+1 Киев
Папа когда-то с Алиевым в преферанс играл, и что-то он там не так себя повел. Папа утром ему на гараже мелом написал: "Нет маленьких ролей – есть маленькие актеры"
– Наташа, добрый день.
– Добрый день.
– Ну что, снег в лицо, но Киев прекрасен в любую погоду. Мы приехали на Березняки. И это школа №195, в которой училась сама... Ну, не сама – там еще дети были...
– Были дети.
– Ну что, пойдем посмотрим, где училась звезда?
– Пойдем.
– Сколько звезда училась в этой школе?
– Планировала учиться до конца, до 11 класса. Но внезапно поступила в эстрадную академию.
– Это называлось тогда "эстрадная..." Как?
– Эстрадно-цирковое училище.
– Точно. Воспоминания какие были о школе?
– Воспоминания о школе... Наверное, довольно интересные. Разные... (Смеется).
– Довольно интересные или разные?
– Ну, смотри. Я была ребенком, который каждое свое произведение на литературе начинал со слов "я думаю", "я считаю".
– Да, это учителям очень "нравилось"... (Смеется).
– Это очень не нравилось. Потому что в советское время это вообще не было модно.
– Что Березняки вообще за район такой?
– Ты знаешь, он же был такой новый и новомодный, как сейчас, там, – не знаю – Оболонь или, там, Новые Липки.
– Да, да.
– Здесь же Русановка рядом...
– Русановка, Березняки, да.
– Озеро Тельбин прекрасно.
– Фонтаны были.
– И потому сюда переселили всю киностудию Довженко. То есть рядом со мной Быков жил, Проня Прокоповна, Брондуков... У меня на седьмом этаже жил Алиев. Я тебе скажу, папа с ним когда-то в преферанс играл. Это была любопытная история. И что-то он там не так себя повел. Папа с утра ему на гараже белым мелом написал: "Нет маленьких ролей – есть маленькие актеры".
– (Смеется).
– Станиславский.
– "Средняя общеобразовательная школа 1–3 степеней №195 имени Натальи Могилевской города Киева"... (Смеется).
– (Смеется). Она какая-то такая маленькая кажется…
– Так будет эта школа носить имя Натальи Могилевской?
– Мне это не нужно.
– А школе?
– А школе?.. Я не знаю вообще, как учителя учат сегодня людей за 5 тыс. грн зарплаты. Это для меня странный вопрос вообще.
– Значит, Березняки были интересным районом. Здесь жили актеры...
– Жили актеры.
– И актрисы.
– Жила на тот момент интеллигенция. Хотя это же советское время, поэтому очень разная...
– Ну да. Из центра Киева, когда людей расселяли, из огромных коммунальных квартир людей же сюда переселили.
– Сюда переселили. И здесь рядом киностудия есть, ты знаешь, еще одна. "Научпоп", кажется, называется. Потому им было удобно здесь работать. Они пешком через Русановку переходили – и уже на работе.
– Расскажи о родителях. Чем занимались родители? Папа, кроме преферанса, что делал?
– Папа был очень интересным человеком. Он имел очень сильный характер, серьезный, но при этом был очень отзывчивым, чувственным человеком. Даже так, знаешь: тонко чувственным. Не могу даже сказать. Я помню, я просыпаюсь... Он любил проснуться в 4.00. Сидит один, что-то читает, думает... Очень любил в это время: когда мы все спим – сидеть на балконе, думать о чем-нибудь. Я так его запомнила.
Дал мне один урок. Знаешь, такой штрих к портрету. Когда-то я к нему пришла – и говорю: "Папа, можно, я выйду на улицу гулять?" Он мне говорит: "Нет, нельзя". – "Почему, папа?" Пошла сделала, там, домашние задания – все сделала. И говорю: "Папа, я все сделала. Пусти меня гулять". Говорит: "Нет, ты не пойдешь". Я уже начинаю психовать. Спрашиваю: "Почему? Скажи. Я нервничаю. Прошу, молю: пусти". И он дает мне фразу. На то, чтобы ее понять, у меня ушло, там, 10 или 15 лет. Он говорит: "Ты не пойдешь, потому что ты слишком этого хочешь. Будешь хотеть меньше – пойдешь".
