+10 Киев
Олег лежал раздетый. Перед тем как убить, у него отобрали телефон и куртку. Вот ее россияне забрали. Не побрезговали
– Ирина, как для вас началась российская оккупация?
– 24 февраля муж, как всегда, проснулся в пять утра и поехал на работу в Киев. Он был сварщиком в крупной компании и всегда хорошо зарабатывал. Я спала. В семь утра он позвонил и сказал, чтобы я не выходила на улицу: "Бомбят. Я еду домой". Я, конечно же, вышла и услышала отдаленные звуки, грохот. В девять он вернулся. Мы успели сходить на рынок. Но уже были слышны взрывы и виден дым со стороны аэродрома в Гостомеле.
– Вы обсудили, что делать дальше?
– Мы не думали, что они к нам придут и будут нас убивать. Думали, все обойдется. Нам было некуда и не на чем уехать. Поэтому даже про это и речи не шло.
27 февраля после того, когда здесь, в Буче, был бой, мы задумались об отъезде. Спрашивали соседей, но не нашли места. Так и остались.
– А ваши родные?
– Один брат с семьей смог эвакуироваться с маленьким ребенком еще 25 февраля – у них была машина. А мои отец и двоюродный брат остались тут вместе с нами. Мы жили под постоянным обстрелом: и днем, и ночью. Постоянно обстреливали Ирпень. Страшно было очень. Ни воды, ни света, ни газа, ни связи. Мы все это время оставались дома. Как могли, прятались.
Пятого марта к нам пришли. Оккупанты выбили калитку и бросили две гранаты во двор. Дом загорелся. Началась пальба по окнам и дверям. Мы быстро перебежали в ту часть дома, где жил отец. Муж ползком пробрался, вышел к ним и сказал: "Мы мирные жители, не стреляйте". Нас заставили следом за ним выйти с поднятыми руками. Сказали: "Мы русские, пришли вас освобождать". В это время повалил дым, в доме разгорался пожар. Муж и отец хотели попробовать затушить. Меня русские не пустили.
– Сколько их было?
– Четверо. Трое совсем молодых, лет по 20, и один, вероятно, старший по званию – лет 30-35. Похоже, это были кадыровцы – специфический акцент. Они были безбородые, но характерная внешность – черненькие.
– Почему они решили убить вашего мужа?
– Столько времени прошло... Я просто не понимаю. Он побежал тушить пожар в доме, мой отец – следом за ним. Им не позволили. С Олега сняли верхнюю одежду. Он был в свитерках и легкой курточке. Он в армии не служил, наколок у него не было, оружия в руках не держал.
Отец все повторял: "Хлопцы, что вы делаете?" А они просто вывели Олега на улицу, поставили на колени и из автомата выстрелили в голову. Ничего не объясняя. Молча. Я выбежала через мгновение после выстрела. У него из уха кровь толчками выходила. Сердце еще билось. Крови было очень много.
Я кричала, просила, чтобы меня тоже убили. Они совершенно равнодушно наблюдали. В тот момент я не хотела жить. Я, в принципе, и сейчас не очень хочу. Они нас все время на мушке держали. Когда в тебя целятся из автомата, это страшно, такого никому не пожелаешь. Непередаваемый ужас. Три или четыре раза ко мне подходил старший и наставлял на меня автомат – вероятно размышлял. А потом сказал: "Я женщин не убиваю". И добавил, чтобы мы с отцом сваливали, иначе и нас пристрелят.
– Кто именно это говорил?
– Трое, что помоложе, все время молчали. Говорил только старший.
– А кто выстрелил в вашего мужа?
– Главный держал меня во дворе. Еще один оставался с отцом во дворе. А двое парней увели моего мужа. Когда раздался выстрел, старший пошел на улицу и я выбежала следом.
– Вы смогли забрать тело мужа?
– Нет. Он лежал на улице месяц. Через три-четыре дня после убийства мой отец попробовал подойти к дому. Его не подпустили близко. Сказали, еще раз подойдет, застрелят. Дескать, дом сгорел, там блок-пост. Мы даже не знали все это время, что с телом. Только когда город освободили, смогли прийти к дому.
Я, как узнала, что их уже нет, сразу побежала. Олег так и лежал на улице. Вокруг было очень много убитых людей, расстрелянных. Они, правда, были одеты, а Олег лежал раздетый. Перед тем, как убить, у него отобрали телефон и куртку. Было холодно и на нем в тот день был свитерок, кофточка и курточка на замочке. Вот ее россияне забрали. Не побрезговали... Я ее так и не нашла.
Даже точно не могу сказать, когда это было, наверное, 30 марта мы смогли подойти. Мы положили тело на пленку и затащили во двор.
С соседями, знакомыми, с кем ни говорю, все опасаются, что они могут вернуться. Мы больше такого не переживем
– Как оккупанты к местному населению относились?
– Когда Олега убили, нас с отцом просто выставили. Наш дом полностью сгорел. Я как была в халате и шлепках, так и осталась. Мы пошли к знакомым, там почти месяц прожили до самого освобождения.
Все это время воды не было. И отец со своим знакомым ходили к ближайшему колодцу. В один день, когда они пошли, по ним без предупреждения открыли огонь. Стреляли по ногам и кричали: "Какого хрена вы здесь ходите?" Поставили на колени, подняли руки, потребовали документы и телефоны. Они сказали: "У нас ничего нет, все забрали". Им запретили к колодцу приближаться. Не давали нам воды. Потом сказали, что по улицам можно ходить только женщинам. Если мужчину увидят на улице, расстреляют. И тогда мы уже стали за водой ходить. По улицам лежало множество убитых людей – мужчин, женщин. Не жалели никого.
– Как у вас было с продуктами?
– Мы люди запасливые – в погребах картошка, консервация, какая-то крупа. Вот так на костре что-то варили.
– Помните, как вы узнали про освобождение города?
– После того, как нам запретили подходить к колодцу, мы нашли другое место, где брать воду, – во дворе у одной женщины. В тот день я пошла за водой, а она говорит: "Вы слышите, как тихо? Ночью было тихо, утром тихо. Подозрительно"... До этого же стреляли беспрестанно. А вечером, когда я пошла за водой, она говорит: "Вы знаете, войска отвели. Их здесь нет". И тогда мы с отцом сразу побежали к дому. Но и наших войск пока не было.
– Где вы сейчас находитесь?
– Мы перебрались ближе к дому. У меня есть тетя. Она выехала, а дядя остался. Их дом на удивление уцелел. Вот тут и живу. Волонтеры, спасибо им большое, приезжали, привезли одежду, продукты, лекарства, воду. Было сразу очень много помощи.
– Убийство вашего мужа зарегистрировали?
– Когда уже зашли украинские военные, приехали ребята и забрали тело на экспертизу. Мы долго выясняли, где оно. Потом узнали, что в Белой церкви. Помог начальник мужа, поехал, забрал тело, и вот, 12 апреля мы его только похоронили. Недавно приезжали международные эксперты, я давала показания. Сейчас занимаюсь восстановлением документов, написала заявление в полицию. Все ведь в доме сгорело...
Я много думала о произошедшем. Знаете, они просто уничтожают нас, украинцев, и все. Какая военная инфраструктура? Первое, что россияне сделали – разгромили системы подачи газа, воды, электричества, магазины и больницы, людей убивали. Просто, чтобы мы здесь не могли жить. Я очень хочу, чтобы этот кошмар поскорее закончился, чтобы людей перестали убивать. Но, к сожалению, все еще продолжается. С соседями, знакомыми, с кем ни говорю, все опасаются, что россияне могут вернуться. Мы больше такого не переживем.
