась война"?

– Мэр – это же ответственность. Ответственность за город, а город – это в первую очередь горожане. Был ли у меня страх? Не было. Объективно. То ли это недооценка рисков, что скорее всего, но страха не было. Мысли были следующие: мне нужны были четкие вводные от военных. Я могу обеспечивать хозяйственную часть города, а оборонять город – я это никогда не делал и не уверен, что мог научиться за часы. Поэтому я четко понимал, что мы должны понимать, кто где находится, мы должны понимать, где военные, какие действия, в чем мы можем оказывать содействие, где силовики, план действий. И для этого мы собрали совещание в отделе полиции. Мои ощущения? Мы должны были реагировать на ситуацию. К сожалению, не опережать ее, а реагировать. Этим и занимались.

– Я уверен, что этот вопрос вы задавали себе неоднократно: как и почему русские оказались в Мелитополе в день полномасштабного вторжения?

– Ну конечно. Этот вопрос витает везде, и точно он беспокоит всех. Но я надеюсь, что мы получим ответ на этот вопрос после нашей победы. Сегодня, я считаю, никто не имеет права рассуждать на тему правильности, неправильности, корректности, некорректности. Сегодня мы обязаны быть едины как никогда. Если мы начнем растягивать друг друга на какие-то вопросы, то 100% выиграет от этого одна структура и один человек – Путин. Поэтому сегодня все ресурсы нашей команды, как и всего народа Украины, должны быть брошены для достижения победы. Но наказание обязательно. Не только для тех, кто принял неправильные решения, а и для коллаборантов. Меня это очень беспокоит. Задавал ли я себе этот вопрос? Конечно. Он есть на повестке дня и обсуждается. Но сегодня не время проводить разбор полетов. И у меня нет полномочий проводить его. Я уверен, что те, кто это допустил, должны быть наказаны.

– Насчет коллаборантов. Конечно же, после 2014 года мы прекрасно представляли, какое количество людей в разных городах желает, чтобы эти города стали частью России, любит Путина, ждет русскую армию. Ваши представления о том, сколько коллаборантов в Мелитополе, оправдались или их число оказалось больше, чем вы думали? Или, наоборот, меньше?

– Я удивился: количество коллаборации в Мелитополе ничтожно. Я приведу конкретные примеры в цифрах. Эмоционально мы можем рассуждать, много или мало, а цифры говорят сами за себя. Ну, во-первых, никто из управленческой команды мэрии не сотрудничал. Ни один заммэра, ни один начальник департамента, управления; из 12 коммунальных предприятий – один человек, директор аптек. Все остальные – нет. Я считаю, это показатель.

– Конечно.

– Но более для меня классные показатели, героические показатели – это наши учителя. Из 22 двух школ, из директоров, не сколлаборировал никто. Из 21 директора детского сада – никто. Это показатель. Это упорная работа всей общины Мелитополя с 2014 года. Что произошло? В 2014-м наша страна и Мелитополь как ее часть принимают решение, что наше будущее – это европейские ценности, европейские правила демократии. Мы приняли решение. И что произошло в Мелитополе? От местной власти многое зависит. В Мелитополе произошло следующее: мы делали больше, чем обещали. Мы обещали построить пять километров дорог – строили 10. Мы обещали отремонтировать три школы – ремонтировали 10. Горожане получали больше, нежели ожидали. Мы получили классную репутацию от всех европейских финансовых учреждений. Мы были одним из лидеров коммуникации с Европейским инвестиционным банком. Мы были одни из лидеров кооперации с немецким банком KFW, Nefco, массой финансовых институций, USAID. Не хочу кого-то обидеть. Мы выбрали путь, и все поняли, что путь верный. Это стратегически важно. И после этого формировалось общество, ценности, формировалась община городская. Мелитопольцы начали гордиться, что они мелитопольцы. В Запорожской области началась здоровая конкуренция, все завидовали Мелику. Ты не стесняешься сказать, что ты из Мелитополя. Как было раньше? Когда спрашивали, откуда ты, говорили: "Из Запорожья". Потому что Мелитополь никто не знает. А последние годы жители начали гордиться городом. И это классно, это достижение. И именно поэтому, я считаю, коллаборация ничтожна в городе. Именно поэтому мы получили ситуацию, когда после моего плена половина города выехала. Это показательный протест.

