Комаровский: Мне угрожают смертью, за мной следит СБУ, меня дискредитируют каждый божий день. Государству на это насрать. Им главное, чтобы я не пошел во власть
Все прогнозы касательно коронавируса разбиваются. "Омикрон" перевернул все
– Так что, ты готов к эфиру?
– К зефиру.
– Кстати, про зефир. Меня очень расстраивает, что ты вообще не смотришь и тебе не докладывают, что о тебе говорят.
– Мне так докладывают... Вы не представляете, сколько.
– Тебе докладывают? Тебе, похоже, перекладывают. Потому что я недавно в эфире у Наташи Влащенко сказал, что после того, как мы участвовали в "заговоре", впредь я дела с тобой иметь никогда не буду. Потому что я, похоже, единственный человек в Украине, которому ты еще не подарил зефир.
– Вы завтра еще в Киеве, доктор?
– Ты позорище, Гордон.
– Я знал это. Мне и Зеленский сказал, что я позорище…
– Ну просто мы с тобой столько лет знакомы, я же к тебе, как к родному, а ты для меня... Ну я понимаю, что, конечно же, пирамидки в этих яйцах – это да, это, конечно, наше...
– Это будет хит сезона, доктор.
– Хорошо. Ну давай эфир.
– Кефир.
– Давай.
– Доктор, вы завтра еще в Киеве?
– У меня же завтра встреча с Васей.
– Я обещаю: завтра все будет. И зефир, и кефир, и чифир, и конфеты "Гордон в шоколаде", и шоколадки, и халва. Вы будете весь сладкий, аж липкий.
– Так что, девки, готовьтесь к облизыванию.
– Евгений Олегович, я очень рад, что мы опять с вами встречаемся. Я хотел бы начать не с заговора и не с выговора, а с разговора серьезного о COVID-19. Я понял, что шутки закончились, когда мой папа, привившись два раза, заболел дважды COVID-19. После двух прививок. Что происходит?
– Ну это особенность того, как иммунная система реагирует именно на этого возбудителя. Мы не можем ни с помощью вакцинации, ни с помощью перенесенного заболевания создать антитела, которые называются нейтрализующими, то есть которые идеально подходят к новому вирусу. То есть, условно говоря, когда к нам в организм попадает вирус, то антитела, которые у нас есть вследствие вакцинации, не могут полностью его нейтрализовать. Они ослабляют его действие – не дают ему нас убить. Но защитить от болезни они не могут. Это особенность коронавируса вследствие его мутаций и так далее. Сейчас, в плане [распространения штамма коронавируса] "Омикрон", который... Мы сейчас все на пороге. Хотя на самом деле, мне кажется, мы уже давно переступили этот порог. Просто если учесть, какое количество тестов мы делаем забесплатно... Понимаете? У нас огромный дефицит бесплатных тестов...
– Ну, вы, может, и забесплатно, а мы – платно.
– Я же к тому и говорю: если бы понимали, что чуть ли не каждый день американский Конгресс рассказывает о том, какое количество денег они выделяют на то, чтобы закупить бесплатные тесты... Если говорят о том, что в США за один день выявлено более 1 млн случаев коронавирусной инфекции, то вы понимаете, сколько сделали тестов?
– Кошмар.
– Поэтому если бы мы делали столько же тестов, то, естественно, у нас была бы совсем другая картина.
– Но американцы болеют не меньше наших. Может, еще и больше.
– Может быть. Не меньше и не больше. Мы же сейчас о другом немножко говорим: о том, что мы не имеем, к сожалению, объективной картины. Мы, в общем, на сегодня должны признать следующее: заразность "Омикрона" приближается к заразности кори. То есть это одна из самых заразных инфекций, существующих на земном шаре. Сравниться с корью не может, наверное, ничто. И "Омикрон" практически такой же. Поэтому, как я сказал месяц назад, "Омикрон" придет в каждую носоглотку… Никакие маски, никакие противоэпидемические мероприятия не сработают. Мы все получим этот вирус. Чем это кончится? Скорее всего, те, кто привит, кто уже болел, получат легкую форму заболевания…
Многие говорят: он легче, не легче... Ну вот возьмем грипп. Одному из 100 человек становится плохо. А здесь тот же самый грипп, и плохо становится одному из 1000. Реально плохо. Но заболеют десятки миллионов. Поэтому общее количество тех, кому будет очень плохо и на кого не хватит медицины и кислорода, будет огромным.
– Вам не кажется, что нас хотят извести? Ну не нас с вами вдвоем, а вообще всех.
– Не с помощью "Омикрона" нас всех изведут. Нас скорее изведут социальные сети. Нас скорее изведет экология. "Омикрон" – это естественная болезнь. Еще раз говорю: мы эволюционно умеем бороться с инфекционными заболеваниями. Организм к этому готов. Но организм не готов к тому, чтобы дети сидели с утра до ночи, уткнувшись носами в телефон. К этому мы не готовы.
– Слушайте, ну дважды болеть COVID-19 после двух прививок – это вообще... Так а что с прививками делать?
– Подожди, стоп. Тебя как-то удивляет ситуация, когда, например, есть миллионы детей, которые не вылезают из соплей?
– Хорошо. Я лично сделал две прививки в мае прошлого года.
– Тебе надо делать бустер. Однозначно.
– Делать?
– Да, ты должен сделать бустер. Вообще все взрослые жители страны, особенно из групп риска… То есть 60+, диабет, ожирение, гипертония...
– Группы ириска.
– Я тоже хотел бы шутить на эти темы, но люди должны к этому серьезно относиться.
– То есть бустерную прививку делать надо?
– Делать надо, конечно. Я вообще считаю, что это минимально возможное зло в сложившихся обстоятельствах.
– А потом и четвертую, пятую?
– Не делайте. Болейте.
– Нет, серьезно. Потом четвертую, пятую?
– А "потом" – никто не знает.
– Даже вы?
– И я не знаю. Никто не знает. Потому что все прогнозы касательно коронавируса разбиваются. "Омикрон" перевернул все... Казалось бы, "Дельта" уж какая заразная была, но представить себе, что возможен коронавирус заразнее "Дельты" в несколько раз – это вообще...
– Какой-то кошмар.
– Если бы это был еще самый большой кошмар человечества... У человечества есть другие кошмары. Главное – поймите, ребята – у нас есть алгоритмы действий. Во что надо вкладывать деньги, на кого обращать внимание, кто в группах риска, кем надо заниматься, кого в первую очередь поддерживать. Другой вопрос в том, что нам всегда интереснее поддерживать кого-то другого. Логики часто очень нет в нашей реакции на все это: я не слышал, чтобы кто-то сейчас начал массово обсуждать тему, что надо срочно менять вентиляционные системы в офисных зданиях и в школах. Что надо контролировать параметры воздуха. Я говорю, говорю, но такое впечатление, что это просто никому не интересно. Но на этом же тоже можно кучу денег отмыть. Ну ребята, это же тоже заработок. Но в эпоху стремительного распространения болезней, которые передаются воздушно-капельным путем, есть всего два способа профилактики: вакцинация и вентиляция. Мы позади планеты всей в плане вакцинации. Мы вакцины свои сделать не можем и не сделаем их еще долго. Нам дают готовый препарат. Мы берем и делаем. Но уж, простите, пожалуйста, никто не приедет из-за бугра и не организует в вашем магазине приточно-вытяжную вентиляцию. Никто в школе или в детском саду, куда ходит ваш ребенок, не проконтролирует температуру, влажность и режим газообмена. Можно же собрать мэрии, закупить оборудование, установить, ну украсть немножко даже себе, в конце концов, – хоть польза же будет, елки-палки.
– Был недавно в Харькове...
– Скажи.
– Люди поехали на Мальдивы, на Канары, а мы поехали в Харьков. Собрали большую компанию – 17 человек.
– Дождались, чтобы я из Харькова уехал, – и поехали.
– Мы думали, вы будете с нами, но вы поехали в Карпаты.
– Я поехал в Карпаты.
