Филимонов: Труханов – мачо, спортсмен. При встрече можем с ним обняться G

– Олег, добрый день. Всю юность провел с вами как зритель. Вы мало меняетесь. Почему?

– Вы благородный человек, Дмитрий. Я очень люблю, когда мне говорят, что я мало меняюсь. Как-то так природа, по всей видимости, распорядилась. Несмотря на то, что мне много лет… Но я до недавнего времени купался в море зимой, играл в теннис...

– До холеры в Одессе или после?

– Уже после холеры, конечно. Холера в 1972–1973-м была… То есть я вел достаточно здоровый образ жизни и поэтому так хорошо сохранился.

– Вам никогда не говорили, что вы похожи на Расторгуева?

– Мне сам Расторгуев говорил, что я на него похож. Мы как-то были на "Кинотавре" в Сочи, и я рассказывал людям, что на самом деле мы братья... Знаете, как в индийском кино: отец – прокурор, мы – братья, потерялись, он спился, а я пошел в прокуроры. Приблизительно такая была версия. В общем, мы с Колей действительно похожи внешне.

– По жизни вы джентльмен?

– Думаю, да. Хотя, конечно, университетское образование у меня одесское все-таки, а не оксфордское. Но Одесский университет – это то место, где учили многому понемногу.

– "Мы все учились понемногу…"

– "Чему-нибудь и как-нибудь". Поэтому, конечно, джентльмен.

– Вы родились в Николаеве. Родители ваши тоже из Николаева?

– Нет. Папа родом из Мордовии, мама родом из Николаева. Это была педагогическая семья. Мама – учитель младших классов и филолог. Папа – историк.

– Мама еврейка, папа русский.

– Да.

– Интернациональная семья.

– Абсолютно.

– Вы больше русский или еврей?

– Меня воспитывала еврейская бабушка. Поэтому, по всей видимости, больше еврей. Хотя я не выучил идиш. А пытался. У меня с детства была страсть к языкам. Я очень любил языки и хотел выучить. Но бабушка с дедушкой переходили на идиш только тогда, когда хотели, чтобы папа чего-то не понял. Поэтому я не выучил.

– В 16 лет вы уехали из Николаева в Одессу, поступили на факультет романо-германской филологии Одесского государственного университета. Почему именно туда?

– С детства мечтал. I have a dream, как говорил Мартин Лютер Кинг. У меня была мечта, причем конкретная: поступить на факультет иностранных языков. Я с пяти лет учил английский. Мне это очень нравилось. Не знаю почему, честно говоря. Потому что ни мама, ни папа английского языка не знали, тем не менее мне это действительно нравилось. Я пел песенки на английском языке. Потом, где-то с восьмого класса, я сильно увлекся Beatles, читал Агату Кристи в оригинале. Когда я поступил, я был счастлив… Сразу попал в шекспировский театр, даже играл старика Дулиттла в оперетте "Моя прекрасная леди".

– Вы в детстве учились в музыкальной школе.

– Да.

– Вы музыкальный ребенок?

– Да. Когда меня спрашивают: "Ты музыкант?" – я говорю: "Да, я музыкант". "Ты ученый?" – "Да, я ученый". "Ты бизнесмен?" – "Да, я бизнесмен". "Ты эстрадный артист?" – "Да, я эстрадный артист". "Может быть, ты телеведущий?" – "Да, собственно, и телеведущий". "Ты драматический артист?" – "Да, я драматический артист". Но прежде всего я одессит, Дмитрий. Это главное, что из всего этого ряда нужно отметить.

– Но музыкальная школа даром не прошла. Вы же играли в ресторане на саксофоне, клавишных и гитаре.

– Да.

– Потрясающе. Какой ресторан?

– Ресторан был на Адмиральской в Николаеве. И назывался он "Маяк".

– То есть еще до Одессы?

– До Одессы. Мне было лет 15–17.

– Какой репертуар?

– Я исполнял все. Меня взяли в ресторан, но я не очень крепкий музыкант был с точки зрения техники, потому что самоучка. Единственное, на чем я более-менее профессионально играю, – это аккордеон. Как говорил мой покойный дедушка: "на аркадионе". "Возьми аркадион. Сыграй".

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Еще и аккордеон вдобавок.

– Конечно. Я заканчивал школу по классу аккордеона. Но в ресторане я играл либо на клавишных, либо на гитаре. И периодически, когда мне давали саксофон... У меня своего не было. Когда мне получалось получить у кого-то саксофон, я играл на нем. А взяли меня потому, что я правильные слова пел. Понимаете?

– То есть?

– Если на английском – я пел правильные английские слова. Если на французском – правильные французские слова… Потому что пели наборняком – что-то похожее. У меня был знакомый Фима, который играл на басу. Он блестяще пел Челентано. Ну вот копия. Понимаете? Но эти слова... Я помню, как-то в "Лондонской" мы играли, и в зале была какая-то итальянская делегация. Я смотрел на этих людей, а они были совершенно ошарашены: человек блестяще поет на итальянском, но ничего не понятно.

– Ресторан "Маяк" – большой?

– Не очень. Это было кафе, которое вечером работало, скажем так, в ранге ресторана.

– Сколько тогда платили за песню?

– По-разному. Иногда рубчик, иногда три. И совсем шальные платили пять. Это в Одессе платили 10. В Одессе я играл на старом морвокзале, и там в районе девяти была пересменка у таксистов. Как только они начинали подниматься по лестнице, что бы мы в этот момент ни играли, я начинал: "А дорога серою лентою вьется..." И все они подходили – и по 10 рублей сдавали. Было шикарно. Как-то играл восемь раз подряд футбольный марш.

– Были футболисты?

– Нет. Чувак какой-то выпил и ему очень нравилось. А он же короткий – там нечего играть. Вот восемь раз он его заказывал.

– Помните, чья музыка?

– Нет.

– Блантера.

– Блантера! Класс.

– В Одессе вы тоже играли в ресторанах?

– Да.

– В каких?

– В нескольких. Я играл на старом морвокзале.

– Это было модное место?

– Это было самое модное место в Одессе. Там собиралась такая фэнси-публика, очень смешная публика. Одесские девушки, очень красивые… В изобилии.

– Какой это год был?

– Это середина 70-х.

– Одесса еще не разъехалась.

– Нет, почти все были на месте. Было просто замечательно. Как-то ко мне подошел парень, очень хорошо одетый, заказать песню. Дал 10 рублей и сказал: "Ребята, сыграйте что-то на ваше усмотрение, только сделайте объявление". Я говорю: "Если без матюков, то – пожалуйста". – "Друзья поздравляют Виталия и Ларису с возвращением мужа Игоря". Вот такое объявление. Зал умер!

– Вы были богатым человеком тогда?

– Нет. Я был небогатым человеком. Но деньги у меня водились, скажем так.

– Рублей 300 получалось в месяц?

– Нет. Когда я окончил университет, начал работать преподавателем и попутно писал диссертацию, а в субботу и воскресенье я либо играл, либо давал уроки отъезжающим на постоянное место жительства – сами знаете куда.

– И сами знаете кому.

– Да. Это очень смешная и веселая эпоха моей жизни. В общем, тогда получалось заработать примерно такие деньги.

– Середина 70-х годов, Одесса. Совершенно потрясающий город. Он, в принципе, хорош всегда, но тогда, на мой взгляд, в нем еще был тот колорит, который известен во всем мире. Какой была атмосфера в Одессе во времена вашей юности?