– Что он хотел сказать?
– Что он хотел сказать? Потому что я очень огненный человек, и для меня... Наши желания – главные причины наших разочарований в жизни. Самый счастливый человек тот, который счастлив тем, что у него есть. И быть счастливым тем, что у тебя есть, – это...
– А разве исполнение желаний – не счастье?
– Исполнение желаний – это счастье...
– Ну хочется ребенку пойти на улицу. Ну пусть идет.
– Когда ты спокойно к этому относишься. Но когда ты хочешь слишком – от этого все проблемы.
– Ага, разница есть.
– Разница есть, да. Я очень благодарна папе за это.
Рыбчинский для меня стал вторым папой. Мой папа буквально за месяц до смерти подошел к Рыбчинскому и говорит: "Если со мной что-нибудь будет, пожалуйста, не оставь ее"
– Чем он занимался?
– Папа окончил геологический университет: наш Киевский университет Шевченко. Как геолог по профессии почти не работал. Он работал на "Киевдреве". Это киевская мебельная фабрика. У него была должность руководителя. Не был партийным. Поэтому его все ненавидели. Писал прекрасные стихи диссидентские.
– Да?
– Да. Против советской власти. И даже было такое, я помню: из Москвы нам вернули перечеркнутые красной полосой...
– Не подошли.
– Не подошли. Были из-за этого какие-то проблемы. Как-то трудно было это устроить. Я помню, что мама очень переживала из-за этого.
– Папа рано погиб. Сколько лет ему было? И как это произошло, собственно?
– Папа погиб, когда ему было только за 50. Я была очень молоденькой. И наверное, поэтому мой мир просто остановился. Потому что без поддержки такого человека... У меня с ним такой разговор: важный, взрослый разговор – так и не состоялся. Я очень жалею об этом. Потому что моя сестра получила гораздо больше. И она гораздо больше смогла понять и взять от него. Потому что он был невероятно мудрым человеком. При жизни он не встретил достойного собеседника. И дело не в том, что интеллект, а дело в том, что благородство и достоинство были для него обычными словами. Просто это была обыкновенность. И найти человека даже очень серьезно интеллектуально развитого, но с таким внутренним достоинством, – такого человека найти очень трудно. То есть мне повезло, потому что для меня папа – настоящий учитель и в духовном смысле тоже. Но, к сожалению, я была недостаточно взрослой, чтобы понять все, что он мог мне дать.
– Как он погиб?
– Он попал внезапно в автомобильную аварию. И так еще было странно... Он пришел ко мне в 23.00. Такого не было: в нашей семье не принято было приходить без предварительного звонка. И он за день до смерти пришел. Для него это очень поздно, потому что, как я уже сказала, он очень рано вставал. Он пришел как-то научить меня играть в преферанс. Это, знаешь, как признание, что ты уже взрослая. "Ладно".
– А сколько тебе лет было?
– 19.
– Ну взрослая.
– Мы поговорили с ним. Он уехал. И в 4.00 мне позвонила сестра. И я не знаю почему, но я ее спросила: "Что, папа умер?" Я не знаю, откуда это знала. Иногда бывают такие моменты в жизни, когда какая-то происходит мистика. Я просто знала, что это случилось. И все. Я скажу, что только сейчас я поняла, что я не простила ему, что он так внезапно ушел.
– Вот ты думала о том, что сказал бы папа, если бы увидел тебя популярной певицей, которую все знают и любят? Что бы он сказал?
– Ему понравилось, когда я победила на "Славянском базаре".
– И он это увидел?
– Он это еще увидел. Он познакомился с Юрой Рыбчинским. И, ты знаешь, была даже такая ситуация... Почему я говорю, что Рыбчинский для меня стал вторым папой? Потому что мой папа буквально за месяц до того, как это произошло, подошел к Рыбчинскому и говорит: "Если со мной что-нибудь будет, пожалуйста, не оставь ее".
– Он что-то чувствовал, да?
