+1 Киев
Новый глава Национальной телекомпании Украины Зураб Аласания был утвержден в должности 25 марта 2014 года. Решение было принято на заседании Кабмина. За кандидатуру Аласании собирали подписи и лайки в Facebook, выступали авторитетные представители журналистского сообщества. Это не первый "поход" медиа-менеджера на государственное телевидение. В 2005–2010 годах он занимал пост директора Харьковской областной государственной телерадиокомпании. После вернулся к собственному проекту, интернет-порталу "Медиапорт", где был директором и остается собственником. Стал одним из учредителей "Громадського ТБ". Но когда получил предложение возглавить "Первый национальный", не смог отказаться.
Несмотря на тяжелое наследство этого государственного канала – раздутый штат, низкие зарплаты, устаревшую технику, неповоротливую схему финансирования, неизвестное на тот момент количество подводных камней в виде уже заключенных договоров, долги и обязательства. На вопрос издания "ГОРДОН", зачем ему нужно было снова ввязываться в руководство государственным каналом теперь, уже на новом уровне, понимая, что там точно невозможно заработать и почти невозможно что-то изменить, Зураб отвечает единственно возможным образом: "Ну кто-то же должен, родненький!"
Примерно 16% акций Euronews принадлежит напрямую России, а контролируется до 24%. И от этого только бессильная злость, но мы с этим ничего не можем сделать.
– Зураб, ты считаешь дни в НТКУ? Сейчас уже больше, чем сто, сколько?
– Я не считаю, сотрудники да, ходят, говорят, что было сто дней. Я не помню.
– Что удалось за это время? Только самое важное сначала скажи, вот по пунктам.
– Кое-что есть, конечно, не хотел бы об этом пафосно. Очень многие приходили и в глазах читалось: сколько тут вас было и сколько еще после вас будет, а мы вас всех переживем. Поэтому я ничего громкого и пафосного не хочу говорить, просто нужно тихо и спокойно работать, без всяких лозунгов.
– Давай тогда о деньгах сразу. Какую ситуацию ты застал на канале?
– Конкретика. 200 миллионов долгов. Это в общем по компании. И большая часть из них, то есть больше 170 миллионов, – это долги каналу Euronews. Странное такое явление. Даже не знаю, как это описать. НТКУ когда-то встряла в этот канал, и теперь каждый год платит пять с половиной миллионов евро.
– А что Euronews делает для НТКУ?
– Отличный вопрос! Ничего не делает. Один процент акций того самого европейского телеканала Euronews принадлежит НТКУ. У них есть украинская версия, для этого существует там, в Европе, редакция. И здесь, в Украине, коррпункт. Но я даже не знаю этих людей, я никогда их не видел в глаза. Не знаю, что они делают и зачем.
– Но глава компании может это как-то решить?
– Это государственные обязательства. Украина встряла в этот договор когда-то достаточно давно, и вот с тех пор это тянется. С учетом того, что примерно 16% акций Euronews принадлежит напрямую России, а контролируется до 24%, состав новостей Euronews ты себе прекрасно представляешь. Особенно в настоящее время. И от этого только бессильная злость, но мы с этим ничего не можем сделать. Я бы продал этот 1% акций к чертовой матери и забыл об этом. Но Европа не поймет.
– Рано или поздно ты планируешь сделать из НТКУ Общественное телевидение, это Европа как раз поймет.
– Моя проблема осложняется тем, что лучше бы я с нуля создавал, чем переделывать старое. А из него нужно делать еще и "Суспільне". И вот на "Суспільне" уходит очень много времени. Это Кабмин, это Верховная Рада, это европейцы, с которыми очень много встреч, которые тоже этого очень хотят. Поэтому тут, на канале, я не успеваю уделять достаточно много времени самому производству.
– Делегируешь? Значит, уже есть кому.
– Обычно я прихожу на новое место без всякой команды. Один-два человека максимум. Так было и в этот раз. А дальше команда прирастает изнутри, так вот, уже больше сотни человек. Ты не представляешь себе, как это важно в компании, где совсем все плохо. Часть не умеет работать, часть не хочет. И вот когда из них все-таки те, кто хотят и умеют, вылезают, проклевываются, понимают, что это может быть хотя бы просто фан, если уж не деньги, – это огромное достижение. Люди присоединяются.