– Мне Одесса напоминала город-праздник. Праздник не только в выходные дни, как сейчас, когда навалом приезжает людей из Киева, из Харькова, еще откуда-то… Меня это страшно угнетает. Потому что эта Одесса выходного дня мне категорически претит.

А тогда был дух старой Одессы, люди, которые все знают обо всем. Можно было любого спросить за политику – он рассказывал. Про "Черноморец" – пожалуйста. Про цены, конечно же, про то, что творится в Америке, разгул Пиночета в Чили... Все это люди знали в подробностях. Причем рассказывали, как будто они это видели. Это был такой слегка припорошенный пылью город. Все время. Хотя его мыли, между прочим. Помню один уникальный случай. Приехала какая-то страшная комиссия из ЦК или откуда-то на завод коньячных вин в Одессе ("Шустов" он потом назывался) – а там лишняя продукция оказалась. И они заполнили две цистерны коньяком и полили город. 

Еще тогда все пляжи были доступны для людей. Можно было прийти на любой и лечь. Если у тебя было 15 копеек, ты мог лечь на топчан. А если не было 15 копеек, можно было лежать просто на песочке, загорать, купаться. Были склоны. И на этих склонах одесские хозяйки глиной стирали ковры. Представляете? Намазывали глиной ковер, а потом морской водой смывали эту глину.

– Интересно. Город-праздник. Работал театр оперетты с Водяным, Деминой и Сатосовой.

– Да-да.

– Оперный театр потрясающий.

– Конечно.

– И все еще были живы, и был неповторимый колорит.

– Да.

– Сегодня этот колорит остался?

– Это больной вопрос, Дима. Конечно же, этот колорит в каких-то местах Одессы есть. Мне бы хотелось, чтобы этот колорит вернулся. Не локально, в какие-то точки Одессы… Конечно, можно сегодня пройти по улице Лазарева, по Молдаванке, на Косвенную зайти, где я жил когда-то, и встретить людей, которые говорили: "Кудой ты пошел? Иди сюдой". Но не в этом дело. Дело не в этой некой местечковости, в хорошем смысле этого слова. Понимаете? Дело не в искаженном языке, который является конгломератом большого количества языков…

Мне хотелось бы вернуть дух в Одессу, вернуть легенду Одессы, вернуть какие-то вещи, которые безвозвратно утеряны. Потому что Одесса всегда стояла на трех "м": это моряки, то есть море, медицина и музыканты. Но на самом деле Одесса была значительно богаче. Конечно, море. Конечно же, одесские музыканты всемирно известные. Мы не говорим даже об Ойстрахе или...

– Школа Столярского.

– Мы говорим о школе Столярского, которая еще до недавнего времени давала миру Сашу Винницкого или Дору Шварцберг, Захария Зорина. Мировые имена. Это мировые звезды. Но их нет в Одессе. Понимаете? Хотелось бы всех стянуть каким-то образом, сделать музыкальный кластер… Знаменитую Одесскую консерваторию Нежданова, где были Белла Руденко, Мирошниченко, Огренич, где были басы знаменитые… Балетную школу одесскую… Все это каким-то образом рассасывается, куда-то уходит, исчезает из Одессы. Нужно все назад вернуть.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Когда сейчас приезжаешь в Одессу и заходишь в старые дворы, мне кажется, что время остановилось. Может, даже хорошо, что их не реставрируют?

– Думаю, плохо, что их не реставрируют. Вы понимаете, вообще эта история с домопадом...

– Ужас.

– Ужасная история. Я попытался проанализировать, почему такое происходит… Все просто, как колумбово яйцо. У человека течет труба водосточная с другой стороны дома – какое-то коленце там подгнило. А Одесса выстроена из ракушняка: все моментально впитывается… Человек приходит в ЖЭК и говорит: "Ребята, поменяйте кусок трубы". Стоит это 200 гривен: с работой, с трубой, с лестницей… Еще 10 гривен – покрасить. Но этого не происходит. Труба продолжает течь, стена продолжает мокнуть, а через год, помимо плесени, появляется реальная опасность того, что это дело рухнет. Если рухнет только кусок стены, то, допустим, за 20 тыс. гривен ее можно отремонтировать. Но если труба будет течь дальше, в подвал, то рухнет дом. Тогда и двумя миллионами не обойдешься. А всего-то делов, как говорят в Одессе, было на 200 гривен. В общем, надо это в какое-то нормальное русло приводить, порядок сделать.

– Вы легендарные одесские дворы еще застали?

– Ну конечно! О чем вы говорите?! Конечно, я застал легендарные одесские дворы. Я жил на улице Косвенной, это сердце Молдаванки, рядом со "Староконкой". Там были галереи, которые шли вокруг двора. Из галереи были входы в квартиры. Возле каждой двери стояла табуреточка, на табуреточке стоял керогаз или примус. У тех, кто побогаче, – керогаз. Керогазы и примусы работали с самого раннего утра – все жарили.

Помню, я совсем молодой еще студент, только поступил… Я несколько дней всего прожил в этом дворе… Возвращался домой и вдруг с третьего этажа мне толстая-толстая тетя Фрида кричит: "Студэнт! А ну иди наверхь". Я с портфельчиком пришел наверхь, и она говорит: "Шо? Мамки ж нету здесь рядом. Кушать хочешь". На самом деле я, конечно же, хотел кушать. Она говорит: "Щас". У нее стояла сковорода чугунная – с нее можно было уголь добывать, такая черная и засаленная... И на этой сковороде лежали три котлеты. Котлеты были невероятного размера: больше, чем моя ладонь. Она сказала: "Щас". Засунула руку в жуткую антисанитарию, куда-то под табуретку, достала кирпичик серого одесского хлеба, отрезала мне горбушечку, значит, и вилкой эту котлету... Она свисала – представляете? – с этого хлеба. Потом достала помидор, об себя его вытерла. "Нужно же чистое кушать". И я, обжигаясь, захлебываясь этим помидором...

– Вкусно было.

– Это было что-то просто невероятное. Это дух одесского двора. На любой праздник собирались, тут же выносили столы, выносили скособоченные скамейки, ставили козлы, на них укладывали доски, простынкой перекрывали. Кто-то выносил холодец, евреи – фаршированную рыбу, кто-то выносил мамалыгу, вино бессарабское, кто-то – семочки. И начиналось гулянье, которое продолжалось до глубокой ночи. В разгар гулянья они мне говорили: "Студент, неси аркадион". Я выносил аккордеон и начинал Майю Кристалинскую, Утесова, конечно, пел из Кобзона что-то...

– "А у нас во дворе".

– "А у нас во дворе есть девчонка одна". И весь двор затягивал... Это было уникально. Это было единение. Это дух одесского двора, который исчез. Его надо возвращать.

– Неповторимо. 

– Дети сейчас играют непонятно как... Во-первых, никто не знает друг друга. Дети еще более-менее: они знакомятся в песочнице. А взрослые не знают, кто живет напротив. Это на самом деле беда.

– А вы в коммуналке пожили?

– Конечно. А как же?!

– Много соседей было?

– Помимо нас, еще трое. Я когда поселился в эту коммуналку, мы с Лорочкой совсем молодые были. Это была ее квартира. Я в прийми прийшов. Когда я первый раз зашел в туалет, меня потрясло объявление, которое висело в туалете. Оно звучало так: "С понедельника – Поля, с понедельника – Валя, с понедельника – Надя, с понедельника – Лора". Что это?

– Кто убирает.

– Да. Это как раз был график уборки.

– График дежурства.