– Хорошо. Хотел с вами поговорить про Харьков. Ну, потрясение, конечно. Не потому, что вы там живете, а потому что город привели в такое чувство, я вам скажу.
– Да, замечательно.
– Кернеса уже нет...
– Но дело его живет.
– Но дело его живет. Я считаю своим долгом сказать, что он был молодец, прекрасный мэр. В Киеве, к сожалению, такого нет. Дороги, освещение, подсветка – все, за что ни возьмись, – на высочайшем уровне. Мне кажется, Харьков сегодня – один из лучших городов Европы, реально.
– Ну, значит, тебе придется брать у Терехова интервью. Потому что надо понимать, как это все делается.
– Я вам больше скажу. Я просто перееду жить в Харьков, наверное.
– Врешь ты все. Не переедешь. Ты тут врос. Более того: ты лучшие харьковские кадры перетащил к себе. Даже прямо в дом затащил.
– Да, дело за малым – за вами. Скоро вас перетащим.
– Я держусь подальше от вас и от Киева. Так, я тебе скажу, спокойнее. Но на самом деле кейс Харькова во много показателен. Смотри: из Харькова три-четыре рейса в день в Стамбул. И если ты посмотришь – эти рейсы заполнены.
– А обратно? Один?
– Нет, нет, Димочка. Они к нам летят. И для бизнеса, и просто погулять, отдохнуть, и походить по городу, и по торговым центрам... Все это очень красиво.
Все, что украинцам надо, – чтобы государство минимизировало наезды на нас
– Красиво.
– Просто погулять по городу, если тебе надо развеяться и отдохнуть. Я вообще в сложившейся ситуации, когда очень трудно куда-то выехать, говорю людям: "Киевляне, винничане, житомиряне, вы из Ивано-Франковска, из Львова хотите куда-то слетать на уикенд? Приезжайте в Харьков, погуляйте здесь. Здесь есть что посмотреть. Вы увидите, как это. Просто какие вы наделаете фотографии..."
– Да, доктор, вы делаете классные.
– "Вы наделаете фоточки в Харькове – все будут вам завидовать. И нашему городу реклама. Мы будем счастливы".
– Я разговаривал со многими людьми. От Юрия Сапронова, которого я считаю одним из лиц Харькова...
– Я мечтаю увидеть твое интервью с ним.
– Да, я сделаю обязательно.
– Потому что он, знаете, очень светлый человек.
– Абсолютно.
– И мне кажется вообще, что нам очень не хватает светлых людей.
– Я сделаю с ним обязательно интервью. Мы договорились. Он очень интересный человек, конечно. От Юрия Сапронова до простого водителя, с кем мы общались за эти дни. Я с целым рядом харьковчан поговорил. Знаете, что они говорят? Во-первых, они недоумевают: "То, что украинские каналы можно смотреть за деньги, а российские – бесплатно, – это диверсия вообще?" И я говорю: "Конечно, диверсия". Потому что только российские агенты могли сделать так, чтобы украинские каналы украинцы смотрели за деньги, а российские – бесплатно. Потом они говорят: "Мы любим Украину, мы не хотим в Россию..." Говорят все харьковчане, с кем я разговаривал. "Мы не хотим в Россию. Но мы, кстати, очень любим украинский язык, хотя мы говорим по-русски здесь, в Харькове. И нам очень не нравится, что нас ломают через пень-колоду".
– И наших детей, кстати.
– "И наших детей. И вы из Киева с нами помягче, что ли, компромисс какой-то попытайтесь найти". Я спрашиваю: "Скажите, пожалуйста: а если кафе обычное, где говорят по-русски, будет платить налоги 20%, а кафе, где говорят по-украински, будет платить 15% – это ок?" Они говорят: "Класс".
– Так я тоже об этом говорю всю жизнь.
– А если школы, где учат по-украински, будут платить 10%…
– Школы вообще ничего не должны платить.
– Хорошо.
– Это мы им должны платить.
– Пример неудачный...
– Ну все понятно.
– То есть с помощью налогов мягко украинизировать. Не нагибать людей...
– Подожди. Давай про другое. В воскресенье [16 января] начала действовать норма о том, что все государственные газеты должны быть только...
– Про газеты забудьте, доктор. Их нет, они умерли и так.
– Хорошо. Но представь себе просто... Мы же прекрасно понимаем, что бумажные газеты, в принципе, умирали, а сейчас их – что? – просто убьют окончательно.
– Да.
– Есть, условно говоря, газета, у которой какой-то тираж, и этот тираж покупают. Да? Есть газета, которую печатает коллектив людей на русском языке, и ее кто-то покупает. То есть люди самодостаточны. И тут государство вдруг говорит: "Не, вам эту газету издавать нельзя". А чего государство вообще лезет в это? Я даже другой тебе пример приведу. По поводу того, как лезет государство.
– Книги.
– Нет, не книги. Даже еще ближе. Вот ты знаешь хоть одного таксиста-миллионера? Ну понимаешь, какой тяжелый труд работать таксистом?
– Конечно.
– Красные глаза, вечная машина, целый день за рулем, и какие у тебя попадутся еще клиенты... Это риск жизни реально.
– Да. И геморрой в придачу.
– Нереальный. А сколько у таксистов профессиональных болезней: и геморрой, и варикоз, ишемия, инсульты... Это ужасно просто. Вот работает человек таксистом. Чего вы, блин, к нему лезете с вашим кассовым аппаратом? Вот скажи мне, пожалуйста.
– Уроды вообще. Уроды.
– Понимаешь, какая ситуация...
– То есть таксист сегодня, обслужив клиента, должен ему чек дать.
– Ну конечно. А как же иначе? Таксисты же – главные люди, которые обирают нашу страну. Мы же должны за ними следить, чтобы, не дай бог, они две гривны мимо государственного кармана... Какая, на хрен, деолигархизация? Вот же они, олигархи, за которыми надо глаз да глаз. На самом деле то, что сейчас происходит, – для меня это повод для глобального отчаяния. Всегда мне казалось, что наша главная задача, чтобы наша любимая страна была процветающей, – сделать две вещи: чтобы украинцы любили друг друга (по крайней мере воспринимали каждого жителя страны как брата), прекратить выяснение отношений. Раз. И второе: мы должны уважать, ценить наше государство. Не Родину, а государство.
– Родину мы и так любим.
– Да, мы и так любим. То есть все, что нам надо, – чтобы государство минимизировало наезды на нас, чтобы государство занималось чем?
– Обслуживанием.
– Обслуживанием наших интересов.
– Населения.
– И мне казалось, что смена поколений власти… Все, кто был раньше, – это люди, которые поднялись при совке, которые были комсомольцами, коммунистами и так далее. Они привыкли к доминирующей роли государства. И вот их наконец-то мы подвинули. И пришли молодые люди, которые понимают, как плохо, когда тебя давят... И что мы видим? Штрафы надо увеличить. Кассовые аппараты. То нельзя печатать, на этом языке нельзя говорить, мы еще одного фюрера введем, который будет контролировать и считать проценты, на каком языке сколько можно говорить. Про налоги вообще не хочу говорить – это отдельная тема… Техосмотр – вернуть. Вернуть обязательно. Без него никак. Там же коррупции нет. Теперь уже новое предложение: баллы надо считать за нарушения правил дорожного движения. И эта молодая поросль только и думает: "Что бы нам такое, хрен, придумать, чтобы мы еще одну копеечку у них забрали?" И это все прикрывается какими-то дебильными разговорами про деолигархизацию.
У нас есть коллективный олигарх – украинский народ, который зажрался, с точки зрения нашей власти, и которого надо постоянно раскулачивать. Ты понимаешь? Это чистый мем. Ура, товарищи. И это для меня, например, чуть ли не главная личная трагедия. Потому что когда молодые люди, не воспитанные при совке, приходят во власть, вдруг выясняется, что все самое ненавистное, что было в этой советской власти, – комсомольские собрания, безумный вождизм… И мы видим чисто комсомольское собрание. Ну шо с ними делать? А где мы возьмем других тогда, Димочка? А они, похоже, кончились. Потому что никто не хочет в вождизм. Они где? Они говорят: "До свидания, до свидания". А ты мне говоришь из Харькова переезжать в Киев. Чего уже в Киев переезжать? Уже в Вильнюс надо ехать.