– Чего они ждут от тебя?
– Очень много сделано по структуре, это то, что незаметно снаружи, но очень важно. Этот механизм – ржавый, страшный, его надо перезапускать, это занимает время и люди снаружи, к сожалению, этого не понимают. Но тут внутри я всем поясняю, что результаты зрители видят только в телевизоре. И не больше. И эти аргументы – ну ты же знаешь, как тут с финансированием, как тут с техникой, как с людьми, а для того, чтобы показать результат, нужны все эти три составляющие. Я все понимаю, но зрителю этого не объяснить. Поэтому как угодно, но нужно делать производство.
Фото: Тарас Малий / Магістерська програма з журналістики УКУ
– А как на самом деле с техникой и людьми?
– На канале полторы тысячи человек, девять студий, техникой не оборудована ни одна из них фактически. Работает одна студия для новостей – "девятка", она более-менее в рабочем состоянии. Все остальные восемь – это просто помещения. Любое производство здесь вызывает необходимость кооперации с любым из внешних продакшнов, который обладает техникой и людьми, которые умеют работать с этой техникой. Люди здесь умеют работать по большей части с древней техникой. На самом деле, из всего состава камерного парка, например, пять камер в более-менее рабочем состоянии.
– Пять камер?
– Пять. Они тоже уже морально устарели, но они хотя бы работают. Это я имею в виду из всего состава камерного парка. Это все вместе – выездные, студийные. Это, конечно, трудно понять. Но они-то есть. Я не жалуюсь, просто констатирую факт. Да плевать мне на это, мы все равно это делаем и делать будем. Сняли вот, в частности, дебаты.
– Этот проект принес пользу каналу?
– Я понимал, что что-то нужно сделать такое, что можно выдать наружу, и это должно сработать. Второй крупный проект был связан с футболом – "Футбольная самба". Это тоже давнее обязательство, мы купили права у EBU – европейского вещательного союза, который нам их перепродал от FIFA. Намного, намного дешевле, чем FIFA продает на каналы. Эти деньги мы отбили уже, продав сублицензию здесь, внутри страны, и при этом у нас обязательства страшные, например, делать футбольный дневник каждый день. Это тоже большая студия и тоже колоссальные расходы. Мы все сделали, опять же в кооперации с другими продакшнами. Все красиво пока. Футбол 13 июля уже заканчивается. И если дебаты сильно привлекли внимание, то футбол – нет. Как ни странно. На это жалуются и те, кому мы продали сублицензию. Причин две: война и то, что Украина не участвует в этом чемпионате.
– Что ждут зрители от канала и от тебя теперь? И получат ли они это?
– Старые программы люди не воспринимают. Но даже за три месяца поменять то, что было 75 лет, невозможно. Но, тем не менее, зрители ждут нового, и мы медленно, тяжело и с трудом, но готовим. Порядка семи новых программ появится на канале. Учтем еще, что раньше на канале шло шесть с половиной часов прямого эфира "Громадського". И это тоже огромная дыра. Потому что оно не могло идти, это было неправильно сделано, это было незаконно сделано, не имели права заводить на канал чужой канал и сигнал. Много времени ушло на урегулирование этой проблемы.
– Пикантность ситуации в том, что к "Громадському" ты имеешь самое непосредственное отношение...
– Да. И именно поэтому мне удалось все это уладить. Другого бы никого они не послушали, они бы подняли кипеш и хай. А я там состою в учредителях и еще в организационном совете, и мне удается потихонечку объяснять ребятам, как именно все здесь работает. Они молодые и совсем в этом не разбираются. Есть законы, и ничего с ними не сделаешь, пока их не поменяешь. Я объясняю: пора делать авторский продукт, который я могу брать на канал. Поэтому сейчас начнутся авторские проекты, но ни о какой трансляции речи быть не может.
– Кто будет делать эти проекты?
– Это будет Мустафа Найем, есть уже Дима Гнап, выходит Наташа Седлецкая с расследовательскими программами. Пару ребят оттуда просятся делать музыкальные программы. Совершенно неожиданные ребята, кстати. Внутри канала уже есть несколько новых программ, одна из них – это погода. Мы выгнали отсюда все лишние производства, которые непонятно, кому принадлежали, и непонятно, кому, за что и как платили. Все это перекрыто.