– И мой кореш, который пьяненький заходил в туалет, начинал петь: "С понедельника Поля, с понедельника Валя..." Вот такая вот история.

– И количество... Как оно называется?.. Сидений на унитаз.

– Да. У всех свои кружки, конечно. Я прикалывался, что это олимпиада. Скоро начнется.

– В парк, где собирались футбольные болельщики, вы ходили?

– Обязательно.

– Парк Советской армии он назывался?

– Это на "Соборке", на Соборной площади. Там когда-то стоял собор и сейчас опять стоит. Еще там памятник совершенно гениальному человеку стоит – Воронцову. Это единственный момент, где я с Пушкиным не схожусь. Потому что он про него очень нелицеприятно сказал. А я на самом деле и в процессе написания диссертации, и учебы частенько ходил в библиотеку университета, в воронцовский фонд. И я увидел, насколько Воронцов был образованным, глубочайшим и человеком, и патриотом края. 

– Так что там в парке?

– Там собирались футбольные болельщики. Ну, во-первых, они знали про все. Они знали, кто сегодня больной, почему не выйдет играть, какие перспективы у "Черноморца", что Заболотный все... В общем, это уникальные совершенно люди. Причем у них споры доходили практически до драк.

– Но не дрались.

– Но не дрались. Они могли закончить спор: "Знаешь что? Иди ты..." И говорили точный адрес, куда идти. На что другой говорил: "А ты иди..." И давал ему другое место, куда нужно идти. Но тем не менее когда был футбол, то вся Одесса шла в парк Шевченко, на стадион – и все болели. И для меня, знаете, такое западло, что "Черноморец" играет не в высшей лиге. Как-то это не по-человечески. Совсем не по-человечески. Надо вернуть "Черноморец" в высшую лигу.

– Ваш любимый уголок Одессы?

– Их несколько. Один из самых любимых – это район улиц Отрадная, Уютная. Это старая Одесса, Одесса Паустовского, Одесса Веры Инбер, Олеши, Одесса Катаева.

– Багрицкого.

– Багрицкого, совершенно верно. Они все находились приблизительно в этом кусочке Одессы. И я очень люблю это место. Когда там не было совсем уж новых домов, там было просто потрясающе.

– Одесса уже почти вся уехала. Мы это понимаем. Хотя некоторая часть ее возвращается. Говорят, что люди из Израиля и Америки приезжают жить в Одессу. Есть такое?

– Да, есть. Приезжают жить. Это естественный процесс. Это возвращение к своим корням, возвращение к своей молодости, воспоминание о том, что было, как было хорошо в то время. Люди возвращаются и многие из них могли бы Одессе очень даже сильно помочь. Я знаю по крайней мере с десяток людей, которые с удовольствием бы инвестировали в Одессу, с удовольствием бы потратили свои деньги именно в Одессе, именно для Одессы, именно для одесситов. Необходимы правила игры нормальные, чтобы никто не мог забрать, чтобы никто не мог отнять рейдерски ничего. И тогда эти люди приедут в Одессу и с удовольствием будут делать бизнес.

– Из Одессы уехали десятки, а может, и сотни тысяч. Вам уехать никогда не хотелось?

– Если правду говорить, то где-то после окончания университета у меня какая-то такая мысль проскальзывала.

– Язык знаете...

– Да. Но она была не сформирована. Это была некая "колбасная эмиграция" из страны тотального дефицита… Я тогда уже зарабатывал каких-то денег. Не много, но тем не менее. И я хотел за свои деньги пойти и купить в магазине курицу. Но это же бесперспективно было. Меня Левинзон познакомил с директрисой инвалидного магазина. Тогда были магазины для инвалидов войны и в этих магазинах продавался дефицит. И я познакомился с этой директрисой, и, значит, туда периодически ходил и получал синюю курицу.

– С клеймом.

– Да-да. На ней было фиолетовое клеймо. И, значит, полкило сыра, масло, кофе растворимый.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Вы даже были членом КПСС?

– Да, был.

– Как вас угораздило?

– Я защитил диссертацию. И, когда дело подходило к защите, меня вызвали в партком и говорят: "Филимонов, ты молодой мужчина. Кто-то же должен заведовать кафедрой..." А у меня женский коллектив. Из 27 человек, по-моему, 25 были женщины. Я говорю: "А чего я? Чем я провинился?" – "Беспартийного мы же не можем поставить заведовать. Ты мужчина, ты кандидат наук, ты должен быть партийный". Ну и меня, значит, приняли в партию. 

Когда мы играли в КВН, в команде партийными были я и Левинзон. Слава Пелишенко, капитан нашей команды, узнал об этом и сказал: "Пожалуй, в этой партии и я могу состоять". Это было прикольно.

– Вы написали кандидатскую диссертацию, потом докторскую…

– Я докторскую, к сожалению или к счастью, не закончил. Я окончил целевую стационарную докторантуру и писал докторскую диссертацию. Но к этому моменту уже все начало валиться... Плюс еще я занимался достаточно большим бизнесом и понимал, что [научная работа], по всей видимости, уже не востребована. Если я, будучи доцентом и кандидатом наук, получал достаточно большую зарплату и были перспективы, то потом, когда все рухнуло, рухнул Советский Союз, все перешли на купоны… Вы помните?

– Конечно.

– Это все стало абсолютно...

– Не смешно…

– Это было абсолютно не смешно. Это было грустно. Потому что я к этому шел достаточно долго, с удовольствием этим занимался. Хотя не столько наукой, сколько преподавательской деятельностью. Мне больше всего нравилось работать в аудитории со студентами.

– А темы своих кандидатской и докторской диссертаций вы помните?

– Конечно.

– Огласите, пожалуйста, весь список.

– Кандидатская у меня была: "Ритмическая организация англоязычной художественной прозы". А тема докторской звучала так: "Текстовые категории в оригинале и способы их сохранения в переводе". На материале англоязычной художественной прозы, разножанровой и разнофункциональной. То есть это достаточно длинная байда в названии, но на самом деле работа была интересная. Потому что она выявляла законы компенсации: что есть в оригинале и чем это компенсируется в переводе.

– Слушайте, вы были серьезным человеком. Вы преподавали на кафедре романо-германской филологии Одесского университета имени Мечникова.

– Да.

– И заведовали кафедрой?

– Нет.

– Но тем не менее вы занимались серьезным делом, были уважаемым человеком. Вы сегодня жалеете, что ушли? Или слава богу, что так получилось?

– Я, конечно же, не жалею. Единственное, по чему я скучаю, – по работе в аудитории.

– Слушайте, там же были одни женщины, девушки, студентки. Я понимаю, по чему вы скучаете.

– Это да. По этому я тоже скучаю. Но я очень много преподавал на юрфаке, у меня были студенты-юристы. Многие из них стали сейчас судьями, прокурорами и депутатами Верховной Рады. Так что я научил.

– Но женский контингент среди студентов в Одессе, говорят, был самый лучший именно у вас.

– Да, конечно. Самые красивые девочки всегда занимались на инъязе. Это, как говорится, и ежу понятно.

– Как родилась команда КВН "Одесские джентльмены"?

– Команда родилась очень просто. Позвонили с центрального телевидения в Одессе, спросили, есть ли кому играть. Это был 15-летний перерыв между последним КВН, который выиграла Одесса… Потом КВН закрыли.

– Это год 86-й, наверное?