Меня очень смущает интеллектуальный уровень народа. Оказывается, чтобы организовать заговор, 20 публичных людей должны выехать в другую страну, собраться, сфотографироваться и выложить эту фотографию в интернет…
– В Вильнюсе вы уже были. И я с вами...
– Шо, ты хочешь об этом поговорить?
– Да. Вы заговор собрались устроить? Скажите честно.
– Ух, падла.
– Это же харьковская мафия собралась: вы, Аваков, Алеся Бацман. Кто еще из Харькова?
– Когда ты говоришь про харьковскую мафию, я бы начал с Бацман.
– Хорошо. Бацман...
– Бацман, муж Бацман...
– Да, он не из Харькова.
– Не харьковский человек, когда начинает жить с харьковским, тоже становится харьковским. Так что ты уже тоже харьковский, Гордон.
– Ага. То есть я уже тоже мафия?
– Ты главная мафия. Но на самом деле это безумно грустно, честно тебе скажу.
– Ну честно скажите. Вы поехали праздновать день рождения Савика Шустера. Это же прикрытие было.
– Ну конечно.
– На самом деле заговор поехали делать? Сейчас можно уже признаться. Мы записываем интервью поздним вечером... Какое сегодня число, доктор?
– 16-е.
– 16 января. Выйдет это интервью во вторник, 18-го. Ну признайтесь честно: поехали заговор делать?
– Ты знаешь, я чего сейчас...
– В глаза смотрите.
– Понял. Сейчас я тебе расскажу одну историю. В 91-м году газета "Комсомольская правда" напечатала такую статью... Началась свобода слова, демократия. По-моему, началось это даже с 89-го года.
– С 85-го, скажем.
– Нет, в 89-м появились статьи по поводу того, что с прививками не все гладко и куча народа перестала прививаться. И в 91-м началась эпидемия дифтерии. И это как-то на меня очень сильно упало, очень сильно поцарапало мою жизнь. Я об этом вспоминаю все время. Помню, к нам поступило семеро детей из одной семьи – папа был священник. Совершенно чудные дети. Это был 93-й год, я как сейчас помню. И у одного шестилетнего мальчика был дифтерийный круп. Это когда воспаляется гортань и в ней образуются пленки, которые перекрывают гортань. Обычный круп, который бывает при вирусных инфекциях в тяжелой форме, лечится интубацией. А дифтерийный круп нельзя лечить интубацией: трубка перекрывается этими пленками, и ребенок просто умирает. Поэтому при дифтерийном крупе делается трахеотомия, то есть разрезается. Была уникальная ситуация. Мальчик шестилетний делал все... Его как-то так воспитали родители. Может быть, это правильное православное воспитание. Его звали Коля. "Коля, открой рот". Коля открывает рот. И я помню, мы с этим мальчиком сидели друг напротив друга трое суток. Трое суток. Ну я иногда вырубался, спал, и он иногда вырубался. А в остальное время он задыхался. Он открывал рот – и я у него изо рта, из гортани, вытаскивал...
– Руками?
– Нет, корнцангом… Вытаскивал эти пленки. И вот мы сидели там трое суток, чтобы не делать трахеотомию. Параллельно у меня был, как сейчас помню, тоже Коля, ему было четыре года. Цыганская семья. Представляешь, что такое четырехлетний цыганчонок? Его же уложить невозможно. А у этого был после дифтерии миокардит. Вот он лежит горизонтально – у него пульс 80. Стоит ему встать, сесть – у него пульс 40. Получается, если он встанет – умрет, просто сердце остановится. И вокруг него все водили хороводы, пели. И я каждый день приходил домой и ждал, что мне сейчас позвонят медсестры и скажут, что Коля умер. И это было два месяца. А когда заканчивался Коля, был какой-нибудь Вася. Потом был какой-то Петя. И это все длилось пять лет. И вот пять лет моей жизни я каждый день ждал звонка. И иногда эти звонки были: "Доктор, этот умер". Или "приезжайте срочно". И ты вскакивал, бежал, ехал и так далее. И я сейчас думаю о том, что так я провел все свои лучшие годы жизни. Понимаешь?
– В ожидании.
– В ожидании звонка, в ожидании смерти, в ожидании того, что, может быть, когда-то станет лучше. А пока я этим всем занимался, кто-то занимался бизнесом, кто-то занимался рэкетом, кто-то играл в карты. Понимаешь? А потом эти все люди стали охеренными начальниками и стали мне рассказывать, что такое мораль. О том, что я же, оказывается, могу продаться.
Я тебе честно скажу: я каждый день минимум на 30–40 писем отвечаю с вопросами. Забесплатно. При этом я тебе хочу сказать, что если ты в день ответил на 40 писем, то если ты получишь на следующий день одно "спасибо", это тебе повезло. Обычно "спасибо" даже не говорят. Но из 40 писем в 10 напишут следующее: "Я у вас тут спрашивала, чем делать бустер. Вы мне ответили – Pfizer. А пришлите мне, пожалуйста, нормативные документы, почему вы так написали". Понял? Вот, в принципе, я как бы знаю, как у нас сейчас говорят "спасибо" и так далее. Но все равно какие-то падлы с утра до ночи меня учат морали. Почему я об этом вспоминаю? По мотивам банального дня рождения создается расследование, блин. Понимаешь? Скажи, пожалуйста, я заслужил, чтобы за мной следила СБУ?
– А следит?
– А хер их знает. Но, судя по тому, что я видел себя в фильме, который снят СБУ, то, наверное же, следит. То есть мы, получается, в этой стране платим налоги для того, чтобы они за нами следили? Им больше следить не за кем? Более того, меня очень смущает интеллектуальный уровень народа. Оказывается, чтобы создать заговор, 20 публичных людей должны выехать в другую страну, собраться, сфотографироваться, выложить эту фотографию в интернет – и это называется "заговор". При этом когда некие люди пытаются это преподать как информационный повод, то у этого видео более миллиона просмотров и сотни тысяч комментариев: "Какие, бл…дь, заговорщики!" Понимаешь? Во-первых, я уже сказал Паше [Елизарову], что никогда больше без заранее подготовленной программки не поеду на день рождения. Пишите: "Банкет, заговор, переворот". Чтобы я знал, что в программе, в конце концов.
– "Оргия", наконец.
– "Оргия", в конце концов, да.
– Вы поехали за оргией вообще.
– Мне обещали оргию. Но втянули в переворот...
– А вы не знали, что оргия и переворот – это одно и то же?
– Я знаю, что в процессе оргии бывают перевороты, но что так круто, я не знал, честно скажу. Так это грустно. А грустно почему? Я не вижу просвета…
– Подождите про просвет. Мы еще поговорим об этом. Я про переворот. Так вы участвовали в перевороте или нет?
– Ну смотри.
– Переворачивали кого-то?
– Если то, что было, называется переворотом – да, переворачивал, вне всякого сомнения.
– День рождения хоть хорошо прошел?
– День рождения прошел хорошо. Было очень вкусно, было очень красиво, были очень интересные люди, с которыми было интересно пообщаться.
– Да.
– Что "да"? Нет! Не втягивай меня. Уйди, Гордон.
Мы не можем позволить себе Конституцию, которая допускает монобольшинство. Даже если к власти придет идеальный человек
– Хорошо.
– Я тебе честно скажу: ты уже раз 10...
– А то и 15.
– А то и 15 публично отвечал на вопрос, почему ты не хочешь быть президентом. Я помню.
– Да.
– И каждый раз суть такая: "Надо быть полным идиотом, чтобы согласиться быть президентом".
– Да. Вы первый об этом сказали.