– И Рыбчинский 20 лет... До сих пор он пытается давать мне советы и быть для меня как отец: как творческий отец.
– Папы не хватает сегодня вот в твоем возрасте, сейчас?
– Ну, я вообще всю жизнь мечтала о большой семье. И мои мечты... Рано ушла мама, рано ушел папа, я сама не родила детей... Ну, у меня не было семьи в это время. Поэтому для меня это мечты, которые рушатся на глазах.
– У тебя была очень красивая мама: Нина Петровна. Красивая женщина. Очень красивая. Ты могла с ней обо всем говорить?
– Ну, скажем так: я заняла позицию взрослой. И я старалась не тревожить ее. Поэтому настоящих моих переживаний и настоящих проблем я маме не рассказывала.
– А переживаний и проблем было много.
– Было много. Она очень сильно волновалась, и я не... Знаешь, после смерти папы она сосредоточилась на мне. Я младше. И я хотела просто, чтобы ей жилось спокойно, потому что она очень сильно волновалась. Но она все равно волновалась... (Смеется).
– Она же в гостинице "Днепр" работала.
– Она работала обычным поваром, но очень талантливым. Я помню, как в советское время она возила украинскую кухню и свое мастерство в Лондон, там, – не знаю – в Париж...
– "Днепр" – это был самый лучший, пожалуй, ресторан тогда. Да?
– Да. Папа очень сильно ревновал. Они вообще...
– Это она в советское время в Лондон и Париж ездила?
– В Лондон, Париж. Италия: Милан...
– Папа ревновал?
– Сильно. Ты знаешь, у них была такая любовь, как у 16-летних. Я даже не знаю, как передать. Они ссорились, что-то выясняли, ревновали... Они были так неравнодушны друг к другу... Ты знаешь, оно было всегда живое. Вот не было такого понятия "привычка". И действительно, очень сильно любили друг друга. Мама какая была, боже...
– Красивая женщина, да.
– Ты помнишь. Знаешь, что в ней было? Она такая маленькая...
– Ну она благородная была.
– Очень женственная. Она же каблуки носила до последнего вздоха просто. И я всегда думала, в чем секрет такой ее привлекательности. Потому что мужчины просто с ума сходили от нее. Я сейчас понимаю: она была очень непосредственной. То есть даже в последние годы она была как ребенок, как девочка. Знаешь, еще такая привлекательность восточная, как у Мэрилин Монро: знаешь, когда женщина якобы не понимает, что она привлекательна. Знаешь? То есть в этом такая скромность есть и такое... Ну, очень это привлекательно выглядит. Понимаешь?
– Да, да.
– То есть женщина не пользуется тем, что она привлекательна. Вот в ней это было. Она была невероятная. И тоже танцевала, пела всегда, очень талантливая была. Ей все легко давалось. Она как-то легко это делала: там, поварство свое... Я помню, она огромные столы накрывала. К нам родня, папа приехал из Кривого Рога... У них большие семьи. У нее четверо, у него семеро.
– Ого.
– И все они жили у нас. Всех папа перевез в Киев. Все они ночевали. Я иногда утром встаю – и так штабелями люди лежат. Я переступлю через них всех и пойду в школу.
– "Что это за люди?.." (Смеется).
– "Что это за люди?.." И мама готовила для них постоянно, была настолько гостеприимной... Все легко. И причем красивой. Вот я не понимаю, как это ей удавалось. Просто...
– Что тебе мама особенного готовила? Что ты любила мамино?
– Ну, смотри: она меня научила готовить главное – борщ. Она была болгаркой, поэтому болгарское лечо классное.
– Она болгаркой была?
– Она была болгаркой. Болгарское лечо она готовила прекрасное. У нее украинская кухня вообще... Такой я нигде в жизни больше не... Я так скучаю... Есть некоторые вещи – я не взяла рецепты и я не знаю сегодня, как повторить. Просто она невероятно делала. Шницели из капусты, капустный шницель – ну просто невероятно. Оно же диетическое и при этом очень вкусное. Были такие хиты. Такие маленькие пельмешки или, там, знаешь, прозрачные эклеры с заварным кремом. Боже... Просто прозрачные, тоненькие. Тесто никогда не разваливалось. Я не знаю, как она это делала.