– В 86-м позвонили. А до этого, 15 лет назад, запретили КВН. И позвонили Валерию Исааковичу Хаиту, который был легендарным одесским капитаном. Он сказал мне: "В Одессе есть команда, которая играет". А в университете все время продолжали играть. Филологи играли с юристами, математики – с физиками, геологи – с кем-то еще. Существовали факультетские команды. И была собрана достаточно мощная команда, в основном состоящая из физиков и математиков. Из филологов был я и Игорь Шевченко.

– Кто вас пригласил?

– Меня на самом деле пригласил Валерий Исаакович Хаит. Пригласил как тапера, чтобы я поигрывал на пианино. И в тот же самый момент меня вызвали в партком. И парторг университета, покойный Леон Хачикович Галустян, очень мировой дядька, мне сказал: "Слушай, Филимонов. Надо пойти, посмотреть, чтобы глупость не сказали. Ты молодой, хороший, ты коммунист. Ты должен присматривать. Пойди". Я сказал: "Хорошо, Леон Хачикович, я пойду"… Я поехал и мне страшно это дело понравилось. Особенно после первой игры, где мне дали слова. Я вышел на сцену в качестве Горбатого в знаменитой миниатюре "Ремонтная бригада "Черно-белая кошка" и проснулся знаменитым на следующий день.

– Вы сами себе писали или были авторы?

– Нет, мы писали себе сами. Все, кто говорит, что [писал] Жванецкий... Нет, ничего такого не было. Единственное, что было: Гарик Голубенко из старой команды КВН написал монолог с зеркалом для Яши Левинзона. Все остальное было наше.

– Вы сегодня наблюдаете за масляковским КВН?

– Нет.

– Скучно?

– Да. Пропало самое главное: игра интеллекта и ума, соревнование. Из клуба веселых и находчивых он превратился в клуб веселых. Без находчивых.

– И то веселье сомнительное.

– Это отрепетировано, написано и поставлено профессионалами...

– "Это нельзя, то тоже".

– Цензура, все дела. То есть я это практически не смотрю.

– Но из КВН вышло много талантливых ребят, которые нашли себя и в кино, и в театре. Вы следите за творчеством Галустяна, Светлакова, Мартиросяна?

– Ну, есть люди, которые мне нравятся.

– Интересные ребята.

– Светлаков – блестящий совершенно. Я его лично знаю. Очень хороший парень, на мой взгляд. Блестяще пишет.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Вы сыграли на телевидении 600 ролей.

– Примерно.

– Ужас.

– Ну чего? Много.

– Что вам больше всего самому понравилось из сыгранного?

– Ну...

– По гамбургскому счету.

– По гамбургскому счету, мне понравились мои женские роли в анекдотах. Это, пожалуй, хит.

– Олег Школьник вас не случайно назвал гением дамского перевоплощения. 

– Это точно.

– А женщин играть тяжело?

– Нет, не тяжело. Я жил в одесской коммунальной квартире и на женщин насмотрелся, особенно на одесских. Я с них писал свои образы.

– После сыгранных вами женских ролей предложений непристойных от мужчин не было?

– Нет, один раз я по запаре в женском гриме пошел в туалет. И, естественно, ломанулся в мужской. И такой вой начался: "Шо ты, курва..." В общем, я не буду продолжать, потому что это неприлично… Я сказал: "Я свой, ребята. Вот он я".

– Мы говорили о том, что у вас было средоточие красивых девушек-студенток. Вам как преподавателю, как мужчине приходилось непросто?

– Наверное, какое-то время приходилось непросто. Но надо держать себя в руках.

– Справлялись?

– Да, справлялся.

– Были моменты, когда вы чувствовали, что влюбляетесь в студенток?

– Пожалуй, нет. Симпатизировал – да. Ну понятное дело, девочки красивые и молодые, многие из них умные. Это было очень здорово.

– У вас, говорят, удивительная жена. Сколько вы вместе уже?

– Мы вместе больше 40 лет.

– Не надоело?

– Нет. Если существует в жизни везение, то, пожалуй, это оно… Это второй заход у меня был. Мне очень повезло с женой – это воплощение одесской женщины. Она умная, красивая, спортивная, с очень острым языком, она мой главный критик и оппонент. Что бы я ни делал, какие бы тексты я ни писал – всегда проверяю на ней. Если ей смешно, если она говорит "класс", я понимаю, что это 100-процентный успех. Если она говорит "наверное, нет", то я очень долго буду думать, прежде чем это вставить. Она мастер спорта по настольному теннису, чемпионка Украины. Она учительница от бога. Она преподавала в младших классах в украинской национальной школе все предметы на украинском языке. Ну, она классная. Ее дети обожают. До сих пор нас приглашают на свадьбы, крестины, именины. Приходят и спрашивают, куда ребенка отдать.

– Почему перед тем, как жениться, вы долго мылись в бане?

– Это оригинальный вопрос. Я работал со студентами в колхозе на уборке урожая.

– Что убирали?

– Да, конечно, помню. Виноград. Я сказал начальству, что женюсь, что мне надо обязательно хотя бы на три дня уехать. И меня отпустили. Но отпустили меня не до начала рабочего дня, а после. И пока я доехал до Одессы... Вы же знаете, в Одессе была с водой страшная проблема.

– Всегда была.

– Даже у одесских КВНщиков была такая шутка: "Уж полночь близится, а Германа все нет. Купайтесь, Лиза, сами. Потому что после 12 в Одессе не идет ни Герман, ни вода". И вот я приезжаю домой. И что? Нету воды. Я в тазике как-то частями помылся, а на следующее утро пошел в баню. Знаменитая одесская баня на Провиантской. Я распарился там хорошенечко, и когда пришел домой и надо было уже ехать в ЗАГС, я был такого цвета, как ваш платочек примерно. Хорошо, что фотографии были не цветными, а черно-белыми. 

– Гости заметили что-то?

– Ну, гости… "А, гуляй!"

– Свадьба веселая была?

– Очень.

– Где отмечали?

– Дома.

– В маленькой коммуналке?

– Не в маленькой, а в коммуналке побольше, у Лориных родителей на Ришельевской.

– Сколько человек собралось?

– Наверное, человек под 30. Как они поместились туда, я не знаю.

– На досках сидели?

– Конечно.

– Ваша жена такая спортивная была в свое время. Сейчас она продолжает заниматься?

– Да. Она продолжает заниматься. Она 70 раз отжимается от пола. Ей 65 лет. Я ей говорю: "Мама, ты можешь идти в сержанты американской армии, если что".

– У вас двое дочерей: Виктория и Карина. Виктория от первого брака, Карина от второго. Обе живут в США.

– Нет. Кариночка живет в Одессе. Она была в Америке, но вернулась, много лет уже живет в Одессе. У меня в Одессе двое внуков.

– Чем дочери занимаются?

– Вика помогает мужу. У него крупная риэлторская компания. Младшая – профессиональный телевизионщик. Она оканчивала нью-йоркский университет, факультет ТВ-продюсерства и менеджмента.

– Ух ты!

– Да. Но ушла в психологию. Сейчас практикующий психолог. 

– Сколько внуков у вас всего?

– Четверо. У меня две внучки, Марсела и Вивьен-Ли, они живут в Нью-Йорке.

– Потрясающе.

– …внук Эвон, который тоже родился там. И внучка Мия, которой скоро будет один год. Эвон в этом году поступил в морской колледж. Так что у нас в семье наконец-то будет свой моряк.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Кто-то из внуков на вас похож? По ощущениям.

– Я думаю, да. Особенно старшие, американские.

– Жизнь миллионов людей в Украине, можно сказать, поделилась на период до российской агрессии и после. Это было настолько неожиданно, настолько предательски, что многие не отошли от этого до сих пор. Как вы восприняли то, что Россия отняла Крым и пошла на Донбасс?