– Половина?

– Да. Пока мы с командой находились в городе, все находились в городе. Потому что их представитель власти, которого они выбирали, – с ними. Как только его не стало, принимают решение, кто имеет возможность, выезжать. И кто коллаборанты? Я житель города с детства, я всех понимаю. Кто эти люди? Это маргиналы. Классно привести пример на начальнице... Она сейчас называет себя "министром образования". Это уголовница, которая находилась под уголовным преследованием за коррупцию, которая приходила ко мне, к нынешнему народному депутату и говорила: "Помогите мне решить вопрос с силовиками". Мы говорим: "Коррупционеры должны сидеть в тюрьме. Ну идите под суд". А сейчас она стала "министром". Или еще какие-то неудачники.

– Балицкий, например, что за человек?

– Балицкий – это консерва в прямом смысле этого слова. Его пророссийские взгляды мне были хорошо известны. Я думаю, ни для кого они не были секретом. Ярким примером было его поведение с 2014 года. Провокации от него были всегда. И для нас один из самых сложных дней был 9 мая. Балицкий всегда занимался провокациями на 9 мая – наводил стариков, рассказывал какие-то лозунги. Это провокатор. О взглядах Балицкого, о его поездках в Крым, о его позиции было хорошо известно…

Фото: Ivan Fedorov / Facebook

– То есть он всегда был их человеком?

– 100%. А кто такой Балицкий для жителей Мелитополя? Это человек, который распилил заводы на металлолом. Вот чем славится его семья. Это маргиналы, которые ничего не сделали, а только пилили и коррумпировали.

– Как вам кажется, Балицкий понимает, что его ждет?

– Думаю, нет. А что, вы думаете, его ждет? Может, у нас с вами разные версии. (Смеется). 

– А я думаю, его не ждет ничего хорошего. Думаю, кирдык башка.

– Мои мечты – это Балицкий на скамье подсудимых. Не убит, а на скамье подсудимых. Это с одной стороны. То есть смерть – для него, может, и не самый жесткий выход из ситуации. А по поводу того, что он не останется в живых... Во-первых, я в этом не уверен, а во-вторых, он в этом не уверен. Почему я так думаю? Он себе приписывает... Мы же отслеживаем все его действия, перемещения. Он себе прописывает политическое будущее в Москве. Что происходит де-юре? Де-юре РФ считает Запорожскую область своим регионом. Все мы четко понимаем, что это никчемность, но они считают. Соответственно, им нужны представители Запорожского региона в Госдуме, фиг знает где еще, в каких-то органах. Соответственно, Балицкий себе нарисовал, что сегодня он порубится, а потом пенсия у него будет там. Получится ли это? Вероятность, я бы сказал, "50 на 50". Либо умрет, либо получится. Есть ли у него страх? Есть. Это очевидно. Он был у него еще 24 февраля. Он боялся того, что будет происходить. Ну, слушайте, Балицкий – это же не корень зла. То есть не будет Балицкого – будет Иванов, Петров, Сидоров. Обидно одно: Балицкий жил в Мелитополе, и мы все понимали, но он продолжал жить.

– Мы говорили о ваших ощущениях, о ваших мыслях в самом начале войны, а теперь я спрошу: когда русские танки начали заходить в ваш родной Мелитополь, ваши мысли и ощущения в эту минуту?

– Стоит отметить, большого количества танков в городе не было. Они обошли вокруг города и взяли город в оцепление. Единственный серьезный день боев был 25 февраля, когда украинские танки нацгвардейцев зашли в Мелитополь. 12 танков. Но уже 25-го силы были не равны. Это очевидно. Со стороны Крыма были тысячи единиц тяжелого вооружения, а с нашей стороны было 12 танков. Поэтому пришла война, постоянные взрывы в городе, постоянный выход из строя всей инфраструктуры, начиная от электрики, воды... Задача была восстановить все. Город был полон людей: 150 тысяч в городе. И мы обязаны все чинить. Все должно функционировать. Пропадает связь из-за отсутствия электричества. Никто же не был готов к тому, что больше трех часов отсутствует электричество на базовых станциях. Поэтому это новые вызовы. Выглядело это примерно следующим образом: каждое утро мы с командой приезжаем на работу и не понимаем, с чем сегодня столкнемся. Что такое обычная работа мэра? Утром приехал на работу, доложили о ситуации, приняты решения, стратегическое планирование, выполнение задач. А тут ты приезжаешь и не понимаешь, что тебя ждет. И танки... Была ли паника? Нет, не было. Горожане начинали выезжать из города по понятным причинам. Были пробки? Не было пробок.