– То есть ела ты в детстве очень вкусно и много.
– Я была худенькой, я танцевала… (Смеется). Занималась музыкой, была настолько загруженной, что… У меня были курсы химии, я готовилась хорошей женой стать и закончила курсы кроя и шитья четырехлетние в Доме офицеров. Сама ездила на трамвае.
– Ничего себе!
– Да. Я закончила вышивку еще заодно. И когда-то была модная певица Сабрина.
– Да.
– Я одевала шорты, значит, джинсовые...
– У нее были большие сиськи, кажется.
– У меня не было больших сисек… (Смеется).
– А у нее были… (Смеется).
– Но у меня были такие шорты, как у нее. Я их обрезала и своими руками вышила Love, I love You и все такое… (Смеется). Не было тогда красивых вещей, и потому я шила себе сама. Даже школьную форму. Это интересная история: о школьной форме. Вся школа прямо на линейке... Как это называется: когда все собираются?
– Да, линейка.
– На линейке говорят: "Когда эта Могилевская уже наденет нормальную юбку?" Очень коротенькая была, и мальчики заглядывали под юбку. Ну ладно. Мы купили такую же... В школе была форма, если ты помнишь, коричневого цвета: у всех одинаковая.
– Да. У меня синяя была.
– О, это было модно. Это московская.
– Да, да.
– И мы купили коричневую шерсть точно такую же. И по "Бурда Моден" сшили платье. Такое длинное. Все, как должно быть. На пуговицах спереди, но последние пуговицы заканчивались вот здесь. И когда я садилась на уроке, то было еще хуже. "Было бы лучше, Наташа, предыдущую форму оставить"... (Смеется).
– Мама уже увидела твою популярность. Мама уже осознавала, что ее дочь – крутая артистка, которую все любят, поют ее песни... Что она тебе говорила по этому поводу? Она гордилась тобой?
– На маму никакого впечатления вся та...
– Та ладно.
– Ей было важно, чтобы я была счастлива. Она очень хотела, чтобы у меня была семья. Она очень хотела, чтобы я была счастлива. Для нее, знаешь, как-то королева, принцесса или повар... Чтобы была счастлива. Вот у нее было такое отношение: какое-то спокойное к этому. Но моя жизнь ее волновала.
– Ну, но она говорила тебе, что "эта песня мне очень нравится, а эта песня еще лучше"? Или нет? Песни, творчество вы с ней как-то проговаривали?
– Я сейчас вспоминаю… Она всю жизнь сидела на моих концертах и всегда смотрела на мое состояние. Ее вообще не волновало. "То все фигня. Главное – чтобы она была в порядке, в хорошем настроении, чтобы она была сильной". И я даже не могла выступать. Если мама в зале, я всегда нервничала. Я понимала, что все смотрят на звезду Могилевскую, а она смотрит, что там у меня внутри. А я, может быть, не планировала этого ей рассказывать... (Смеется).
– Она знала, что такое настоящая эстрада тех времен. Она знала и видела, как ты пела "Три счастливых дня было у меня", и Алла Пугачева стояла за кулисами и внимательно слушала, и ей очень понравилось. Ну по этому поводу она гордилась или тоже нет?
– Нет, она гордилась всегда мной. Ты что! Она гордилась, она радовалась этим "Танцам со звездами". Ну я не знаю... Как-то в нашей семье обо всех этих королевских делах... Не было пафоса. Я тебе говорю: если бы ты знал папу... Ну если он взял написал Алиеву на заборе "Нет маленьких ролей – есть маленькие актеры"... Потому что он тоже снимался в "В бой идут одни старики", но ведь его никто не заметил. На второстепенную роль взяли кузнечика этого.
– Да. Сергея Иванова.
– И он тоже здесь неподалеку жил.
– Да. На Тычины, кажется.
– И он сыграл так круто, что он стал просто одним из главных героев.
– Мегазвездой, да.