– Вы знаете, Дмитрий, это больной вопрос для меня и больной момент... Я никогда не предполагал, что человек, который живет рядом с тобой, вдруг заходит к тебе в квартиру и говорит: "Слушай, давай я у тебя здесь поживу. Вот это твое, а туалет, коридор – мой..." Ты говоришь: "Каким образом? Как это может быть? Это же мое"…

Я воспринял это как удар обухом по голове. У меня в России было много знакомых, друзей, людей, с которыми я общался.

– Конечно.

– Я там работал много, выступал, вел какие-то мероприятия. И я принял для себя жесткое решение: как бы меня туда ни приглашали, я отказался туда ездить.

– И с тех пор не ездите?

– И с тех пор не ездил ни разу. Это моя принципиальная позиция. Если когда-то, даст бог, что-то поменяется, что-то выправится, то, может быть, удастся восстановить связи. Сейчас из тех людей, которые живут там постоянно, я общаюсь только с Михал Михалычем Жванецким, с ребятами из "Квартета"...

– Родные люди.

– Да. И практически все.

– Вы известный патриот не только Одессы, но и Украины. Я знаю, что после того, как началась эта беда, вы стали учить украинский язык и говорить по-украински.

– Діма, я намагаюся розмовляти українською мовою. Мені бракує практики, але ж я за фахом філолог. І я намагаюся розмовляти правильно. Але я ще перекладаю з російської мови. У мене немає навика. Ну, мабуть, колись я зумію розмовляти добре.

– Вы знаете, это здорово на самом деле. С другой стороны, немножко удивительно. Я вам объясню, почему. Когда-то в конце 70-х годов я приехал с папой в Одессу. Он там строил целый ряд объектов. И мы всегда ходили в театр. И мы пошли в тот раз не в оперетту, не в Русский театр имени Иванова, а в украинский театр имени Шевченко.

– Да. [Тогда – имени] Василько.

– Василько, да. Спектакли тогда начинались в 19.30. И в театре – никого, кроме нас. Два человека на весь театр. И билетеры говорят: "Простите, спектакль не состоится". Я маленький был, спросил: "А у вас такое бывает?" Говорят: "Да, бывает довольно часто". То есть в Одессе тогда не ходили в украинский театр.

– Ситуация изменилась. В украинский театр ходят. Причем достаточно много людей. Там очень есть хорошие спектакли, потрясающие режиссеры работают. Я считаю, что есть спектакли, которые вообще просто на ура. Они сейчас "Тени забытых предков" сделали.

– Вы ходите в одесские театры?

– Хожу.

– Одесские театры сейчас хороши? Вы же можете сравнивать.

– Ну есть что-то, что мне очень нравится. И есть что-то, что мне не нравится вообще...

– Ну оперный – на уровне?

– Оперный – на уровне.

– Оперетта?

– Оперетта на уровне. Оперный и оперетта на уровне. В Русском театре есть [хорошее] и есть что-то не мое. Я недавно был на спектакле – и, знаете, двоякое ощущение.

– Не зашло.

– Ну не заходит.

– Но зал красиво сделали. 

– С этим там все в порядке. Там и блестящая труппа есть. По крайней мере, Олег Школьник, Ира Токарчук, с которыми я работал в "Джентльмен-шоу".

– Бессель играет еще?

– Бессель играет. Есть люди в оперетте, в украинском театре, но не все ровно.

– Многие одесситы, с которыми я общаюсь, говорят мне, что Одесса сегодня очень "ватный" город, что большинство одесситов хотели бы жить в России. Насколько это правдиво?

– Дима, мне сложно это комментировать по причине того, что подавляющее большинство людей, которых я знаю хорошо, с которыми общаюсь, вижусь, провожу время, – это патриоты Украины. Это люди, которые всегда помогали независимости, собирали деньги, помогали госпиталям, отправляли посылки в АТО, занимались лечением людей, которые прибывали из зоны военных действий, и так далее. Это мои близкие друзья, это люди, которых я лично знаю, знаю, что они делали. Точно так же, как я ходил в госпитали, давал концерты или собирал на лечение ребят после ожогов и так далее. Конечно, наверное, "вата" есть. Ну, собственно, как и везде. Сказать, что в Одессе ее подавляющее большинство, – вряд ли. Я бы так не говорил. В Одессе все-таки много разумных людей. Это наша земля, это наша страна.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Вы приняли непростое для себя решение баллотироваться в мэры Одессы. Кто это вам первым предложил?

– Расскажу правду. Вообще политики... Я никогда не был в политике…

– Поэтому говорю правду…

– Поэтому говорю правду! Мне предложил президент Владимир Александрович [Зеленский]. И, честно говоря, я долго думал. Скажу как на духу. Долго принимал это решение. Естественно, принимал я его вместе со своей супругой, с семьей, близкими друзьями. С ребятами, с которыми я работал вместе и работаю до сегодняшнего дня.

– Супруга сказала: "Нет".

– Поначалу. Причем она сказала "нет", потому что она меня хорошо знает. Но я долго созреваю. Но если я уже созрел, то потом шаблю в руки – и я начинаю двигаться вперед. Она боялась за мое здоровье... Но, вы знаете, я подумал, что порядочные люди почему-то не идут в политику… Их действительно в политике очень мало. Почему они не идут в политику? Какие-то жлобы, непонятно кто – идут, а порядочные нет. Хотелось бы разорвать этот порочный круг. Понимаете? Чтобы порядочные люди начали приходить в политику. Потому что получается, как в том анекдоте про прыщи и интимную жизнь. Знаете?

– Нет.

– Когда женщина приходит к дерматологу и говорит: "Доктор, у меня прыщи". Он говорит: "Да… А как у вас с интимной жизнью?" – "Ну, доктор, никак". – "Ага, значит, у вас прыщи, потому что нет интимной жизни. А нет интимной жизни, потому что у вас прыщи... Какой-то замкнутый круг получается". 

Порядочные люди не идут в политику, поэтому в политике нет порядочных людей.

– Но президент разорвал этот круг своим примером.

– Кстати, я у него спрашивал: "Владимир Александрович, как вы решились на это?" Он говорит: "Ты знаешь, вот решился. Пришел – и начал работать". Конечно, это тяжело. Но, вы понимаете, находиться в состоянии любимца народа… Это я в данной ситуации и про себя говорю тоже.

– Да-да. 

– И вдруг очутиться в ситуации, когда тебя с разных сторон начинают [критиковать]… Но необходимо сделать шаг. Если честно, мне надоело. Мне надоело, что город, который я обожаю, в котором я живу всю свою сознательную жизнь, который мне дал практически все… Иногда спрашивают: "Зачем ты идешь в политику? Что тебе надо?"

– Возвращать долги…

– Абсолютно точно. Идти надо, не чтобы что-то получить, а чтобы отдать. Чтобы отдать то, что тебе притаманно… Есть очень хорошее украинское слово. Потому что я Одессе обязан всем, что у меня на сегодняшний день есть. Я обязан этому городу. Без этого города, пожалуй, не было бы ни КВН, ни телевидения, ни моей научной работы, ни звания народного артиста Украины, ни драматических ролей – ничего. Я хочу что-то этому городу вернуть, что-то отдать. Конечно, я не "крепкий хозяйственник", но сейчас мэр и не должен быть "крепким хозяйственником".

– Он должен команду собрать.