Все степенно начали принимать для себя решения. И город не то что не сдался, а показал свое истинное украинское лицо, тем самым разочаровав врагов. С третьего дня двух-трех-пятитысячные митинги начали выходить на центральные улицы города. И мое четкое убеждение – и я в этом до сих пор уверен – благодаря гражданскому сопротивлению юга страны – Мелитополя, Херсона, Энергодара, Бердянска – и благодаря военному сопротивлению Мариуполя и "Азовстали" нашим военным это очень помогло, чтобы остановить российские войска. Иначе они могли бы пройти вглубь страны. Для россиян это был разрыв шаблонов. У них в методичке написано: "Мы заходим в Мелитополь – нас встречают хлебом-солью, мэр говорит: "Я ваш навеки". А они видят, мэр говорит: "Украинский флаг висит – я работаю. Не висит – я не работаю". А горожане говорят: "Пошли вон отсюда!" И живой силой останавливают танки. И тут у них все начало меняться. Поэтому мелитопольцы не остановились. И что важно: даже через год оккупации показывают свое сопротивление. Это сила.

– Иван, кто с вами осуществлял коммуникацию от центральной власти? С кем вы напрямую общались?

– У нас была коммуникация с топ-чиновниками Офиса президента. У нас была коммуникация с обладминистрацией. Было ли до Мелитополя в эти дни? Ну точно нет, по очевидным причинам. Огромное количество задач скопилось, сконцентрировалось. Мы были вместе и решали общие вопросы.

– Как себя вели первые оккупанты, которые зашли в Мелитополь? 

– Они пытались реализовать крымский сценарий. 

– "По-хорошему"?

– Никого не трогая, просто стояли. В первые дни у них настроение было именно такое. Когда начались митинги, они начали стрелять по мирным жителям. У нас два человека были ранены. И у них потом начался разрыв шаблонов, они не смогли решать свои вопросы. Начиная от того, что мы им отключали воду, естественно, мусор за ними не вывозили, и заканчивая тем, что они не могли ничего понять, потому что они зашли с планом сесть на все готовое. А когда мы говорим: "У вас тут ничего нет, поэтому как вы на готовое можете сесть?" – они сразу начали проводить рекогносцировку на местности. А это было сложно, потому что они к этому не готовились. Они задают вопрос Балицкому, а Балицкий, балбес, ничего не понимает. Они говорят: "Женя, так ты же..." А Женя просыпается в 12.00… Поэтому им не на кого было опираться. В этом мы выиграли.

– Вы украинский мэр украинского города. Вы понимаете, что пришли враги, которые знают прекрасно о вашей позиции с 2014 года. Вы понимали, что в отношении вас будут репрессии?

– Первая ремарка: они не думали, что я не займу их точку зрения, как и не думали про всех остальных мэров юго-востока. Они были уверены, что все мы сдадимся. На 100% были уверены, на 200%. У них в методичке написано: "Мэр встречает". Второе: четко ли я ощущал угрозу? Нет, не ощущал. Это моя ошибка, я не посмотрел, что случалось с мэрами на Донбассе. Если бы я владел ситуацией, может быть, я бы себя вел по-другому. 

– В один день вас просто взяли и похитили. Как это происходило?

– С третьего дня оккупации плюс-минус мы разместили временный исполком в центральном ДК Шевченко, который находится на площади. Потому что исполком уже был разбит русскими военными. Там работала вся команда, и там уже не было деления на отделы, департаменты... Все вместе решают нестандартные задачи. В этом же месте был сделан наш гуманитарный штаб, куда огромное количество жителей приносили еду, одежду, средства первой необходимости. И примерно в 15.00 приходят туда русские военные с повязками "ДНР". Захожу в кабинет. Стоит с десяток русских. Сразу видно, что это не "ДНР". И зачитывают какое-то постановление донецкого прокурора о том, что я обвиняюсь в финансировании "Правого сектора" с 2014 года. И принято решение меня этапировать в Донецк. Связали руки, одели мешок на голову. Там разговор был три минуты.