Фото: Bohdan Kutiepov / Facebook
– То есть финансовое состояние улучшилось?
– Никаких живых денег не появилось. Увы и ах. Все по-прежнему через государство. Картинка выглядит вот так: есть общий фонд, это бюджет, то есть то, что государство платит компании за производство конкретных программ. Есть спецфонд, это то, что компания зарабатывает на рекламе. Этот спецфонд – это тоже государственные деньги. Все, что мы зарабатываем, должно идти и идет в казначейство. И уже из казначейства финансируются наши расходы. Как казначейство поступает с нашими расходами, тебе не нужно рассказывать, да?
– Нужно.
– Долгов у нас 200 миллионов, я уже называл цифру. И казначейство гасит в первую очередь долги. Ну например, концерн РРТ, транслятор наш, – это около 60 миллионов. За трансляцию четырех каналов, которые у нас есть, – это НТКУ, "Перший", Euronews и Т2 – мы в год должны 60 миллионов, и первое, что платит казначейство – этот долг. А все остальное платят так, как взбредет в голову. Куплю я, например, один метр рубероида, а оплачен он может быть сегодня, может, через полгода, а может, и через год. Контрагенты не очень хотят иметь с нами дело, понимая, что вот такие длинные платежи. Те, кто верит в государство и понимает, что рано или поздно этот гарантированный платеж все равно будет, еще как-то готовы. Но в общем коммерция не любит такого сложного платежа.
– Какой смысл тогда заниматься тем, чем невозможно управлять?
– С принятием закона о "Суспільном" изменится хозяйственная форма. Я очень надеюсь на это. У нас сейчас есть распоряжение от Кабмина – готовить акционерное общество со 100% акций, принадлежащих государству. Там форма хозяйствования совсем другая, там уже обычный коммерческий банк, там гибкая система расчетов, там можно работать.
– Но весь парламент уже принял этот закон? Или он не то принял?
– Приняли только закон. Закон очень рамочный и очень недоработанный. Но мы счастливы были хотя бы оттого, что впервые его приняли. Но он – результат компромисса между Партией регионов, БЮТом и еще черти кем. Там не просто недоработки, там в буквальном смысле ошибки, чуть ли не грамматические. Поэтому его нужно править.
Куплю я, например, один метр рубероида, а оплачен он может быть сегодня, может через полгода, а может и через год.
– Что не так в этом законе? И почему?
– Там написано, например: "Суспільне телебачення" должно иметь один национальный канал, канал культура и не менее трех радиоканалов. Послушайте, а почему тогда "Суспільне" ограничили двумя телеканалами? Взяли бы, дописали: не меньше двух каналов. И было бы уже нормально. Рекламу обрезали до 5% из тех, что сейчас есть – 20%. Почему? Никто не знает, почему там написана эта цифра. Почему не четыре, почему не восемь? Вот именно пять. Я говорю – это невозможно, никакой канал не в состоянии прожить на эти деньги. И еще: оставили четыре года госбюджета "Суспільному". Опять – ну почему четыре года? Почему не навсегда? Или почему сразу не отняли?
– И как теперь с таким законом строить "Суспільне"?
– С правками мы сейчас работаем. Работаем и с Кабмином, и с комитетом Верховной Рады по телевидению и радиовещанию, и с общественными организациями, все вместе это делаем, правки вносим и отдаем. Но в последних отданных туда правках уже снова все вычеркнуто. Вот-вот должны принять, может быть, успеют в эту сессию. Либо осенью. Меня это тоже не смущает, будем драться дальше.
– Кстати о драках. Чем закончилось дело с Поплавским? То ли выгнал ты его с канала, то ли нет.
– С Поплавским – я поднимаю договор и хренею. Проблемы могут еще быть. Потому что договор подписан черт-те когда и черт-те кем. При этом юристы утверждают, что они вообще не видели этого договора, и через них он не проходил. И предполагается за невыход программы 50 тысяч гривен, за отказ от договора – 100 тысяч. Это что за фигня? Ни одного подобного договора в компании нет, таких в принципе договоров не подписывают. А этот – подписан! И мы направили им письмо, что расторгаем этот договор и предлагаем им добровольно отказаться от него. Молчат. Почта сообщает, что они его не забрали.