– Подожди. И Гордон говорит: "Я такой эксперт, ребята. Ну зачем? Я так хорошо живу... На хрена мне быть президентом? Я не хочу быть президентом. Я предложил быть президентом доктору Комаровскому". То есть ты мне добра?..
– Но это же правда.
– Да. То есть тебе оно не надо, а мне оно, типа, надо?
– Я вам в 2018 году несколько раз официально предлагал идти в президенты. Это правда?
– Это правда. И я тебя не менее официально послал.
– Да.
– Куда? Запикайте.
– Да. И я уже собрался туда идти, но тут, слава богу, Владимир Александрович сподобился. Ну хорошо, что сподобился, а то бы Порошенко получили.
– Поехали дальше. Поехали. Ты меня пытаешься спровоцировать. Ни фига у тебя не выйдет.
– Что, нехорошо?
– Я хочу тебе сказать, что мои конкретные, простые слова "ну лоханулись", которые я воспринимаю как синоним "совершили ошибку", из-за твоих этих "мы лохи" превратили... Я понимаю, что для тебя сделать...
– Нет. Я спросил: "Доктор, так что, мы лохи?" Я же вас по-честному спросил.
– Да. Но я тебе на самом деле хочу сказать, что тут есть другое. Мы действительно должны признать, что никакого другого выбора у нас реально не было.
– Конечно, не было.
– Вопрос в другом. Вопрос в том, что если бы мы пошли и тихо проголосовали, то, может быть, монобольшинства бы не было. Понимаешь?
– Да, монобольшинства бы не было.
– На итоги президентских выборов мы повлиять не могли. Но тот факт, что президента поддерживает такое количество людей, определенную роль сыграл в том, что мы имеем уникальный прецедент, который исключительно опасен в плане государственности Украины. Исключительно опасен. И я считаю, что подобная ситуация не должна повториться, даже если идеальный человек приходит. Мы не можем позволить себе Конституцию, которая допускает монобольшинство.
– Сейчас, доктор. Давайте вернемся чуть-чуть назад.
– Это очень важно.
– Скажите: мы лохи или не лохи? Я должен выяснить это для себя.
– Ты лох.
– А вы?
– И я лох. Но каждый сам по себе, по разным поводам.
– Но мы покаявшиеся лохи?
– Та не, ну каются в преступлениях. А у нас не было выбора.
– Ну мы нормальные лохи. Да?
– Наверное.
– Не конченые, скажем так?
– Нет. Слово "конченый" – плохо, тут не употребляется. Со словом "лох" употребляется слово "конкретный". Понятно?
– То есть мы не конкретные?
– Я обычный, а ты конкретный.
– А я все-таки конкретный?
– Ты конкретный, однозначно.
– Хорошо.
– По сравнению с тем, что сделал я... Я просто постоял рядом. А ты на три часа интервью сделал. Поэтому извини.
– И как мне с этим теперь жить?
– Тебе жить не с этим – тебе жить с Бацман.
– Слава Богу.
– С этим жить не надо. Через это надо перейти.
– Теперь смотрите. Вы говорите, за вами следили в Вильнюсе. И за вами, и за мной следили в Вильнюсе. Но за мной же следят и в Киеве. Вы знаете, что Служба безопасности Украины осуществляет негласные следственно-разыскные действия по отношению ко мне?
– Да, конечно. Ты об этом много раз рассказывал.
– Андрей Богдан сказал мне в интервью, что Зеленский дал указание по мне. Они следят за мной, слушают меня и так далее.
– Ну это правильно. Я бы тоже за тобой следил.
– Так я бы и сам за собой следил. Вам не стыдно теперь со мной общаться? За вами же тоже будут следить теперь.
– Чего "будут"? Я думаю, что...
– С удвоенной силой.
– Нет, на самом деле даже когда мы с тобой договорились встретиться, я подумал: "Какой праздник у ботов будет..." То есть мои боты и твои боты друг друга как смогут...
Я не понимаю, как можно каждый божий день изо всех утюгов рассказывать, что у нас завтра война, а парламент – на каникулах
– Торжественно.
– Можно одним постом двойной заработок. То есть сегодня просто двойной куш. А если учесть, что сегодня еще вечер воскресенья, то есть им вообще сегодня... Блин, сколько они на нас сегодня поднимут денег?
– Многие сегодня воскреснут.
– Да вообще, слушай.
– Евгений Олегович, настроение плохое?
– Ужасное. То есть раньше я чего-то ждал, чего-то ждал, а сейчас такая гнусная безнадега...
– А нехер было заговоры устраивать.
– Ну я был уверен, что должна произойти какая-то смена поколений, что для человека, у которого впереди вся жизнь, и ее надо прожить в этой стране... Понимаешь? Если ты хочешь прожить в этой стране, ты не можешь действовать так, как ты действуешь. Ну то, что делает тот же депутатский корпус… Я вообще не понимаю, как можно каждый божий день изо всех утюгов рассказывать, что у нас завтра война, а парламента нет, депутаты на каникулах.
– А под шумок бабки тырят.
– В такой ситуации надо людям сказать, что президент на месте, весь офис работает, депутаты на месте, отменили каникулы, потому что каждый день могут понадобиться важные решения…
– Я вам хочу задать совсем классный вопрос. Вы же были на дне рождения Савика Шустера. Туда прилетал Ринат Ахметов. Вы мне скажите: Ахметов вас купил?
– Я пытаюсь понять, а сколько я стою.
– Народ волнуется: купил вас Ахметов или нет еще? Или, может, вас Коломойский купил?
– Нет. Если бы Коломойский меня купил, я бы тогда приходил не к тебе в гости, а к Наташе Мосийчук.
– Логично.
– А я туда не хожу.
– А чего вы туда не ходите?
– Ну, с одной стороны, не зовут. Потом, есть ряд соображений, по которым не хочу. Ну есть у меня свои тараканы. Я своими тараканами с тобой делиться не собираюсь.
– У вас еще и клопы есть?
– Клопов нет, а тараканы есть. Поэтому есть определенные соображения... Кстати, не хожу из-за тебя.
– Почему?
– А я тебе могу сказать. У тебя был день рождения до коронавируса.
– Так...
– И там Катя Осадчая записывала "Світське життя".
– Да, помню.
– Ну вот можешь найти это "Світське життя". И она брала у меня интервью у тебя на дне рождения, а потом "1+1" показал это видео. Они меня дублировали. Даже не субтитры. Им надо было, чтобы даже голоса моего слышно не было. Они меня дублировали.
– На украинский язык.
– Да.
– Потому что вы невнятно говорите по-русски.
– Ну да. Дожился, еклмн. В моей собственной стране меня дублируют.
– Научитесь мысли правильно выражать.
– Поэтому я думаю, что мне там делать нечего. Я считаю, что так плюнуть, – это ужасно. Я считаю, что это прямое оскорбление.
– Хорошо. Купили вас или нет, вы мне скажите.
– Нет. Никто еще меня не купил. И, опять-таки, есть куча соображений. Меня никто не купил – при этом мы живем в абсолютном бесправии. Ну, в каждое мое появление в публичной плоскости я рассказываю о том, что от моего имени какие-то бандиты продают лекарства, которые потенциально могут убить людей.
– До сих пор?
– Что значит "до сих пор"? Да каждый день! Да все больше и больше. Я об этом заявляю публично. Я документы эти переслал лично заместителю министра внутренних дел, который сказал: "Разберемся". Ноль. Понимаешь? Вот просто ноль. То есть это мое государство, которое за мной следит, которое учит меня патриотизму, которое обвиняет меня в том, что я продался, которому наплевать на все, через что я в этой жизни прошел. Понимаешь? Которые меня оскорбляют каждый божий день. Но они свои функции выполнить не могут.
– Вы обидчивый какой...
– Сука... Я бы тебе показал обидчивость...
– Покажите мне.
– Да, можешь рассказывать.
– От моего имени тоже пишут: "Лекарство от потенции такое-то". Ну я же...
– Ты же понимаешь... Это моя жизнь. Я врач.
– Я спокоен. Видите?