– "Крепкие хозяйственники" – это когда хозяйства уже нету, а он крепко держится за свое место. "Крепкими хозяйственниками" должны быть замы, должна быть команда. А команда формируется, она уже сформирована практически. В ней есть совершенно блестящие люди. Вадим Мороховский, допустим. Заслуженный экономист Украины, председатель правления банка "Восток". Я его называю Вадичек. Я его знаю с 1992 года... Действительно гениальный человек, меценат... Вот такие люди должны идти. Есть парень в команде по фамилии Арутюнян. Он директор медицинского дома "Одрекс". Есть Наташа Жукова, чемпионка мира по шахматам. 

Я никого не хочу обидеть, но я смотрю на сегодняшние заседания городского совета периодически… Я начал их смотреть после того, как мне предложили пойти [на выборы]…

– Так лучше бы вы и не начинали.

– Вот это да. Потому что за державу обидно. А мне обидно за город, который всю жизнь стоял на китах… Всю жизнь в этом городе была легенда...

– Да.

– А на чем эта легенда строилась? Это очень интересно. Можно, я буквально несколько слов скажу?

– Да.

– На экономической свободе.

– Порто-франко.

– Абсолютно точно. Появилась идея порто-франко. И как только дали экономическую свободу, в эту зону начали стекаться негоцианты, художники, архитекторы...

– Контрабандисты.

– Контрабандисты, опять-таки, люди, которые делали гешефт...

– Вольный город.

– Совершенно верно. Вольный город с определенным городским уставом, с определенными правилами игры. Потому что когда есть правила игры, когда они прописаны в уставе города, когда это все сформировано таким образом, что тебе не нужно идти к чиновнику и решать вопрос... Делай по написанному. Если не знаешь как, делай по закону. Это же общепринятая вещь.

– То, что вам 68 лет, не помеха активной деятельности мэра? Выглядите вы очень хорошо.

– Дмитрий, вы добрый человек. Хороший, добрый человек.

– Главное – правдивый.

– Да. Есть хорошее выражение из книги Кена Кизи "Пролетая над гнездом кукушки": "Я хотя бы попробовал". Я думаю, что надо отталкиваться от этого тезиса. Потому что я вижу всю ситуацию в общем. Я некий визионер. Существуют "крепкие хозяйственники", а существуют визионеры. Я не сравниваю себя, конечно, но, допустим, Илон Маск – визионер.

– Конечно.

– Он увидел автомобиль Tesla – и сделал его. Он увидел [Crew] Dragon – и сделал. И этот корабль летает в космос – и возвращается на Землю. Понимаете? Стив Джобс увидел Apple – и сделал. Хотя сам не крутил гайку и не паял микросхемы. Необходимо видеть: город занепадає, Одесса превращается в город выходного дня. Приезжают люди, потому что есть море, есть где жить… Они приезжают на пару дней оставить какие-то денежки. Но так город не может развиваться. Это неправильно. Море останавливается в октябре…

– И все.

– И по конец апреля город умереть должен?

– Сколько Труханов уже мэр Одессы?

– По-моему, чуть-чуть меньше чем два срока.

– Ну, немало.

– Конечно, немало.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– И кажется, что он уже пустил корни, укоренился, что он надолго. "Навсегда" не хочется говорить. Скажите, победить Труханова можно?

– Я думаю, что да. Если бы я не думал, что можно победить, я бы, наверное, не ввязывался в эту историю. Здесь для себя необходимо просто сформировать порядок приоритетов. Опять-таки, я не судья, не прокурор и никого не хочу хаять… Тем более, что, в принципе, Труханов – одесский человек… Он мачо, спортсмен...

– А вы с ним знакомы?

– Да, конечно.

– У вас нормальные отношения?

– Нормальные.

– Были до сегодняшнего дня.

– Нет. У меня были с ним нормальные до моего выступления на "Шустере". Но, в принципе, мы с ним здороваемся, при встрече можем обняться. До коронавируса, по крайней мере...

– Теперь он вас не обнимет.

– Думаю, что нет. Но есть такое понятие: "коррупция". На самом деле я к этому слову отношусь не так, как все, а как специалист в области лингвистики. Что такое коррупция на самом деле? Это гниение, распад, это все, что очень неприятно пахнет. А в мозгу человека существует специальная зона, которая отвечает за отвращение. И поэтому когда человек что-то берет, а оно дурно пахнет, он этого не съест, чтобы организм свой не отравить. Если вместо слова "коррупционер" говорить "гнилой", то это совершенно другую коннотацию приобретает… В английском языке это оскорбительное слово, а у нас какое-то нейтральное, обозначающее некое явление… 

На самом деле то, что творится сегодня с точки зрения коррупции в городе, ужасно. Я не говорю о Труханове как о единице. Я вообще говорю о периоде времени с момента начала независимости. Потому что все, что делалось в Одессе... Что-то действительно сделано, что-то действительно неплохо, но оно очаговое: здесь есть, а здесь уже нет, здесь оно появляется, а здесь исчезает. А так не должно быть. Бюджет города, как говорила моя бабушка, нівроку 10 млрд. Это принадлежит всем одесситам. Не горстке чиновников, а всем. И эта сумма должна расходоваться так, чтобы все понимали, куда эти деньги уходят, на что они тратятся… 

– Давайте я вас спрошу прямо: вы будете, как лев, сражаться за то, чтобы победить на выборах мэра Одессы?

– Да.

– Вы станете мэром Одессы?

– Хочу.

– Спасибо. Что вы думаете о президенте Зеленском?

– Человек взвалил на себя огромную ношу. Выйти из зоны комфорта всегда очень сложно. А он находился в абсолютной зоне комфорта… Любимец страны...

– И не одной.

– И не одной. Популярнейший актер, блестящий. Очень умный, очень предприимчивый человек, который создал медиаимперию и успешно ею руководил, заработал много денег. Причем заработал именно кровавым потом. Конечно, такой человек не может не вызывать уважение. Он не может не вызывать восторг. Я ехал голосовать за Зеленского из Карловых Вар в Прагу и простоял 2,5 часа в очереди в посольство. Именно потому, что я хотел отдать голос. Мы с Лорочкой встали в эту очередь и стояли. И не вся очередь была, честно говоря, за Зеленского.

– Но к концу вы убедили всех.

– Часть я переориентировал, между прочим. Мне бы хотелось ему пожелать не останавливаться. Я понимаю, что медленно… Я даже когда с ним разговаривал, сказал: "Владимир Александрович, меня все устраивает, кроме темпа"… На что он ответил: "Невозможно всю эту заржавевшую машину, которая с большим трудом поворачивается, [быстро] сдвинуть. Противодействие ужасное". Мне тоже будет ужасное противодействие. Я это понимаю.

– Я вам сейчас задам очень сложный, непростой вопрос.

– Ой-ой-ой.

– Кто остроумнее, вы или Зеленский?

– Ну тут соревноваться... Я не знаю. Это надо нас поставить двоих и задавать вопросы. Как в разминке КВН.

– А вы шутите друг с другом, когда общаетесь?

– Да.

– Анекдоты друг другу рассказываете?

– Ну, я рассказал.

– Какой?

– Значит, два одессита встретились, и один другому говорит: "Слушай, ну перевелись в Одессе порядочные люди. Нету порядочных людей в Одессе". – "Как это, нет порядочных? О чем ты говоришь? В Одессе тысячи порядочных людей". – "Хорошо. Ну назови мне 10". – "Шо 10?! Я тебе 5 тыс. порядочных назову". – "Не надо 5 тыс. Назови три". – "Ну хорошо. Померанценбойм порядочный?" – "Да. Этот порядочный, красавец. Давай второго". – "Так... Померанценбойма я уже называл?"