– Мешок на голову?

– Ну конечно. Мешок на голову, связали руки – и в машину. Они очень боялись... У них было очень мало времени, и они боялись, что люди не дадут меня вывезти. Отработка была очень быстрая: руки связать, мешок на голову одеть, по рации "выход", конвой вывозит. Все.

– Ну и ваши мысли с мешком-то на голове?

– Я объясню. Я был вторым, кого забрали из Мелитополя. Первой забрали Лейлу Ризаевну Ибрагимову, директора нашего музея. Она один из лидеров крымскотатарского народа в Мелитополе. И ее забрали за два дня до меня. Ее на допросе продержали три часа, после этого отпустили. Мои первые мысли: "Ну три часа – и поеду домой".

– Что было дальше?

– Так как я очень хорошо знаю город, сев в машину, я начал считать повороты: что, куда, как едет машина. Я четко понимал место, где я нахожусь. Меня привезли в мелитопольское СИЗО. Интересный факт про мелитопольское СИЗО. Начальник Главного управления МВД в Запорожской области много раз обращался к нам, чтобы мы сделали отопление в мелитопольском СИЗО, иначе ему зэков зимой приходится возить в Запорожье. Мы сделали. Поэтому, когда меня заводили в камеру, я увидел новые батареи – и подтвердил, где я нахожусь. В камере очень короткий разговор, что я должен собственноручно написать четыре бумаги: что я ухожу с должности, увольняю своего заместителя Щербакова, назначаю Галину Данильченко заместителем и возлагаю на нее обязанности мэра. Спорить не было смысла.

– Им нужна была такая бюрократическая процедура?

– Что интересно, да. Вокруг тебя стоит пять-семь до зубов вооруженных. И это ни на что не влияет. То есть с первого общения с ними я сказал: "Вы контролируете город. Чем нам сопротивляться? Пятью мусоровозами и 10 лопатами? Это же смешно". Поэтому передо мной положили это. Я задал два вопроса. Первый: "После подписания я свободен?" Мне говорят: "Если пойдете на содействие, то, конечно: мы доложим руководству, и вы будете свободны". Я говорю: "Точно?" – "Да". – "Окей. Второе: вы же понимаете, что легитимность этого всего – чистый бред?" – "Чего вы так уверены?" – "Я как мэр не имею права уйти с должности. Это решение должен принять городской совет". Они говорят: "Ты ничего не понимаешь в законодательстве. Пиши". Я говорю: "Окей". Все четыре бумаги я написал оперативно. Они забрали бумаги и сказали, что согласуют с руководством. И самое сложное началось именно в этот момент. Потому что после этого примерно 25 часов никто не заходил в камеру.

– Даже еды не приносили?

– Поверьте, кушать не хотелось от слова "вообще". Самая большая сложность была, во-первых, это связанные руки сутки. Во-вторых, мы живем в современном мире, и я не знаю, сколько вы сможете минут пробыть без телефона, но для меня это зависимость: я должен быть постоянно в интерактиве. А когда ты не понимаешь, где твои родные, близкие, мама и отец, где твоя команда, что с ними происходит, то для меня это была катастрофа. Я же не понимал – может, команду так же забрали? Может, с родителями что-то случилось? Информации ноль.

– И 25 часов со связанными руками?

– Да.

– А в туалет пойти?

– Ну, в туалет можно со связанными руками ходить, оказывается. Но это был самый сложный период. Первые сутки – это самое сложное.

Фото: Ivan Fedorov / Facebook

– Дальше что было?

– Дальше начались допросы, которые проходили в большинстве своем по ночам, начиная с 22.00. Что интересно: на допросах не было ничего сверхъестественного. Так как они приехали неподготовленные, они пытались для себя составить административно-политический портрет области.

– А кто проводил допросы? Обученные люди или нет? ФСБ или армия?