– Нет, милый. Я врач. Когда от моего имени рекомендуют лекарства – это унижение моей репутации. А что ты про вот это скажешь? На, посмотри. Вот такие письма я получаю. Читай.
– "Ні, сепаратюга. За сепаратизм и пропаганду смертельных вакцин придется платить головой".
– И дальше все мои личные данные. Посмотри.
– Ну да.
– Понял, да? Скажи, пожалуйста, что это? Откуда они взяли все мои личные данные? Из тех баз данных, которые государство у нас берет и гарантирует нам их сохранность. Скажи, пожалуйста, так за кем надо следить? Так я же не последний человек. Понимаешь? И они могут делать с тобой что хотят. То есть мне угрожают смертью, за мной следит СБУ, меня дискредитируют каждый божий день. Государству на это насрать. Им главное чтобы я, не дай бог, не пошел во власть. Та нахер мне ваша власть нужна?
Я часто задавал себе вопросы: "Ну почему я не вижу в политике нормальных людей? Почему любой нормальный мальчишка, который со светящимися глазами идет в депутаты, – 90% из них начинают голосовать по команде?" Да вот потому, что любые попытки быть нормальным разбиваются о людей, которым надо срочно натырить кучу бабок. Все. Главное, что надо делать, – это врать и воровать.
Пойдет ли Зеленский на второй срок? Обязательно. Власть – это чистая наркота
– А вы не хотите натырить кучу бабок?
– Если бы я хотел натырить, я бы уже давным-давно натырил. У меня возможностей натырить было много в этой стране.
– Ну так будет больше. Может, пойдете в политику?
– Дима, понимаете, какая ситуация? Для меня-то это не хиханьки... Нам надо выработать механизм, как все изменить. У нашей страны нет будущего. В политику нормальный человек попасть не может.
– Вы хотите меня сейчас вовлечь в заговор?
– Я хочу, чтобы мы с тобой вовлекли в обсуждение умных людей, которые могли бы сказать, как нам не повторить ошибок, которые страна наделала и продолжает делать. Страна, депутаты, власть продолжают упорно формировать в каждом человеке ненависть к государству. Государство ни одной своей функции не выполняет, постоянно унижая и преследуя своих граждан. Государство, которое активно закручивает гайки, которое залезает в каждый карман. При этом государство не может ни сохранить мои личные данные, ни отреагировать на мое обращение о том, что меня постоянно дискредитируют. Но оно все время что-то от меня требует. Не только от меня – оно требует от любого гражданина Украины. "Заплати налоги, сделай то, зарегистрируй то, пойди туда, то нельзя, это можно"... При этом государство гражданину ничего взамен не дает. Поэтому мне страшно. Перед лицом внешней угрозы люди должны понимать, что государство надо защищать. А люди не хотят защищать это государство, люди его ненавидят. Понимаешь? Государство, которое лезет в постель, лезет в язык, лезет в религию, лезет в каждую копейку. И поэтому я хочу все поменять. Но как только я говорю, что надо менять, оказывается, что я говорю только потому, что мне дал денег лично Ахметов. Понятно?
– Да. Во-во.
– Вот и все. Есть определенная претензия. Я говорю, что есть реальная утечка персональных данных, – раз. Я говорю, что у нас в стране лекарственный фальсификат, –два. Я говорю, что не может человек просто так прийти в Раду – и вот ночью ему приснилось, что нам надо срочно закон про игорный бизнес. Срочно. И он просто захотел – взял это и написал.
– Вы себя сейчас выдали. Так говорить может только человек, которого купил Ахметов.
– Ну все.
– Все.
– И поэтому спорить нельзя. Поэтому надо, как великий Жванецкий много раз говорил, от предмета спора перейти к личности спорящего. Понятно? Но те люди, которые мне звонили по ночам, которые консультировались, которые по моим книгам лечили своих детей – по моим программам, которые я бесплатно выложил в общий доступ, лечили своих детей, – эти люди массово потирают руки и рассказывают о том, как я кому-то продался. Понимаешь?
– Это вы Владимира Александровича имеете в виду?
– Нет. Владимир Александрович же вообще ко мне никакого отношения не имеет.
– Слушайте, я пару месяцев назад произнес фразу, за которую Бацман на меня сильно обиделась. Я сказал, что Зеленский для меня умер.
– Я бы на месте Бацман тоже на тебя обиделся.
– Я не жалею об этой фразе. Я так чувствую. Кстати, "95-й квартал" сделал в новогоднюю ночь хороший пародийный номер: Гордон и Бацман в постели обсуждают свежие новости. И Бацман в исполнении Елены Кравец говорит Жене Кошевому, который меня играет: "Зачем ты сказал, что Зеленский для тебя умер?" И это все в присутствии президента. "Сказал бы, что он немного приболел, немного устал..." Скажите, пожалуйста, вы обижаетесь на президента? На того президента, которого вы знали и любили.
– Нет. Я уже не в том возрасте, чтобы обижаться. Более того, за что обижаться? У него своя жизнь, у нас своя. Оказалось, что это немножко не пересекается. Мне, например, столько говорили: "Квартал" про тебя [номер сделал]"… Я не смотрел.
– А вы не видели, как вы в нашей спальне, в нашей кровати лежали?
– Дима, честно скажу, не видел. Клянусь тебе. И я тебе скажу, почему.
– Слушайте, прекрасный номер был.
– Хорошо. Для тебя это прекрасный номер, а для меня это... Я не хочу. Я их так люблю всех...
– Вам западло полежать с нами в кровати?
– Не в присутствии Владимира Александровича.
– Ага, вот что вас смущает.
– Да, и только это. Только это. Просто понимаешь, какая ситуация? Ведь и Женя, и Лена, и еще куча ребят были у меня в программе, мы много раз разговаривали, общались. Они чуть старше – буквально на пару лет – моего старшего сына. Я отношусь к ним, как к детям...
– Хорошие ребята.
– Они такие классные, хорошие... Но зачем мне это смотреть? Пусть они будут для меня по-прежнему хорошими.
– Какой вы впечатлительный... Я раза 3–4 смотрел.
– Знаешь, Димчик, я правда впечатлительный. Просто последние полгода привели к полному краху моих надежд. Полному, абсолютному. Я сейчас не надеюсь ни на кого. Это все. Просто когда я увидел, как в украинской политике происходит полное вытеснение всего светлого и доброго... Я искренне огорчен тем, что не вижу никаких шансов сейчас. Я не вижу, как люди, которые бы хотели не врать, не воровать и думать о слабых, о несчастных, о том, как кому-то помочь, могут взять власть в свои руки… Я не понимаю, правда.
– Интервью Андрея Богдана вы смотрели?
– Да.
– Что вы думаете о том, что он сказал?
– Я хочу сказать, что если Андрюха прав хотя бы на 10% (а он, скорее всего, прав на 20, а то и на 30%), то это еще один камень в тот огород, о котором я говорю. То есть это еще один из факторов, который говорит о том, что я не вижу светлых перспектив.
– Вам уехать не хочется?
– А куда? А смысл? Сейчас это уже будет трындец. Если бы мои дети уехали, я бы сейчас пошел на войну, в политику. Я бы боролся за то, чтобы они вернулись.
– Пошли бы в политику?
– Да. Если бы у меня была цель, чтобы они вернулись. А они не уехали, они здесь. И поэтому я прекрасно знаю, что эти гады способны на все. Завтра любого моего друга, любого моего сына остановят и найдут у него наркотики в автомобиле. Они способны на все. Ничего святого у этих людей нет... Ну короче, я правда нахожусь в таком состоянии... Мне так жалко... Мы такая классная страна были... У нас были такие шансы шикарные... Но они не остановятся. Более того, я боюсь, что они начнут закручивать гайки посерьезнее. И когда они начнут их закручивать, резьба сорвется – и будут мордобои, будет очень плохо и будет еще один Майдан, который убьет страну окончательно.
– Будем с вами перестукиваться в соседних камерах, не дай бог.
– Суки.