– Многие люди, профессионально занимающиеся сатирой и юмором, в жизни очень замкнутые, тяжелые, копящие внутри себя юмор. Вы смурной в жизни или веселый?

– Дима, я интроверт. Я больше люблю слушать, чем говорить. И людей это иногда приводит в замешательство. Ну конечно, когда компания своя, когда знакомые, когда что-то выпиваем, разговариваем, смеемся, я что-то начинаю рассказывать... Я очень люблю жизненные истории рассказывать, потому что ничего смешнее жизни не бывает. Но больше люблю слушать.

– Кто из ваших коллег самый остроумный?

– Я очень люблю Михал Михалыча Жванецкого. Я считаю, что он. Но это уже другой немножко уровень. Он вышел за рамки юмориста, за рамки сатирика. Он философ. Это человек...

– … формирующий смыслы.

– Совершенно верно. Это другая категория. А остроумных ребят достаточно много. Я лично многих знаю.

– С Михал Михалычем вы до сих пор общаетесь?

– Да.

– Что самое интересное в вашем общении?

– Он очень любит, когда я разбираю стилистически его произведения. Я ему говорю: "Михалыч, вот смотри. Ты написал верлибр". Он говорит: "Что это?" – "Это белый стих. Это стихотворная форма". – "Как же? Там рифм нету". Я говорю: "Так в этом же смысл верлибра: рифм нету, а на самом деле это стихотворение". – "Ничего себе..." Или, допустим, я его убеждаю писать крупные формы, а не юмористические рассказы. Он совершенно гениально рассказывает о своих встречах с Барышниковым, с Высоцким, с Любой Полищук...

– Он вам рассказывал про Mercedes Высоцкого, который заехал за Любой Полищук?

– Конечно. После пьянки у Гарагули в гостинице "Россия".

– На теплоходе.

– Нет, это было в гостинице "Россия". В Москве они выпивали. А Гарагуля делал этот банкет. Это легендарный одесский капитан, кстати. Которых тоже нет.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Да. Пароходства нет.

– Пароходства нет. Воссоздать уже нельзя. Одесское морское пароходство. Было бы неплохо. Но… Когда я об этом начинаю говорить, у меня немножечко подрагивают руки…

– Михал Михалыч великий.

– Да.

– Однозначно. 

– Да.

– Вы ему в глаза говорили, что он великий?

– Ну, периодически говорю. Он любит.

– Да. Потому что сам иногда сомневается.

– Ну, он сомневается все время. У него удивительная история. Человек, который выходит на сцену в его позиции, в его возрасте, в его состоянии всеобщей любви, – все равно волнуется. Говорит: "Филимон, стой здесь. Кивай мне головой из-за кулис периодически". Но в последнее время я уже сижу в зале. И киваю из зала.

– Вы свою первую машину помните?

– Конечно. Горбатый "Запорожец". 1974 год. Купил у нашего инвалида дяди Вани. И меня первый раз на ней остановил милиционер. За превышение скорости.

– На "Запорожце".

– На "Запорожце". Это был Гена Гергиенко, впоследствии начальник ГАИ Одессы или Одесской области… Когда у меня было 50-летие, мои друзья выкатили эту машину на сцену (снимал "Интер", снимало НТВ). И вышел Гена: "Я остановил Филимонова на этом автомобиле два раза". Достал 3 рубля. "Хочу тебе вернуть". Это было очень прикольно.

– Какие машины у вас после горбатого "Запорожца" были?

– Много разных. У меня были "Жигули": "семерка", "тройка". Потом у меня был Ford, Toyota Corolla, Land Cruiser, Lexus, Mercedes. А сейчас я пересел на Audi. Я адепт Audi.

– Электромобиль со временем освоите?

– Очень хочу.

– Вы до сих пор совладелец кинотеатра Уточкина в центре Одессы?

– Уже нет. Я совладелец мультиплекса "Золотой Дюк" на Таирово.

– Ваш бизнес в Одессе – это сеть кинотеатров, я так понимаю?

– Да.

– Это хороший бизнес в плане прибыли или сложный?

– Это был хороший бизнес до недавнего времени. Сейчас, в связи с пандемией, это вообще не бизнес. Мы из дому деньги туда носим... Охрану оттуда нельзя убрать, уборщицы должны быть, бухгалтерия продолжает работать, потому что кому-то надо в налоговую [подавать отчетность]… На самом деле это ужасно. Я просто не понимаю, что будет дальше. То же самое происходит в театрах.

– Да.

– И это беда. Но до недавнего времени это был абсолютно нормальный, честный, хороший бизнес.

– До этого бизнесом вы занимались?

– Да.

– Большой был?

– Был.

– С чем связан?

– С торговлей прокатом металлов.

– О, да вы серьезный человек.

– Да.

– Вам нравится заниматься бизнесом? Вы чувствуете, что это ваше?

– Наверное, стратегически – да. Мне нравится выдумывать темы. Когда-то этот металлический бизнес я придумал. От первого до последнего шага абсолютно. И все это реализовал один. Сам заполнял таможенные декларации, сам ходил на железную дорогу, договаривался, чтобы привезли, чтобы...

– С таким лицом, конечно, можно самому ходить и договариваться. 

– В общем, да.

– Вы богатый человек?

– Нет. Я состоятельный человек. То есть, понимаете, Дима, у меня есть все, что нужно для жизни. У меня есть небольшой дом. Он реально небольшой. Он в очень хорошем месте, недалеко от берега моря, на Фонтане. Понятное дело, что у меня есть хорошая машина, у жены есть хорошая машина. Дети мои обеспечены жильем. У них тоже, в общем, все нормально. Я мог себе позволить и могу, наверное, до сих пор себе позволить два раза в году куда-то поехать. Один раз я обычно в Карловы Вары езжу и пью там воду.

– И стою в очереди два часа в Праге.

– Ну это было разовое явление. И один раз зимой куда-то в теплые страны я езжу. То есть все, что необходимо человеку для жизни, у меня есть. А все, что сверх этого необходимого, – это от лукавого. Не потому что я какой-то бессребреник. Но двух пиджаков одновременно не наденешь, на двух машинах одновременно не поедешь, в трех домах не будешь жить... Китайцы же говорили: "На саване карманов нет". Что ты туда унесешь? Делай для людей. Если у тебя есть такая возможность – делай. Сперва для близких, наверное, а если у тебя есть возможность – сделай для всех. Собственно, я ради этого и хотел бы идти в мэры.

– Вы гурман?

– Да.

– Что вы любите поесть?

– Вкусно. Я люблю поесть вкусно. Я сам готовлю. Хорошо готовлю. По-настоящему хорошо. Моя еврейская бабушка, которая меня вырастила, готовила на всю семью…

– Как все еврейские бабушки.

– Конечно. И она меня научила, допустим, делать икру из синих. Она говорила: "Олеженька, ни в коем случае железякой не руби, не руби ножом железным. Только деревянной секачкой". И когда я делаю икру из синих, я рублю по заветам моей бабушки. Или варю ризотто, или делаю суп харчо.

– Какое ваше фирменное блюдо?

– Не знаю. Я много чего могу. Но ризотто – одно из. У меня есть приятельница во Флоренции, хозяйка очень хорошего ресторана. Готовит гениально. Муж ее – шеф-повар в другом ресторане. Я делал им ризотто, и они сказали, что это перфекто.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Как с такой любовью к вкусной еде сохранить фигуру?

