"То, что делает Дмитрий Гордон, сродни подвигу, а тома его интервью – на все времена: их будут перечитывать очень долго как самые объективные свидетельства о нас и о нашей жизни"

В каждом суде особенно ценятся свидетельские показания, и в суде времени тоже: без них зеркало времени мутнеет и в нем теряются лица. Правдивый рассказ о событиях всегда ценен для установления истины, но удается немногим – в этом контексте то, что делает Дмитрий Гордон, сродни подвигу. Далеко не все, согласитесь, готовы к суду времени – многие всячески откладывают его, затягивают, поэтому фиксировать и осмысливать недавнее прошлое неимоверно трудно. В своих книгах Дмитрий Ильич беспристрастно опрашивает самых заметных современников, а также символов нашей бывшей страны – убедительных свидетелей и творцов эпохи, которую одни хотели бы возвратить, а другие стремятся не допустить. Вместе со своими собеседниками журналист пытается понять, как произошло, что на семь с лишним десятилетий мы выпали из человечества, были вырваны из хода истории, а в итоге пришли туда, где сейчас пребываем.

Далеко не все готовы к суду времени

Сегодня нам очень непросто. Нынешняя российская власть бесстрашнее прежней, о правосудии она не задумывается, поскольку надежно приручила и прикормила своих охранителей, а посему готова – что доказывала не раз – бороться с оппонентами не менее безжалостно (пусть и иными методами), чем отставленная власть советская.

Не ограниченные подмятыми средствами массовой информации и препятствующие во имя самосохранения созданию не зависимых от себя судов, чиновники слишком часто жалуются, что новых лидеров нет и на горизонте, – оттого и перетасовывают засаленные кадровые колоды, боясь прихода наверх новых, самостоятельно мыслящих личностей. Для многих из наших вершителей судеб власть стала конвертируемой в неконтролируемые богатства самоцелью, формой, лишенной честного содержания.

Понемногу, как бы само собой, международные отношения стали отношениями междучиновничьими: чиновники от имени своих государств пробуют регулировать то, что складывается не по воле мгновенных директив, а исподволь, столетиями, и иногда, к большому моему сожалению, довольно успешно.

Тбилисский духанщик, наливая мне в кружку вина, допытывался: "Почему Россия не хочет покупать наше вино? Почему у вас не пьют воду "Боржоми"?". Фамилии российского главсанврача, учуявшего в грузинских вине и воде массу вредных веществ, духанщик не знал – он обижался на Россию, так же как обижаются на нее мерзнущие и пересчитывающие последние деньги, дабы уплатить за немыслимо дорогой газ, украинцы. Люди не в курсе, кто и где именно подписал обездоливающие их соглашения, народы, жившие веками по-братски, недоумевают, почему в условиях провозглашаемого государственными лидерами "стратегического партнерства" им следует бедовать.

Я точно такой же человек и точно так же хочу разобраться, в чем дело, а вначале сделал попытку понять, почему мне постоянно внушают, что в России опасно жить. Я начал размышлять на эту тему, потому что нигде больше – разве что в Израиле – не услышишь постоянно повторяемое предупреждение о необходимости сообщать властям о появлении подозрительных личностей, а также о бесхозных чемоданах и ящиках, которые могут взорваться.

Ощущение притаившегося врага культивируется с маниакальной настойчивостью, а затем и детализируется. Во внешней политике все более-менее традиционно – даже недавние массовые митинги в Москве были объяснены вначале злыми затеями американского госдепартамента (о системе ПРО уже и не говорю, потому что военные и государственные чиновники по обе стороны океана получили такую уйму возможностей для очередных госзаказов и новых ужастиков, что можно лишь порадоваться за их семьи), а что касается российских врагов внутренних, то здесь все смутно. В официальных призывах многое безадресно, зато в массовом сознании россиян стрелка наводится то на выходцев из Средней Азии, то на кавказцев, все чаще взрываясь драками на площадях, в ресторанах и просто на улицах.