– Вы знаете, как перестукиваться?
– Ну будем учиться.
– Учите уже. Чтобы быть готовым.
– Пора.
– Скажите, пожалуйста, пойдет Владимир Александрович на второй срок?
– Обязательно.
– Да?
– Это чистая наркота. Власть – это наркота.
Я не верю, что возможна война, при которой танковые колонны будут заходить из России на территорию Украины. Если война будет, то, скорее всего, оттуда что-то полетит
– Пойдет?
– Конечно. Уже без этого нельзя. Когда все на тебя так смотрят, когда каждое твое слово решает кучу судеб, делает людей миллионерами, а других можно посадить в тюрьму... Хотя в тюрьму же никого не садят особо. Понимаешь? Нет, нет, это такой кайф... С этим надо прийти, наверное, в мир. Я тебе еще раз говорю: когда мне санитарке приходилось делать замечание – я себя неловко чувствовал. Понимаешь?
– Если пойдет, пройдет он снова или нет?
– Не знаю. Скорее всего, да.
– Да?
– Мне уже кажется, что да.
– Серьезно?
– Да, да. Сейчас они сделают электронное голосование, под конец денег раздадут... Люди продаются. Вот что меня смущает. Люди продаются. То есть когда меня куча народу, куча людей, которых купили, обвиняет в продажности... Это просто кайф чистый. И я вижу, что все потихонечку мажут лыжи и, как пастор Шлаг...
– Шланг.
– Пастор Шланг. И потихонечку, потихонечку будут перебираться через границу. Когда ты озвучиваешь какие-то конкретные месседжи в стране, ты либо согласен, либо не согласен. Самое ценное в стране – это люди. А люди из страны уезжают.
– Массово.
– Массово. То есть мы теряем самое драгоценное. И в этом есть огромное количество заинтересантов.
– Еще и лучшие люди уезжают.
– Да, конечно. Просто уезжают активные. Те, кто остаются, на майданы не выйдут. Они не соперники, они не борцы. Борцы понимают, что лучше уехать. У меня дача – в четырех окрестных деревнях закрыты четыре школы. Понимаешь? Закрывают школы, амбулатории… Теперь вся эта земля принадлежит агрохолдингу, и на нее нет претендентов, потому что там никто не живет. И по большому счету есть куча заинтересантов, чтобы мы максимально отсюда свалили и не мешали. Потому что действительно шикарная страна, которая может 20% мира накормить. Я рассказывал в июле: когда еду из Харькова в Киев, то дорога Харьков – Киев... Ты летел в Харьков?
– Да, конечно.
– А ты в следующий раз поезжай.
– Хорошая дорога?
– Вот поедешь в июле, и вся дорога Харьков – Киев – это флаг Украины размером в 400 километров. Снизу ярко-желтые подсолнухи – сверху голубое небо. И вот эти 400 километров ярко-желтых подсолнухов, но подсолнечное масло в два раза дороже, чем в Польше. Здрасьте! Так вот продолжаем про самый наш главный капитал – людей. Люди отсюда уезжают. И когда ты у них спрашиваешь: "Почему вы уезжаете?" – люди отвечают: "У нас есть две причины: безопасность и медицина". Понятно, что потом они могут сказать и про суды, и про беспредел. Но главные причины – безопасность и медицина. Потом мы можем говорить про детей, про будущее, про образование, про наркоту, которую в школах толкают.
Исходя из этого, если наша главная цель – сохранить человеческий капитал, что надо сделать? Надо прекратить давление на людей. Да? Хотя бы если люди тяжелым трудом зарабатывают... Хотя бы этот парень-таксист, который пашет с утра до ночи и зарабатывает на свою семью, не стоит с протянутой рукой – так оставьте же вы, гады, его в покое. Второе: давайте же поймем, что когда мы берем градацию, что сколько стоит, на что тратить деньги, то на первом месте что должно быть? Безопасность, а на втором – медицина. Ну давайте возьмем зарплаты этих людей. В Институте национальной памяти сколько он получает за свой труд? Сколько получает этот языковой омбудсмен? Сколько получает денег за тяжелый, напряженный труд? Чего мы вообще эти институты содержим за государственный счет? Зачем мы тратим? Я понимаю, что это копейки, но с миру по нитке. Мы можем придумать кучу проектов, олимпиады, президентские университеты и все остальное. Нам надо сейчас остановить эмиграцию, людям помочь.
– Но президент же сказал, что во время его каденции люди будут массово возвращаться.
– Да, мне звонили массово люди и собирались возвращаться. Один даже письмо написал: "Я вернулся. Спасибо вам". Я теперь еще и виноват, что он вернулся. А ничего не меняется. Каждый день какая-то новость, новая инициатива депутатов: налоги, увеличить штрафы... Поедьте на Днепр, посмотрите на Кременчугское водохранилище, на Киевское море. Посмотрите, какое количество воды там. Миллиарды мальков рыбы позамерзали... Реки, где глубина была метр, сейчас пересохли. В этих лужах остались миллиарды рыб, которые промерзнут и погибнут. Понимаете? Но мы, блин, повышаем штрафы, чтобы, не дай бог, мужик, который поймал лишнего окуня... Так с браконьерством бороться элементарно: закройте пункты, куда люди рыбу сдают. Нет смысла браконьерить, если тебе рыбу девать некуда. Но этого же никто не делает.
– Вы недалеко живете от границы с Россией. Нападения российского, Путина, боитесь?
– Об этом никто не говорит. Об этом никто не думает. Я не верю, что возможна война, при которой танковые колонны и отряды будут заходить из России на территорию Украины.
– И Путин в первом танке.
– Может, даже во втором. Ну не в этом дело. Вопрос в том, что "дурних нема". Поэтому если война будет, то, скорее всего, оттуда что-то полетит. А когда оттуда что-то полетит, то не имеет значения, Киев это или Харьков. Другой вопрос в том, что когда мы узнали, например, что в начале января будут переговоры – типа, об Украине без Украины, или как оно называется – то мы точно знали, что до начала переговоров в нас ничего не полетит. Правда?
– Ну конечно.
– Поэтому прекрати говорить о том, что Зеленскому не надо разговаривать с Путиным. Надо разговаривать с Путиным. Потому что если они договорились, что они будут говорить – неважно, о чем и когда – то до того момента... Если они договорились встретиться в мае, это значит, что до мая ничего не прилетит. Хотя бы для этого.
– Вот вы, доктор, умный какой… В Харькове все такие?
– Харьков дал тебе жену. И не заставляй Харьков пожалеть об этом!
– Тоже умная. Я же и говорю: в Харькове все такие?
– Мы тебе дали лучшее.
– Оптимизм хоть какой-то у вас есть?
– У меня нет.
– Вообще нет?
– У меня нет. Я понимаю прекрасно, что надеяться не на кого. Надеяться надо только на себя. Хорошие люди должны объединяться, не давать друг друга в обиду.
– Опять заговор?
– Ну, типа того. Даже попытки не дать в обиду хороших людей будут называться как? "Заговор". Помню, как мы с тобой говорили где-то год назад, и я тебе там приводил пример: если есть Харьковская область с пятью миллионами жителей, и в эту область прислали губернатора, а потом его сняли, то жители этой области вообще достойны того, чтобы им сказали, чего его поставили, а чего убрали? С кем он не поделился? Чего он сволочь? Так вот с того момента еще два губернатора поменялось. Понимаешь?
Не надо было выделываться, мой дорогой. Не надо было кричать, что "Зеленский теперь для меня умер". Надо было втираться в доверие
– Это демократия.
– Это демократия. При этом пять миллионов человек понятия не имеют… Как такое может быть? Тебя поставили, а через неделю сняли. За что? Потому что мы быдло. Мы лохи...
– А, так мы еще и быдло?