– Мегазвездой. Просто из-за своего таланта, любви к зрителю, любви к профессии...
– Потом и Лариосика сыграл в "Дне Турбиных".
– Разница… Полюби…
– Меня такой… (Смеется).
– Нет. Полюби не себя в искусстве, а искусство в себе. Это главное. И этим отличаются прекрасные актеры, которых мы любим, от тех, кто прошел незамеченным. Потому, знаешь, ну не было. Просто если нравится, там, Филатов, Янковский, мы говорим: "Классный". Ну вот как-то, ты знаешь, мне было 11 лет. Чтобы ты понимал, папа просто заставил меня прочесть всю родительскую библиотеку. Я прочла все.
– Большая была библиотека?
– Большая была библиотека. Они заказывали все книги, которые можно было достать. Что-то нам привозили...
– Подписные издания, наверное, да?
– Да. Что-то нам привозили особенное. Большая библиотека. Я всю ее прочла. И когда мне было 11 лет, знаешь, с чего отец начал? Дал мне "Таис Афинскую" Ефремова и говорит: "На, научись быть женщиной". То есть, можно сказать, я жила в семье философа. А для философа или ты конюх, или ты королева – не имеет значения. Единственное, с чем ты можешь сравнивать себя, – это ты вчерашний. Если ты вчера из просто конюха стал начальником конюшни, ты уже молодец.
– Класс.
– Если ты из просто девочки... Я тебе скажу, он удивился, когда я победила на "Славянском базаре". Потому что всех раздражало немного, что я пою. В ванной пою, на улице пою, в подъезде пою – где угодно пою. И меня отдали, просто чтобы я уже умолкла. И серьезно к этому никто не относился. Никто не думал, что из этого может быть профессия. Но и не запрещали. Я очень благодарна, что не запрещали. Но не ожидали каких-то... И папа, я помню, был очень удивлен. Международный конкурс: все страны мира там – "Славянский базар", первая премия... И он с этой газетой... Я вообще впервые увидела отца взволнованным. Он очень такой спокойный, человек был и очень такой ироничный, с прекрасным чувством юмора, я тебе скажу. Он еще писал юморески очень смешные. И он был немного стеснительным мальчиком в детстве. И знаешь, что он сделал? Он пошел играть в театр, чтобы побороть это. И он читал свои юморески перед гостями. Когда я уже была маленькой, я помнила, как у него это получалось. Все его просили. Он одевал очки... Значит, он играл врача. У него был такой анатомический плакат с анатомией человека, он что-то рассказывал, все ржали... То есть ему удивиться почему-то – это была редкость. И тут он действительно был очень удивлен, как впервые меня увидел. Просто он не ожидал, что это мое все пение, которое всех так раздражало, – что оно принесет какой-то результат.
– Знаешь, что я тебе хочу сказать? Мне здесь нравится. Очень атмосферно на Березняках.
– Очень приятно.
– Да, да, да.
– Я счастлива. Видишь: два садика?
– Да.
– Вот мой дом.
– Садок вишневий коло хати...
– Вот мой дом. Здесь два садика.
– А почему два садика рядом?
– Я не знаю. Было достаточно денег у людей – строили советские люди.
– Да, атмосферно очень. Я, наверное, сюда перееду. Мне здесь нравится… (Смеется). Скажи: что случилось с мамой?
– Мама заболела. Но я еще уверена, что если бы она хотела жить, она могла бы жить долго. У нее было прекрасное здоровье. До 66 с чем-то лет она даже не бывала у врачей и ничего, кроме аспирина, не знала, никаких лекарств. То есть мне кажется, что она очень скучала по папе. Я тебе говорю: она была привлекательная. Очень многие мужчины хотели иметь с ней отношения после смерти папы, но она так и осталась одинокой. И я тебе говорю: у них была любовь просто, как у лебедя и у лебедя. Ну просто друг друга... Я как-то сказала ей, еще успела перед смертью: "Мам, ну когда у меня есть такой пример, как папа, ты понимаешь, почему я так и не вышла замуж? Просто это самого высокого сорта человек. И таких людей встретить..." Это был такой серьезный разговор. И она говорит: "Да, я понимаю тебя, доченька. Если у тебя есть такой пример в жизни, то действительно трудно удовлетвориться чем-то меньшим".