Президент и премьер постоянно втолковывают соотечественникам, что кавказцам надо давать много денег, дабы они хорошо работали дома, но почему эти люди за эти деньги не трудятся и вне дома, не объясняют. Зато преступность все чаще "национализируют" – ежедневно в газетах можно прочесть, что "трое бандитов кав­казской национальности напали...", "толпа таджиков устроила побоище...", а вот когда дерутся футбольные фанаты, не пишут, что "толпа русских подростков разгромила пивной ларек", и злополучную местную банду в кубанской станице Кущевская "русским преступным объединением" не называли.

Мне интересно, почему чиновникам выгодно разграничивать общество национально – неспроста же известный "сын юриста" Жириновский, который славен чутким умением реагировать на события за несколько суток до того, как они произойдут, тут же провозгласил готовность защищать именно русских.

Я не сторонник крайностей, но многим уже замаячил растопыривший сталинские усы призрак очередной сортировки населения на "чистых" и "нечистых", а старикам вспоминаются послевоенные депортации и "преступные национальности". Без врагов Россия определенно не может – это старая привычка, даже болезнь, но, во-первых, поиск врагов в своем собственном доме бывает самоубийствен, а во-вторых, то, что он направляется подчас на Украину, – кощунственно и подло.

Свежие проблемы накладываются на неизжитые старые

Умышленно пишу это предисловие с точки зрения человека, стоящего в удалении от кормил: у меня нет ни малейшего представления о том, как формируется российская политика в послесоветском мире, однако вслух бесконечно мусолится фраза императора Александра III, что у России только два союзника – армия и флот. Может быть, это и так, но как раз с армией и флотом проблемы неисчислимы, и на постсоветском пространстве друзей у России вроде бы не осталось – кроме таких монстров, как узбекистанский Керимов или союзник Назарбаев из Казахстана, учредивший закон, категорически запрещающий подвергать какому бы то ни было расследованию действия его самого и всех назарбаевских родственников. Это уже вообще конец света, если глава государства при помощи собственного парламента ставит себя вне закона (обидно напоминать при этом, что поговорка "Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты" по сегодняшний день смысла не лишена).

Свежие проблемы накладываются, увы, на неизжитые старые – чересчур уж от многого отказались суетящиеся лидеры в процессе лихорадочного развала прежней страны, передела власти и всяческих ее имуществ. Считается, что новые государства успешнее всего создаются, начинаясь с новых, сурово соблюдаемых, законов и неангажированных законотворцев, но у нас было не так. Мы же не североамериканские штаты, которые начинались не с выборов президента, а с независимых арбитров, с шерифов, – у нас демократия суверенная.

То, что мы чересчур лихо отмахнулись от неизжитых, незатянувшихся ран во внутренней и внешней политике, оставлялось за скобками, а вот то, что в послесоветской власти сохранились почти те же люди, которые еще недавно осуществляли власть советскую, определило многое. Вот и зашелестел застенчивый сталинизм, воскрешаемый сегодня в России, – полусоветская власть, воссоздающаяся в действиях руководителей страны, в послушных им СМИ, в официальных школьных учебниках, по сути, воскрешающих сталинистские взгляды на историю государства. В частности, неизменно излагается советская точка зрения на Вторую мировую войну и на все, что было перед ней и до нее, а все, что случилось в ту пору с бывшими нашими республиками и как это на них отразилось, тоже ушло куда-то за скобки.

Дмитрий Гордон и Виталий Коротич. "Народ к тому же всегда мечтал о правде и справедливости – в каждом интервью Дмитрия Ильича это стремление буквально пульсирует". Фото: Феликс Розенштейн / "ГОРДОН"

Помню, как мне и другим депутатам – членам комиссии последнего съезда народных депутатов СССР, рассматривавшей союзнический пакт Молотова – Риббентропа между СССР и нацистской Германией, официально было заявлено, что текст пакта утерян. Затем кое-как его все же "нашли" (после того как Германия представила свой экземпляр) и еще долго убеждали нас, что "не время", "не надо", "это на руку врагам" и все такое. Очень похожая история случилась позже с расследованием расстрела польских офицеров в Катыни, нежеланием серьезно разобраться с причинами Голодомора, да и не только с этим – слишком уж наловчились у нас подметать под коврик.