– То есть Поплавский вообще не выходит на связь?
– Он на связи, он тендер даже какой-то выиграл в Минкульте. И все звонят и говорят: ну как же, вы же сказали, что Поплавский – все уже. Но он не под запретом, я хочу подчеркнуть: на канале нет черных списков. Четыре программы у них здесь было. Это много! Во-вторых, качество совершенно не устраивает. Ну вот и все, мы их одну за другой сняли. И у него еще "Крок до зірок", тот, что с детьми. Вот на него он выиграл какой-то тендер в Минкульте.
Количество звонков и давления от Поплавского расходится концентрическими кругами и исчисляется десятками. Это привычный советский способ – позвоночный.
– И что теперь делать?
– Когда звонят и спрашивают об этом, я говорю: он же не у меня тендер выиграл, идите в Минкульт, я при чем? Там написано, что он будет выходить на "Первом национальном". Меня это не колышет. Он придет, принесет новую программу, я посмотрю эту программу, редакция посмотрит, и будут решать по качеству этой программы, а не по тому, что он там выиграл или не выиграл. Так что пока никаких отношений с Поплавским не возникло новых. Они рассчитывают, что мы с ними продолжим. Я не говорю, что категорически этого не будет. Я хочу посмотреть, что он сделает. У нас нет, честно говоря, недостатка в детских и музыкальных программах.
– И Поплавский что-то уже делает?
– Количество звонков и давления от этого человека расходится концентрическими кругами и исчисляется десятками. Это привычный советский способ – позвоночный. Звонят все: от конченных идиотов до близких друзей. Нормальные же люди, я удивляюсь, как он их достает? Умудряется как-то. Он депутат, человек достаточно известный и он в общении добрый, дружелюбный, ну, и люди ему обещают, что мне позвонят. И они мне звонят и говорят: ну хотя бы встреться. Я с удовольствием встречусь и поговорю, как только у меня на руках будет что-то конкретное.
– А чем закончилась история с Шустером?
– С Шустером все нормально, он себе идет, он просто в отпуске, футбол же сейчас, а он футбол любит. Там обыкновенный договор, и мне пока нечем заменить это. Я не собираюсь выгонять его с канала до тех пор... Да я вообще не собираюсь выгонять его. Он очень спорный, я вижу этически спорные моменты. Но информация должна быть, он ее дает, предоставляет слово достаточно многим, сам активно в этом не участвует, а скорее модерирует. Есть вопросы к частоте появления некоторых персон у него в программе. И к модели, например, его заработка. Но это не мои вопросы. Касательно самого Шустера, еще раз: как только мы сделаем что-то лучшее, то да, я охотно его заменю. Но пока нечем.
– Что о канале думают зрители сейчас? Как ты это узнаешь?
– Кредит доверия есть, он достаточно велик. Это касается и социальных сетей, и писем, и звонков в редакцию и всего такого. Но этот кредит очень короткий, люди нетерпеливы. А особенно – в последнее время, потому что люди хотят крови. Их спичи достали, большое количество ненависти. Это объяснимо, потому что война. И от нас скорее требуют пропаганды, чего здесь не будет. И если этого нет, они говорят тогда: ничего не поменялось. При этом на канале все меняется, а они не замечают.
– Почему не замечают?
– А они даже его не смотрят. И это еще один аргумент в пользу того, что пропаганда здесь была бы бессмысленна. Этот канал пока не смотрят. Нам еще работать и работать. Вот это самая ключевая фраза: или быстро, или хорошо. Можешь это поставить в заголовок, если захочешь. Не бывает так быстро, и не будет пока еще хорошо. Здесь работать нужно годами. Не факт что это буду я, мне все равно. Мне бы запустить безвозвратный процесс перехода к общественному телевидению. Вот запустить, чтобы он стал безвозвратным.
– Зачем тебе все это вообще было нужно? Неужели не хватило в Харькове наиграться в государственное ТВ?
– Ну кто-то же должен, родненький. Кто-то же должен это делать.