– Я склонен, что это все-таки сотрудники разведки. А кто – мне сложно сказать. До 24 февраля я не знал деления разведок. С радостью бы не знал и дальше, честно. Естественно, сегодня анализируя, понимаю, они играли в хороших и плохих. Кто-то пытался втереться в доверие, кто-то – в недоверие, кто-то – запугать, кто-то – отпустить. И все это тянулось с пятницы по понедельник. А в понедельник они меня попытались отвезти на обмен. И точно так же – со связанными руками и мешком на голове – меня посадили в машину...

– В камере били вас? На допросах били?

– Нет, меня не били. Но то, что вызывало панический страх, – это то, что в соседних камерах мучили, пытали людей. И крик раздавался на все СИЗО. И было четкое ощущение, понимание, что в любую секунду к тебе зайдут и начнут делать то же. Поэтому первая попытка обмена была в понедельник. Опять-таки с мешком на голове и завязанными руками меня посадили в машину и начали возить. Я задал вопрос: "Где будет обмен?" Мне ответили: "В Васильевке". Зная местность, я четко понимаю, сколько ехать, как ехать, какая дорога, где поворот... И где-то после часа езды я понимаю, что мы едем уже не в Васильевку. Мы начинаем прыгать по лежачим полицейским, заезжать на какие-то базы, они начинают о чем-то разговаривать... Я прошусь в туалет: "Я же не могу в туалет с мешком на голове. Снимите". А такая ситуация... Я работал первым замглавы Запорожской областной администрации в 2019-м, а жил в Мелитополе. И я каждый день ездил по этой дороге. Соответственно, представляете уровень узнавания деревьев. И, выйдя на улицу, когда с меня сняли мешок, я понимаю, что это далеко не Васильевка, точно не наш регион. Как потом оказалось, меня отвозили под Мариуполь куда-то и там пытались сделать обмен. Если помните, тогда уже была максимальная задача по эвакуации людей из Мариуполя в середине марта.

– Да.

– И именно там должен был осуществляться обмен. Что-то пошло не так. Но самое страшное в этот момент следующее: тебя возят восемь часов, и через восемь часов старший от врагов садится в машину, кладет тебе руку на колено и говорит: "Обмена не будет. Твоя страна не хочет тебя принимать". И это ощущение: когда ты в секунде от родных и близких, как тебе казалось, и ты понимаешь, что может не случиться ничего. В этот момент меня возвращают обратно в камеру. И опять-таки ты не понимаешь, что дальше. Попытка была, твой шанс был, твоя ставка не сыграла. (Смеется). И ты не знаешь, что делать дальше. И опять-таки сутки никто не приходит, не объясняет, не говорит, ничего не происходит. Потом этот же, который ходил ко мне постоянно, приходит пьяный и начинает бред какой-то нести. А ты на нервах, еще и стоит это чучело пьяное, которое непонятно о чем говорит. В общем, психологически это очень сложно. 

В среду, 16 марта, в 16.00 заходит в камеру конвоир и без разговоров связывает руки и садит в машину. Я говорю: "Что происходит?" – "Ничего. Скоро узнаешь. Едем на обмен". 16.00... Темнеет рано. Я понимаю, что вероятность того, что мы успеем до темна, низкая. В темное время суток никто не будет никого обменивать. Мы приезжаем в Васильевку реально быстро, а линия фронта тогда была уже не в Васильевке, а в Каменском. Это село буквально в 10 километрах от Васильевки. И до Васильевки доезжаем очень быстро, а от Васильевки до Каменского мы едем часа полтора или два. Это был первый обмен. И кардинальное недоверие у обеих сторон друг к другу. Никто не понимает, как пойдет. И тот, кто сидит слева от меня, ответственный за обмен, говорит: "Артиллерия наша направлена на вашу сторону. Ваша направлена на нашу сторону. Все это видят. И человеческий фактор может сработать. Не дай бог кому-то покажется или кто-то в кого-то выстрелит – все. Все друг друга положат". И этот час тянулся вечность. От тебя уже ничего не зависит: ты сидишь в машине связанный, ничего не можешь сделать, ни встать, ни пойти, ни побежать. И благодаря работе наших спецслужб, принципиальной позиции президента я был освобожден.

– Вас обменяли на девять российских солдат?