В послевоенной Германии четко пошли по пути денацификации, а в Восточной Европе – декоммунизации. Им было больно – я разговаривал со многими деятелями этих стран, понимавшими неизбежность такой правды и целебность такой боли, но были отменены едва ли не все чиновничьи привилегии и перечислены те, кто незаконно на них наживался.

В Германии, Польше, Чехии, Словакии, Венгрии запретили использование нацистской символики под угрозой уголовного преследования, уголовным преступлением стало и отрицание Холокоста, активно и в открытую обсуждается, как быть с коммунистической символикой. Все предметно: называются имена виноватых и состав преступлений – та же послевоенная Германия откровенно стремилась смыть пятно с репутации своего народа, пройдя Нюрнберг и сосредоточив обвинение на тех, кто унизил и осквернил нацию.

Мне представляется очевидным, что, избавляясь от фашистского наследия, надо избавляться и от сталинского, мне кажется, что в нем сложилось и узаконилось самое страшное – изуверство царя Ивана IV, безжалостность императора Петра I и фанатизм Ленина с Троцким. Пока Россия от этого не излечится, пока будет изобретать самооправдания, будет страдать сама и мучить других, а ведь у нас до сих пор отсутствует четкая правовая оценка деятельности "вождя народов" и даже заводить разговор об этом считается непатриотичным.

"Пусть Америка вначале покается, – твердят мне сторонники умолчаний. – Пусть Великобритания... Пусть Польша... Пусть Франция...". В пример ставят Турцию, у которой государственные истерики начинаются всякий раз, когда ее правительству напоминают о геноциде армян, но раскаяние никогда не принадлежало к разряду хоровых процедур – каждый раскаивается в своих грехах сам, очищая прежде всего собственную душу и честь своего народа, причем приходят к этому исключительно добровольно.

Все мы живем в плену недовыясненного и недоосмысленного прошлого, а чтобы идти дальше и честно строить отношения с соседями, следует говорить всю правду – даже о том, как мы способствовали укреплению нацистского режима в Германии, и про "освободительный поход в Польшу", и про террор, и много про что еще. В отношениях с Украиной тоже недовыяснено и недосказано немало – это становится темой для спекуляций, которые не разоблачаются правдой, а перекрикиваются спекуляциями другими.

Из-за нежелания развязывать тугие узлы многое перепутано до сих пор: немудрено, поскольку границы, национальности, производства – все в советские времена было переплетено. Стремясь не развязывать накопившиеся проблемы, а еще больше их усугублять, кто-то в России загоняет украинских партнеров в угол, предпочитая спровоцировать их к воскрешению непростых дискуссий, где почти нет легких решений, но ведь еще мистер Ньютон полагал, что действие должно быть равно противодействию.

До чего заманчиво, например, ответить обидой на обиду и возобновить спор о зарубежной советской собственности и о том, какова в ней украинская доля. Многократные ценовые вспышки вокруг газовой трубы – частность: типично то, как они накладываются на общий стиль отношений, как звучит в них командный российский басистый окрик. Украина уже упекла своего экс-премьера на семь лет именно за подписание договора немыслимой неравноправности, согласно которому едва сводящая бюджетные концы с концами ненька платит за газ намного больше всех Германий с Италиями. "Никаких скидок, – заявляют Украине российские газпромовцы, – или отдайте по-братски свою газотранспортную систему в российское владение и войдите в Таможенный союз с Россией, Беларусью и Казахстаном: тогда, возможно, получите скидку, прекратив говорить о европейском векторе развития".

В Евросоюз между тем принимают равноправно, без условий о насильственной передаче собственности, к тому же совсем недавно с прямо-таки вызывающей демонстративностью Россия простила миллиардные долги многим своим афро-азиатским клиентам, с чьими президентами обнимались в прежние советские времена жарко, но все же не так, как с украинскими сегодня, и в стратегическом единстве с которыми вроде бы не клялись.