– Дима, вы опять хотите мне что-то хорошее сказать.

– Нет. Я хочу спросить: вы боретесь с лишним весом?

– Конечно. Вернее, моя супруга борется с моим лишним весом. Но не всегда эта борьба заканчивается ее победами. Правда, я стараюсь, пытаюсь: хожу в клуб, хожу на дорожке, плаваю много. Мне запретили играть в теннис – суставы, все эти дела… Говорят, что уже надо из большого...

– В настольный переходить.

– В настольный, да…

– То есть вы ходите в клуб, занимаетесь, а потом харчо, ризотто – и все по новой?

– Обидно, но да.

– Как вы пережили коронавирус?

– Мы его еще не пережили, к сожалению...

– Карантин, я имею в виду.

– Карантин держали. Очень хотелось куда-то выйти погулять, а живем мы над морем. Но по этой дорожке над морем такое количество людей в Одессе ходило... Причем почему-то без масок… Я туда просто не решился идти. Я гулял в санатории имени Горького. Никого нет, тихонечко. Только собаки дикие бегают. Брали Мию в коляску – и там ходили.

– Михаил Саакашвили рассказывал, что вы вместе с Олегом Сенцовым были у него на новоселье в Одессе.

– Да.

– Как погуляли?

– Классно погуляли. Миша вообще очень гостеприимный человек. Очень. И очень харизматичный. Вот энергетическая волна, которая идет от Михаила Николозовича, сшибает людей с ног. Кстати, я советовался с ним по поводу [выдвижения в мэры]…

– Что он сказал?

– Он сказал: "Ты правильно делаешь". Это здорово.

– В море вы до сих пор плаваете? 

– Да. Зимой перестал плавать.

– А плавали зимой спокойно?

– Да. Больше 30 лет каждый день. Иногда не каждый. Главное – не делать больших перерывов. Больше недели перерыв – организм может забыть. У меня такие случаи на море происходили...

– Например.

– Значит, я как-то приехал (зимой там разрешают ездить), спускаюсь к воде. Если сильно холодно, двигатель не глушу, чтобы тепленько в машине было. Спортивный костюм и шерстяное белье – я это все снимаю в машине. Плавки, тапочки беру. И по снегу иду к морю. Захожу в море. Если сильно холодно, окунаюсь, растираюсь, промокаюсь – и иду в машину. Если не сильно холодно, могу проплыть до волнореза и назад. Как-то прихожу на море... Холодно реально. Пена летит из воды. Там две тетки купаются: одной лет 15, другой 13 до 100 не хватает. И они мне говорят: "Филимонов, ты не так купаешься. Надо сперва разминаться, потом бегать, мочить ноги в воде, чтобы ноги привыкали, потом окунаться, потом растираться..." Я все делаю не так. Я зашел, проплыл, вышел, теплое белье натянул на себя – и в машину. Через три минуты я дома.

Значит, прихожу, а они купаются, "все не так". И я вижу: на пирс, который в море удаляется, зашел мой сосед из первого ряда домов… У меня второй ряд домов, а у него первый над морем. И купает алабая. Это собака Баскервилей. 50–80 кг. Значит, он этого алабая сбрасывает в воду, алабай выскакивает из воды опять на пирс, отряхивается, веер брызг... Не знаю, он его от блох избавлял или закалял…

В общем, один раз, второй, третий – и вдруг на пирсе появляются два одесских наркомана. И они по папиросе курят. Запах дуремара распространяется. Один говорит: "Сышишь, Пеца. Шо это ты с животным делаешь". И подходит к моему соседу. А я в это время уже вышел и возле пирса плавки снимаю мокрые. Он сказал первое слово – и я так с плавками и остался. Он ему говорит: "Сышишь, ты, Герасим!" Я совершенно обалдел. Думаю: "Мама моя, какие наркоманы в Одессе образованные... Тургенева читали". "Ты ж свою Муму так хрен утопишь. Надо тяжелое что-то на шею навязать". Я умер... Это такая история жизненная.

– С ребятами, с которыми вы прошли славный путь "Одесских джентльменов", сегодня общаетесь?

– Я с ними, конечно, общаюсь. Мы с ними и дружим, и работаем вместе. Потому что эти ребята, а именно Александр Тарасуль, Виктор Явник и Евгений Хаит, написали уже семь пьес. Это все спектакли об Одессе. И в шести из этих спектаклей я играю главные роли. Может, нельзя хвалить своих друзей, но я считаю, что литературно, драматургически это совершенно блестяще написанные вещи. И мне как актеру было очень интересно в этом играть, потому что это настоящее. 

Ты берешь литературный материал и у тебя перед глазами образ человека, который ты должен донести. Ты что-то добавляешь от себя, каким-то образом его через себя пропускаешь, трансформируешь – и идешь на сцену. И когда полный зал и тишина, люди боятся даже пошевелиться, ты понимаешь, что цель достигнута. Как говорил Шекспир, если люди в зале плачут или смеются, цель достигнута.

– С Левинзоном вы тоже общаетесь?

– Да. Мы даже играем два спектакля вместе. "Клетка" и "Сделаны в Одессе".

– Я не могу экспромтом не попросить вас, зная, что вы в детстве любили петь и знали все арии на итальянском языке...

– Ой...

– Мы с вами не договаривались.

– Нет, не договаривались.

– Я не могу не попросить вас что-то спеть по-итальянски. Чуть-чуть.

– Арию или можно попсу?

– Что угодно. А было бы интересно и арию, и попсу.

– Ну, допустим, можно спеть из "Риголетто".

– Потрясающе.

– (Поет на итальянском.) Песня о тяжелой жизни итальянского мужчины, который не мог разобраться с женщинами. Такая вот песня. Вообще люблю итальянцев, люблю итальянский язык.

– Олег, я вам очень благодарен за интервью. Надеюсь, что вы станете мэром Одессы, и абсолютно верю, что, если это произойдет, Одесса преобразится.

– Дмитрий, я бы хотел буквально еще два слова сказать в завершение. Я недавно прочел высказывание одной очень умной женщины. Кстати, киевлянки. Она сказала: "Если вы хотите построить страну, из которой никто бы не захотел уезжать, а уезжали бы только на каникулы или в отпуск, необходимо сделать две простые вещи. Первая: приравнять коррупцию к измене Родине, а коррупционеров – к предателям Родины. Причем до седьмого колена. Второе: сделать три профессии самыми высокооплачиваемыми, самыми престижными в стране: учителя, врачи и военные. И работать, работать, работать до седьмого пота, потому что, кроме вас, вас никто не накормит. Кроме вас, вас никто не защитит. И кроме вас самих, вы никому больше не нужны". Вот это надо воплощать в жизнь.

– Я напоследок попрошу рассказать вас анекдот, чтобы мы закончили с юмором.

– Ну, я не знаю… Что-то приличное надо… Левинзон не так давно мне рассказал анекдот – расскажу его…

В Израиле идет прием в армию. Заходит очень странного вида человек: два метра роста, очки минус семь (а ему надо минус 12), 42 кг веса. И ему говорят: "Лева, в какие войска вы хотите?" Он говорит: "Я бы хотел в авиацию". Один генерал говорит: "В какую авиацию? Вы очень высокий, в кабину самолета не поместитесь. И потом: вы легкий. Выпрыгнете с парашютом – вас на вражеские территории снесет. Выбирайте какой-то другой вид войск". Он говорит: "Хорошо. Тогда хочу в зенитчики". – "Почему именно в зенитчики?" – "Я не буду летать – никто не будет летать".