– К нам относятся именно так. И мы это терпим. Потому что мы чемпионы по терпеливости. А потом мы выходим, типа, на Майдан. А что мы требуем на Майдане? Вы считаете, что Майдан имел целью победить русский язык? Майдан же был за достоинство. И что, сейчас – давайте оглянемся по сторонам – достоинства больше стало? Когда мне скажут, что с Антоном Поляковым случилось, я пойму, где достоинство. Когда узнаю, кто убил Бузину (по данным следствия, к убийству Бузины причастны участники АТО, националисты Андрей Медведько и Денис Полищук; судебный процесс по этому делу продолжается, подозреваемые участие в данном преступлении отрицают. – "ГОРДОН"). Дима, ты когда-нибудь рыбу ловил? Ты знаешь, что такое окунь?
– Угу.
– Ты знаешь, что такой окунь, неправильно и не вовремя пойманный, стоит 1,5 тыс. грн? По-моему, даже больше. Это же кто-то конкретный придумал. У него есть фамилия, имя, отчество. И за это проголосовали. Это достоинство, вы считаете? Это достоинство? Когда главному врачу говорят: "У тебя сколько было денег, столько и осталось. Но каждый врач должен получать 20 тыс. грн. Мы тебе больше денег не дадим. Но врачу зарплату подними". Что тебе надо сделать? Половину персонала уволить...
– А Зеленский все это знает, на ваш взгляд?
– Нет. Поэтому не надо было выделываться, мой дорогой. Не надо было кричать, что "он теперь для меня умер". Надо было втираться в доверие и интервью сделать, и спросить у него, а не у меня.
– Вы хотели, чтобы я жил параллельной жизнью?
– Ну если перед тобой стоит задача...
– "Втираться в доверие"...
– Втираться в доверие. Ну ты же к Бацман втерся. Извини, там наоборот: Бацман к тебе втерлась.
– Вот.
– Но она нормально терлась – три девки.
– Втерлась хорошо.
– Нормально, надолго. Теперь ты никуда не денешься.
– С Харьковом только свяжись.
– Да, мы такие. Короче...
– Так знает он или не знает?
– Не знаю. Не уверен, что ему интересно это слушать. Я не понимаю, как можно не знать, что людям реально очень хреново. О том, что никакой реальной статистики медицинской в стране нет.
Пишет мне человек письмо... Это реальное письмо. "Мой семейный врач уволился, я пришла в поликлинику, мне сказали: "Все врачи заняты. Свободных нет. Ищите в другой поликлинике". Я обзвонила все поликлиники вокруг – и это Киев! – сказали, что ни у кого из врачей мест нет. Что мне делать? Это законно?" Это реформа здравоохранения? Наверное, да.
– Если сегодня вы окажетесь где-то в одной комнате вдвоем с Владимиром Александровичем, что вы ему скажете?
– Я матерый человек и сделаю все, чтобы не оказаться в одной комнате с Владимиром Александровичем.
– Почему? Мне предлагали втираться в доверие, а сами...
– Ты мне предлагал президентом быть. После этого я могу тебе предлагать все, что угодно.
– Ага.
– Теперь я могу тебе даже предлагать изменить Бацман. Это меньшее зло...
– То есть это месть.
– Да. Иди. Тем более, ты журналист. Иди. Я свое дело знаю.
– Я уже пришел.
– А, ну вот ты и получил ответ. Ты ведешь себя как журналюга.
– Если вы окажетесь случайно в одной комнате с президентом, что вы ему скажете?
– Ничего...
– Промолчите?
– Нет. Не имеет смысла что-то говорить. Ты же должен что-то спросить, наверное. А чтобы спрашивать, надо понимать, что ты должен верить ответу. Понятно? Я не верю ничему.
– Вы ему не верите?
– Уже нет. Об этом я тебе все рассказал уже. Давай не будем нервировать Владимира Александровича. Потому что когда он нервничает, это стране не на пользу.
– Почему он врет постоянно? Вы задумывались об этом?
– Иди к нему и спроси об этом.
– Так надо же втереться.
– А я не уверен, что он врет. Он не врет. Он...
– Обманывает.
– Это роль. Возможно.
– Вы как Богдан говорите.
– Ну, может быть. Опасно говорить как Богдан. Он все-таки адвокат, знает способы профилактики. А я нет. Я способы профилактики болезней знаю, а способ профилактики беспредела юридического не знаю. Меня это очень волнует. Меня вообще волнует то, что надвигаются очень нехорошие перспективы с нашими детьми. Нет смысла строить дорогу к школе, если в школе нет детей.
– А "Велике будівництво"?
– Я тебе еще раз говорю: нет смысла строить дорогу к школе, если в школе нет детей. Люди должны рожать детей. Вообще очень сейчас сложно с этим, люди реально боятся за будущее детей, дети живут совершенно новой жизнью, которая нам и не снилась. Я это говорю как человек, который неделю активно работал дедушкой с тремя внуками. Мои дети живут не вместе со мной, у меня нет внуков постоянно на голове. И когда я с детьми тесно общаюсь, я понимаю, что нам надо вообще полностью менять систему педагогики, систему воспитания. Нам надо понимать, что XXI век по-другому устроен: один человек, работающий на современном производстве, может создавать продукт, который может кормить 50 человек. Людям не надо в XXI веке пахать с утра до ночи. Мир XXI века – это мир, где люди живут, чтобы радоваться жизни, чтобы заниматься детьми, путешествовать, любить друг друга, ходить в театры, говорить о чем-то хорошем. И всего этого наша страна лишена. Полностью.
Нормальный украинец – это тот, кто арабскому шейху, у которого 300 жен, сможет продать резиновую женщину
Мы занимаемся выживанием, мы травим друг друга, мы агрессивны, мы выясняем отношения все время, мы пытаемся определить правильные языки, правильные религии… Забудьте, закройте эту тему. Или, по крайней мере, обсуждайте это, но без участия государства. Пусть оно не лезет в это. Государство должно нам создать условия: прежде всего, чтобы мы могли жить нормальной семьей, чтобы родители занимались детьми, чтобы дети оторвались от смартфонов и заглянули в глаза родителям, чтобы была современная школа, чтобы в академии педагогических наук тоже знали, что такое Tik-Tok. Потому что иначе нельзя достучаться до людей. Поэтому всех старперов разогнать. Учить детей могут те, кто может разговаривать с ними на одном языке. Самое главное, что надо детям, – это время взрослых. Чтобы папы занимались детьми. Но когда я трачу время и создаю специальный курс для пап, то в Украине он нужен 2,5 тыс. человек. А всем остальным – нет, он не нужен.
– Вы знаете, за что я вас люблю. Но никто не знает, за что я вас не люблю. Не люблю я вас, доктор, за то, что после интервью с вами у меня портится настроение. И не сразу восстанавливается. Почему вы не можете сказать что-то хорошее, обнадеживающее? Ну неужели все так плохо?
– Я же все приезжаю к тебе и думаю: "Может, Дима, который общается с кучей людей хороших, успешных, знает рецепты? Может быть, он подскажет стране, как изменить, как вернуть мораль, как вернуть интерес к детям, как заставить людей заниматься собственным здоровьем, как отправить бабушек к дедушкам, как загнать мужиков к детям, как научить женщин не превращать материнство в подвиг..." Рецепты-то есть. Люди их не готовы воспринимать. Какой смысл? Люди живут сегодняшним днем. Какой смысл жить завтрашним днем, если тебе каждый божий день рассказывают, что завтра нас начнут бомбить? Задача президента, власти какая? Зачем мы вас выбрали? Чтобы вы за нас решали, проводить нам Олимпиаду или нет? Мы вас выбрали, чтобы вы о нас заботились с утра до ночи. Какая война может быть, если вы все свалили на три недели из страны? Какая, блин, война? Если война у нас на носу, то каждого депутата, который... Вот у нас есть дорогой Петр Алексеевич, который про агрессию рассказывает каждый божий день. Чего ж ты бросил страну в такой ответственный момент? Каждый депутат, который покинул Украину в столь напряженный момент... Вы уехали отдыхать? Вы не подумали о территориальной обороне?.. Почему? Дайте мне пистолет срочно.
– Вы хотите застрелиться?