– Да. Я их видел. Сотрудники Службы безопасности соблюли все процедуры. Опять-таки я не знал, и лучше бы не знал: оказывается, согласно Женевской конвенции, обе стороны должны во время обмена спросить, действительно ли вы хотите вернуться. И по всем Женевским конвенциям, если один из пленных говорит "нет, не хочу", то его забирать не имеют права. Были заданы вопросы. Те девять – они не военные. Это подростки. Их нельзя назвать военными. У них не было их мнения. Я думаю, если бы искренне узнать их мнение – они бы точно не хотели никуда возвращаться. Но им был задан вопрос – за них был получен ответ. И таким образом обмен состоялся.

– Где вы провели первую ночь после освобождения?

– С родителями. Родители меня ждали в Запорожье. Дом родителей, брат, команда, друзья. Вот в этом кругу я провел первую ночь.

– Ваши ощущения, когда вы оказались на свободе.

– Я настолько быстро переключаюсь... И в разговоре с президентом это слышно, что важно. Я готов выполнять все, что нужно для достижения победы. Либо мы, условно, сегодня побеждаем, либо... Я не знаю, как вы, но я для себя четко понимаю, что в любой другой стране будущего у меня не существует. Я не смогу жить. Я никогда там не буду чувствовать себя комфортно. Поэтому мое будущее только в этой стране. Я бьюсь за освобождение своего города, насколько я это могу в своей парадигме. Вот и все. Надо было привести себя в порядок, а сразу после этого... Что интересно: перед обменом они принесли мне станок побриться, привести себя в порядок. То есть для них была важна картинка. Я отказался от этого всего. Говорю: "Слушайте, зачем эти потемкинские деревни?" Но для них важна была картинка: привезти меня будто бы в нормальном состоянии.

– Мама плакала, когда вас увидела?

– Конечно. У меня была возможность с мамой по телефону поговорить. Не в день обмена, я не помню... Они же думали, что управление городом – это просто. Или думали, что, меня забрав, вся команда сольется. Я благодарен своей команде: никто не слил. И они пришли: "Вот телефон. Позвони своей команде – пусть выполняют работу". Я говорю: "Прикольно. При одном условии – я маме должен позвонить". – "Нет". – "Не буду никому звонить". – "Ну хорошо". И чего-то они обсудили. Говорят: "Хорошо. Но на видео". Я говорю: "Да пожалуйста. Мне какая разница? Я шифровки передавать не буду". Я позвонил маме, и тогда, конечно, было море слез у меня и у мамы. Разговор не получился, можно сказать, но важно было для нее услышать меня, для меня – услышать ее. А по возвращении, конечно, родители меня ждали, брат меня ждал, друзья, команда ждала. Никто же не понимал, чем это закончится. Точнее, по-другому: это могло закончиться абсолютно по-разному. Но сегодня, анализируя ситуацию, я понимаю, что мое попадание в плен уже обеспечивало мне процент выживания выше 50%. А мог не попасть в плен. Что хотели сделать русские моим пленом? Они хотели показать всем окружающим, особенно мэрам, что с несогласными работать будет то-то. И так на самом деле и было. Мы почти каждое утро с коллегами созванивались из Бердянска, Токмака, Херсона, Каховки... Мы были на связи, мы были вместе, мы держали позицию вместе. Из Васильевки. Поэтому они это хотели показать. А могли застрелить? Ну могли. Для них это вообще бы ничего не стоило.

– Вы сейчас рассказываете о плене и заново проживаете ситуацию. И снова появляются эмоции... У меня они появляются от вашего рассказа. Вы часто вспоминаете о своем плене?

– Это же эмоция… Это мое прошлое, которое навсегда останется со мной. И сегодня не имеет никто права на эмоции. В том числе я не имею. Сегодня на всех нас большая ответственность, мы все должны быть сконцентрированы на другом. То есть приоритеты деятельности следующие – это помощь нашим военным. Из Мелитополя служит тысяча человек в разных подразделениях. Мы обязаны им помогать. Сегодня наша огромная команда, которая служит для жителей, находящихся в трех разных частях: в украинском Мелитополе, временно оккупированном, в Украине и за границей. Мы обязаны держать связь и помогать. Сегодня мы должны думать о первоочередных работах после деоккупации. Не будем готовиться – это же обман, предательство наших жителей. Поэтому имеем ли мы право на эмоции? Нет, не имеем. Мы обязаны делать свою работу. Хорошо или плохо – поймем после. Но обязаны. А эмоции... Размусоливать, рассуждать – мы не имеем на это права.