Такое впечатление, что расстояние между Москвой и Киевом то укорачивается, то растет, при этом поезда между двумя столицами ходят стремительно – по слухам, вскоре откроется какое-то сверхбыстрое сообщение, отчего время в пути станет совсем незаметно (несмотря на постоянное ощущение факта, что сокращение множества других расстояний все-таки приторможено). Вежливые пограничники паспорта штемпелюют мгновенно и с предельной доверчивостью – совсем как в Европе: Украина давно уже репетирует туда свой приход, и Россия тоже любит на эту тему поговорить, хотя ее пространства уходят далеко в другую часть света.

Внешне все выглядит очень красиво, президенты задушевно общаются (когда с замечательным актером Богданом Ступкой мы наблюдали в телевизоре объятия огромного украинского Президента с не очень крупным российским, Ступка пошутил: "Так все слилось – уже не поймешь, кто здесь малоросс, а кто великоросс"). Дружба дружбой, но слишком многое в отношениях с Украиной складывается, увы, нервно и камуфлируется показным дружелюбием, которое рождает чувство опасности, даже страха.

Отважен Дмитрий Ильич, но отважны, решаясь на откровенность, и его собеседники

Не хочу обвинять первых лиц государств ни в чем – дела делаются чиновниками, а нынешняя власть разбухает ими, как на дрожжах. При Сталине центральный аппарат Союза и России составлял пятьсот двадцать две тысячи человек, при Хрущеве – около полумиллиона, при Брежневе – семьсот пятьдесят три тысячи, при Горбачеве – шестьсот сорок три, а сейчас только Россия насчитывает их, по разным данным, не менее миллиона двухсот тысяч.

В зубах у этой братии огромный кусок с трудом пережевываемого бюджета, из которого кормятся также чиновничьи спецлечебницы и спецсанатории и в котором заложены спецавтомобили, спецдачи, спецпенсии и еще много чего. Зачем им вообще озабочиваться развитием и размышлять про украинские цены, когда военный бюджет России едва ли не на треть расходной части зашкаливает, а еще надо побольше содрать денег к собственной выгоде, сохранить свой уровень бытия и монополию на принятие решений, не допустить реальной политической или производственной конкуренции ни на каком уровне? Прочее – для митингов, где чувство собственного достоинства заменяют так называемым гражданским чувством "жила бы страна родная, и нету других забот".

Недавний спикер российской Госдумы Грызлов – лидер ставшего правящей партией российского чиновничьего профсоюза – время от времени изрекал благоглупости, которыми и запомнился, но наиболее, пожалуй, ярким из таких его перлов были слова, что "мы не партия офисного планктона". Один из офисных старожилов, он просто не знал, что удельный вес занятых в крупном производстве людей неуклонно снижается: на первый план выходят как раз те, кто работают за письменными столами в офисах – наука, здравоохранение, просвещение, деятельность умственная, а не физическая и никак не чиновничья система всевластного торможения, сталкивания лбами народов и государств.

Мир меняется, в нем все больше ценятся сотрудничество, умение получать выгоды не за счет выкручивания рук, а в результате взаимодействия. Да, из советского псевдосоциализма мы, слава Богу, ушли, потому что он благополучно испустил дух, но при этом никакой капитализм его не побеждал. Сейчас повсюду утверждается постиндустриальный строй, пробующий объединить лучшие стороны капитализма и социализма, – очень важно не лишать народы взаимного понимания и инициативности, не мешать тем, кто еще хочет, чтобы Украина с Россией и вправду ощущали свое единство если не на бюрократическом, то на рабочем, душевном, общечеловеческом уровне.

Надо отобрать у прожорливых чиновников инициативу и добиться их демократической сменяемости, которая, увы, при нынешней российской "суверенной демократии" почти невозможна, и хотя духовное холопство царило в России и при Иване Грозном, и при товарище Сталине, должен же прийти этому когда-то конец!