– Я хочу сопротивляться.
– Дайте мне парабеллум.
– Поэтому эта двуличность постоянная, вранье...
– Вруны все, да?
– Я еще раз спрашиваю: почему врать и воровать можно власти, но при этом власть, которая врет и ворует, запрещает нам, регулирует, считает проценты, кто на каком языке что сказал? Они выяснили вдруг, что в новогоднюю ночь слишком много было російської мови. И надо срочно разобраться. Это главная проблема сейчас в стране?! Шо ты хихикаешь, Гордон?
– Это смешно.
– Это смешно. Так плакать же хочется от смеха этого. Смехуечки уже достали всех. Понимаешь?
– Это смех сквозь слезы.
– Ментальная особенность українця какая? Украинец, как его рисует эпос – сказки, баллады, рассказы, – себе на уме, он всегда думает. О чем? О своей семье.
– Да.
– Он обдурит кого угодно. Он между капель... Классический пример: нормальный украинец – это тот, кто арабскому шейху, у которого 300 жен, сможет продать резиновую женщину. И мы вместо классного жизненного оптимизма, умения жить, радоваться... Во что мы превратились? Мы стали считать проценты: на каком языке говорят в соседней деревне. Более того, мы должны распорядиться, чтобы они правильно говорили.
– Суки.
– Так это достоинство? И когда вам создают эти кино, типа расследования, вы же миллионами это смотрите, лайкаете и комментируете: "Ах, заговор!" Заговор – вот он, перед глазами вашими! Заговор – это цена, это коммуналка. Вот это заговор. Эти цены, эти штрафы, надо срочно сейчас техосмотр вернуть, Олимпиаду провести, президентский университет построить, отложить деньги, чтобы через 20 лет их детям дать. Непонятно, каким и где. А вы молчите, лошары. Так это мы с тобой лохи или это национальная идеология – лошизм?
– Лохи не все так плохи.
– Дай-то Бог. Сделайте правильные выводы.
– Можно бесконечно, Евгений Олегович, смотреть на две вещи: на огонь в камине и на то, как вы говорите.
– Не надо смотреть – надо слушать. Уйдем в радио. Дойдем до радио, Гордон.
– Будете говорить на украинском языке – будут слушать.
– Та не вопрос. Если бы от этого что-то изменилось. Это же будет главная победа. Мы можем только через унижение людей.
– Хорошо. Но валить рано.
– Ты уже столько раз сказал, что пора, что я уже не могу сказать "рано". Я же не могу с тобой спорить. Еще раз говорю: человек, который любит эту страну, – это человек, который будущее связывает с этой страной, Который понимает, что хочет, чтобы его дети здесь жили, здесь учились. Я так хочу. У меня сейчас как раз такое время, когда мои пациенты очень активно размножаются. Те, кого я лечил малышами, – им сейчас лет по 30. Огромное количество моих пациентов не живет в Украине. Их десятки тысяч. Я регулярно получаю фотографии, мне звонят родители, с которыми мы уже почти друзья, и говорят: "Я стал дедушкой – поздравь меня".
Но я вижу, что эти дети, которые закончили там институты, – они все остаются работать там. Они не возвращаются сюда. Но я знаю, что если государство перестанет лезть в каждую дырку, если мы победим вранье и воровство, а не русский язык, если мы поймем, что государство готово биться за каждого гражданина страны, что каждый уехавший из этой страны – это заноза в совести государства, которое не смогло создать условия... Эти люди хотят вернуться. Но люди, которые смотрят наши новости, думают: "Какие мы умные, какие мы молодцы..." Знаешь, как разговаривает умный еврей с глупым? По телефону из Тель-Авива.
Так вот, чтобы они вернулись, нам нужны гарантии безопасности и здравоохранения, ну и экономика нормальная. В этой стране с ее колоссальными ресурсами все, что надо, – максимально убрать государство из каждой дырки. Государство должно регулировать, но честно и четко – крупный бизнес, монополии, недра. Но мелочи частные, все эти такси, ларьки, все эти пошивочные мастерские...
– Не трогайте.
– Та оставьте вы людей в покое! Дайте им выживать. Более того, мы можем на медицинском туризме подняться.
Мне один олигарх в Киеве рассказывал: "Я понимаю, украсть 10%, ну 25, в конце концов. Но 70 – это много"
– Турция – смотрите, как поднимается.
– Так вопрос даже в другом. Я действительно вижу, какой сейчас огромный запрос на телемедицину. То есть 99% случаев, когда ребенок заболел и тебе надо обратиться к врачу, решается через Zoom, Skype. Если у мамы есть телефон, и к этому телефону есть подключающиеся датчики, которые она может приложить, – я послушаю. Она может заглянуть в рот, она может заглянуть в ухо... Она может все. Я не могу понюхать только.
– А это важно?
– Иногда, при некоторых болезнях. Например, я ангину от дифтерии по запаху отличу. Но этому же, опять-таки, тоже не научишься так просто. Но тем не менее 99% болезней я могу лечить так. При этом в развитых странах, если у ребенка сыпь, – врач через две недели. Так вот эти люди будут платить $200 за консультацию. Для них это копейки. И мы можем на телемедицине сделать бизнес хороший.
– Доктор, приглашаю вас в партнеры по телевизионному бизнесу.
– Давай, давай. Но что нам для этого надо?
– Ничего.
– Для этого нужны люди, кадры. Мне нужен мощный интернет, мне нужна хорошая техника, мне нужно каждому человеку, который подпишется, будет партнером нашей клиники, вручить устройство с датчиками. Но я же хочу знать, что мою клинику завтра не придет проверять СБУ. Даже не налоговая, а СБУ у нас может прийти проверять. Мы же будем с тобой по телефону разговаривать, возможно, со страной-агрессором, там же тоже дети есть. Или мы скажем с тобой: "Не, не, не, будем лечить только капиталистических детей, а российских не будем"? Ты что, готов лечить детей в стране-агрессоре? А с другой стороны: фильмы им можно показывать, а детей лечить нельзя? Я считаю, что мы можем, даже очень... Тот же Харьков – до войны наши стоматологи и наша швейка существовали за счет России. И мы зарабатывали огромные деньги.
– А "Барабашово"?
– Да. Так это же все... На "Барабашово" из Белгорода приезжали фуры каждый день, зарабатывали. Это был наш бизнес, это поднимало наш город. Да, и много зарабатывала городская власть, которая все это крышевала. Но мудрость харьковской власти заключалась в том, что она все накрышованное не выводила туда, а хотела из своего города сделать изюминку. Как мне тут один олигарх в Киеве рассказывал: "Я понимаю, украсть 10%, ну 25, в конце концов. Но 70 – это много". Понимаешь? Так вот в Харькове знали, что есть мера. Если мы смогли сделать парк Шевченко, то поручите харьковчанам – мы вам мост построим. Уменьшите ставки, не жадничайте – и мост будет у вас в Киеве. Еще и 10 мостов будет в Киеве. На все это надо обращать внимание. В страну придут деньги только тогда, когда государство перестанет цепляться к людям. И люди начнут ценить то, что им надо от государства: безопасность, здравоохранение, образование. Это понятные, надежные правила игры, и все это государство им даст. А государство не дает ничего.
– Евгений Олегович, у нашей беседы есть только один плюс: мы с вами придумали новый бизнес. Все остальное плохо и еще хуже.
– С чего ты взял, что мы с тобой его придумали? Он существует на самом деле.
– Не, ну так, как мы его сделаем, никто же не сделает.
– А, ну понятно. Хорошо, давай.
– Ну что? После всего вами вышесказанного остается только сесть за стол...
– И напиться.
– И напиться. И мы сейчас с вами это сделаем.
– Ну-ну. Бацман тут, рядом, я надеюсь?
– Дух ее есть.
– Витает.
– Витает, да.
– Алеся, наливай... Харьковские – они все шалуньи. Слышишь, как хихикает?
– На этом закончим.
– Давай. Оптимизма вам, друзья мои. Оптимизма.