– После плена вы встретились с президентом. Сколько длилась встреча и о чем вы говорили?

– Я искренне благодарен Владимиру Александровичу, его принципиальная позиция позволяет мне сегодня разговаривать с вами. Долго говорили – час, наверное. Я ему рассказывал, что на самом деле происходит в оккупации. Для него это было важно услышать от человека, который это прожил. А для меня было важно услышать от президента, что мой город не сольют. И каждый из нас услышал что хотел. Он получил информацию, которую достаточно хорошо знал и без меня. А я получил уверенность в том, что за мой город будут сражаться. И я получил задачи, что мне делать. На том и закончился разговор.

– Каким вы увидели Владимира Зеленского в тот день?

– Совершенно другим, чем видел его 23 февраля. По всей видимости, на тот момент президент не спал долгие часы или сутки. Он был сконцентрирован на победе. Не было никакой двузначности в словах, в утверждениях о том, что что-то может пойти не так. На английском это называется strong position. Четкая позиция без петляний, без разглагольствования, без политиканства, без рассуждений: "Мы, украинский народ, должны сражаться. Кто с нами – становитесь рядом. Кто не с нами – не тратим время". Находиться рядом с таким президентом было за честь. И я рад, что 17 марта я был рядом с президентом моей страны. Искренне.

– На сегодняшний день Мелитополь понес значительные разрушения?

– Если мы говорим про инфраструктуру, то нет. А если мы говорим про людей, то да. Город – это в первую очередь горожане.

Фото: Ivan Fedorov / Facebook

– Конечно.

– В первую очередь. 50% жителей без домов – они выехали. Кто-то живет у родственников, кто-то – в спортзалах. Разорванные судьбы, разруганные люди. Те, кто остались, рассуждают о тех, кто выехал. Те, кто выехал, рассуждают о тех, кто остался. Это грандиозная проблема, с которой мы столкнемся по возвращении. То есть мы начали с того, что Мелитополь – интракультурная столица, где в мире и согласии живут более 100 национальностей. Это сложно, это непростой труд, чтобы все были как единый кулак. А сегодня часть людей сколлаборировала. И тут абсолютно справедливый запрос на наказание коллаборантов. Но я меньше всего беспокоюсь, что нам что-то нужно будет отстроить. Мы отстроим. Мы умеем это делать. Мы 28 декабря 2021 года запустили ледовую арену, которую построили за восемь месяцев. Построим еще. Помогут партнеры, найдем деньги. Это самое мелкое, что мы должны сделать. А примирить народ, сделать таким город, чтобы в него хотелось возвращаться, снять барьер у всех, кто готов участвовать в развитии и инвестировании города, – это будет самое сложное. У меня была рабочая поездка в 2021 году в торгово-промышленную палату Германии, где я уговаривал проинвестировать нашу промышленность. Когда открывали карту и смотрели, где находится Мелитополь, говорили: "Не то что производство не построим – лететь боимся". А сейчас? Поэтому когда мы говорим о разрушениях... Построить дом или дорогу? Мы знаем, как это сделать. Это точно не самая большая проблема. А построить будущее города – это стратегическая задача. Именно это будет форпостом. Сегодня я не верю, что завтра Путин уйдет из власти. Я хочу, но не верю. И диктаторское государство может остаться. А Приазовский регион стратегически важен, и именно мы будем оборонным рубежом. А благополучие этой территории должно быть лучшим ответом для наших врагов. Поэтому я для себя разрушения больше вижу эти. С которыми нам придется работать. Уже работаем.

– Мы поговорим о возвращении Украины в Мелитополь. Я только перед этим спрошу: когда мы будем заходить в Мелитополь, большое количество людей убежит в Россию?