Многолюдные митинги, прокатившиеся недавно по России, революцией не были – это был протест против собственного соглашательства и тоска по справедливости. Людям сегодня неуверенно и страшно и на манифестациях, и вне их – многие по инерции верят в привычную и так красиво, по-адвокатски, рассуждающую верховную власть. Революций никто не хочет – при этом, похоже, в России нет места, где искренне любили бы нынешнее начальство, но эта нелюбовь почти наверняка не сочетается со стремлением активно вмешаться в происходящее, сокрушить стены и кабинеты. Граждане просто (в России, в Украине – везде) устали уже от страданий, и теперь еще надо отрешиться от их культа. Большинству, кажется, ясно, что страдание и мука далеко не всегда облагораживают, а зачастую ломают, учат приспосабливаться, и не случайно старая истина гласит, что многие мученики стали не святыми, а сволочами.

Это я все к тому, что в России активно действуют силы, стремящиеся разделить ее изнутри, отделить от мира, от Украины – так же как в императорские времена боялись "европейской заразы". Это свое предисловие я начал с того, что чувство опасности, страх внушаются в России массово и упорно – мне кажется, устранение их в наших силах. Пока чиновники не хотят договариваться и решают свои тараканьи задачи, нельзя допустить, чтобы отдалялись народы, чтобы – с газом или без – наши отношения охлаждались. Чиновники меняются – мы остаемся.

Интервью, которые вы в этой книге Дмитрия Гордона прочтете, – это своеобразная галерея портретов успешных людей, которые не жульничали и не подличали: добивались своих целей, сохраняя порядочность в самых непростых обстоятельствах.

В этих свидетельских показаниях, собранных Дмитрием Ильичом по крупицам, немало рассказов о радостных победах, но не меньше историй успеха, добытого "вопреки", и поучительных для теперешнего начальства описаний того, как честно складывались мощные жизни.

Такой титанической работы не делал – а теперь уже и не сможет сделать – никто: время ушло. Дмитрий Гордон успел каталогизировать наше прошлое со всей строгостью честного летописца, и при этом, предъявляя документированные исповеди героев, многие из которых позже собственной искренности поражались, он не пытается быть судьей. Безусловно, отважен Дмитрий Ильич, но отважны, решаясь на откровенность, и его собеседники – они преодолевают привычный страх вместе с журналистом, который поучительно бес­страшен и открыт для выстраданных признаний.

Страх живуч, и сегодняшняя власть частенько показывает, что боится народа почти так же, как боялась его власть в советское время, когда столь же цинично делила на "своих" и "чужих" (так или иначе, но таких оград, как сейчас, не строили несколько десятилетий назад ни у парламентов, ни вокруг зданий ЦК и Совета Министров).

Визави Дмитрия Гордона так же, как он сам, многим происходящим вокруг обескуражены, но, почти не давая рецептов впрямую, а лишь поучая рассказами о собственном личном опыте и в открытую предостерегая от повторения своих ошибок, все они ищут выход.

Книги Дмитрия Ильича патриотичны, но не привязаны ни к чьим политическим обозам – поэтому-то, несмотря на всю уникальность титанического труда, их ни разу не выдвинули на высокие, но, как правило, групповщинные отечественные премии. Я убежден: тома интервью Гордона на все времена – их будут перечитывать очень долго как самые объективные свидетельства о нас и о нашей жизни. Народ к тому же всегда мечтал о правде и справедливости – в каждом интервью Дмитрия Ильича это стремление буквально пульсирует.

Никто, кроме нас самих, нам не поможет – пора бы этсо понять, и не следует забывать, что многие нынешние уродства прорастают из вчерашних незалеченных язв. Дмитрий Гордон показывает, насколько губительны попытки забыть историю и не делать из нее взыскательных выводов, и даже когда собеседники Дмитрия Ильича сосредоточены только на дне сегодняшнем, они обдумывают не только прошлое, но и будущее и все равно пытаются срастить времена, потому что без этого выжить и выстоять невозможно.

...У нас еще есть шанс выстроить нормальное, уважаемое гражданами, государство – надо только взыскательно оглядеться. Собственно говоря, этой высокой цели и служат интервью, взятые Дмитрием Гордоном у выдающихся современников.