– Нет. Не десятки тысяч, реально убегут сотни, до тысячи. Часть других коллаборантов, которые останутся, себе нарисовали, что смогут уйти от наказания. Абсолютно глупо, но психология человека так работает. Это не значит, что так будет, но они себе нарисовали. Их потом увезут. А остальные встретят наши Вооруженные силы. И сегодня основная задача, думаю, для любого мэра – держать коммуникацию со своими горожанами, которые находятся везде, потому что ни один мэр не хочет возвращаться один в свой город. Я хочу возвращаться со своими жителями с проукраинской позицией для формирования качественно нового общества. Поэтому кто-то убежит, кто-то останется, слушайте... Ну почистим мусор. Давно пора.

– Мы сейчас находимся, я уверен, в историческом периоде. Каждый день сейчас будет историческим. Я считаю, что контрнаступление уже началось. И, конечно, мы ждем, когда будет освобожден замечательный Мелитополь. Как вы себе представляете это? И каковы временные рамки, на ваш взгляд?

– Я не имею права говорить о временных рамках. Моя задача – помочь военным. Не подгонять, не говорить о завтра, а почему не сегодня?..

– Им виднее.

– Мы с командой достаточно часто бываем на линии фронта у наших военных. Если они могут пойти на три дня позже, но понести в десятки раз меньше жертв... Мы не имеем права говорить военным, когда им идти. Мы можем на них молиться и надеяться. Но как они не подведут нас – я в этом уверен, – так и мы не имеем права подвести жителей. И говоря о каких-то временных рамках, государственная власть, местная власть должны быть готовы к приходу в город. Есть полушутка: через три часа после того, как русские сбегут, все проблемы и вопросы жители будут обращать к нам. А мы обязаны их решать.

Сегодня у нас есть три стратегических плана. Первые 30 дней: разминирование, безопасность, вода, электричество, медицина, гуманитарная помощь... Основная работа по реализации этого плана проводится сегодня. Потому что на складах должны быть генераторы, гуманитарная помощь, мы должны понимать, как мы дороги делаем. Взаимодействие с силовыми структурами. За правопорядок в городе должна отвечать полиция, а полиция на собачьих упряжках ездить не может. Мы должны в коммуникацию вступить с полицией, чтобы дать ей все для налаживания безопасности. Команда, которая будет заходить на территорию, должна работать как часы. Такая же ситуация со всеми службами. Второе: конечно, мы должны не забывать и про духовную составляющую, примирение. Религия, церкви, общественные организации, общество... Мы об этом должны думать. И сегодня окно возможностей будет очень коротким. Окно возможностей развития региона будет коротким. И мы должны думать, в чем точка роста нашего региона. Если мы посмотрим на историю Второй мировой войны, стратегия развития Лондона формировалась во время его бомбежек. Если наши военные освобождают город, мы туда заходим, начинаем думать, что делать, как развиваться... Наши жители хотят быстрее, мы хотим быстрее. Мы качественно быстрее хотим меняться. И это правильно. К этому нужно идти. Поэтому резюмирую: не нужно думать, когда военные освободят. Дай бог, чтобы освободили и меньше потерь понесли. А наша задача – готовиться. Скажут "завтра" – бежать завтра.

– Я не сомневаюсь, что вы часто представляете себе – и даже, может, это снится вам, – как вы возвращаетесь в любимый город. Что вы сделаете первым делом, когда окажетесь в Мелитополе?

– На центральной площади повешу украинский флаг, который сняли в первый день моего плена… Огромное количество раз русские военные пытались снять украинский флаг. Мы его каждый день отстаивали. И принципиальная позиция была следующая: если нет украинского флага на центральной площади города – нет работы нашей команды. Мы – украинцами избранная власть, по украинскому законодательству, гражданами Украины. А их контролирующие структуры из Москвы пытались догнать, по какой причине: "Мы их город оккупировали, а флаг висит?" И в первый день моего плена они сняли флаг. Это наш амулет – он должен висеть на центральной площади города, на самом высоком флагштоке в Запорожской области.

– Иван, спасибо. Я хочу поблагодарить вас за прекрасное интервью, за вашу украинскую позицию. Я смотрю на вас и понимаю, что у Украины очень хорошее будущее. Спасибо.

– Спасибо и вам большое. Надеюсь, до встречи в Мелитополе.

– Спасибо.

– Спасибо.