– Я помню, как мама заболела. И я помню, как ты возила ее за границу постоянно, как ты беспокоилась. А тяжело было осознавать, что она уходит?
– Ну, я так не думала. Я, честно говоря, была уверена, что... Она была настолько веселой и легкой... Я была уверена, что она проживет гораздо больше. Тем более что не просто так я выбрала...
– Ты все сделала.
– Я выбрала просто самую лучшую... Зашла в интернет и спросила: "Кто самый лучший врач в гематологии в мире?" Нашла деньги и поехала к нему.
– В Германию поехала?
– В Германию. Это был врач, лечивший Раису Горбачеву.
– Мюнстер?
– Мюнстер.
– Туда поехала?
– Туда, в Мюнстер. И он отменил диагноз и сказал, что мама может хорошо жить и все будет прекрасно. Но это такая болезнь, что она внезапно может снова дать рецидив. И здесь важно быстро с этим справиться. Ну, она точно не хотела быть обузой. Просто не хотела. Хотя я купила квартиру рядом со мной. Прямо подо мной, в одном подъезде, в центре, чтобы перевезти ее и вместе гулять, вместе жить.
– Она здесь жила прямо?
– Она жила здесь. Я хотела ее перевезти к себе поближе, чтобы я каждый день могла видеть, как она себя чувствует. И у меня там все есть: водитель есть, есть помощники, если что-нибудь, если я на гастролях. Она не рассказывала. Понимаешь? Она могла себя чувствовать плохо три-четыре дня, и чтобы не волновать и не беспокоить, просто промолчать. Я уже вынуждена была как-то контролировать, присылать к ней людей, если я на гастролях. Но вот я только купила эту квартиру и начала делать ремонт – и она ушла.
– Без мамы грустно?
– Вообще странная ситуация. В этот период, как ушла мама, эти 10 лет...
– 10 лет уже?
– 10 лет. С одной стороны, я осталась одинокой. Почти 40 лет мне было. Там, сколько? 35. В этом возрасте люди обычно имеют уже семью, имеют детей или еще родители есть, а в моей ситуации я просто осталась тотально одинокой. Тотально. Детей еще нет, мужа еще нет, мамы и папы уже нет. И это ситуация, когда ты или от одиночества можешь погибнуть, что со мной произошло... У меня была страшная депрессия. Я думаю, что все в стране это видели. Потому что я настолько была грустной, и мне настолько казалось, что это крах жизни... А с другой стороны, мне и помогло выйти из этого: я поняла, что это тотальная свобода. В этом возрасте у меня уже есть голова на плечах. Я уже знаю, я уже реализована в своей профессии. Но я тотально свободна. Если хочу – могу в кругосветку. А хочу – вообще забыла о Наталье Могилевской – о существовании такой звезды – поехала в Индию жить, там – не знаю – в горах. Я могу делать что угодно. Вот такую возможность человеку в этом возрасте дают очень редко.
– Я вспомнил твою песню: "Наче кара божа, на чаклунку схожа чорноока самота..."
– И ты знаешь, что меня вытащило? Я совершила вначале очень серьезное путешествие. Я объехала весь мир, я жила даже в монастыре в Индии. То есть я дала себе такой, знаешь ли, период перезагрузки. Вернулась. И единственное, что меня держало это время – ты будешь удивлен, – зрители.
– Нет, я не удивлен.
– Я столько получала тепла… Я иногда думала, что я просто сумасшедшая: мне казалось, что они моя семья. Столько любви, столько поддержки... Я ведь еще совершила тур "Спасибо, мама". И я столько получала настоящей поддержки от человечности... Я общалась с людьми после каждого концерта. Я подхожу – кто-то что-то расскажет, какая-то история, какая-то поддержка... Я начала говорить. Знаешь, иногда были такие концерты, когда я говорила больше, чем пела. Но я говорила, говорила... И люди подходили и говорили: "Спасибо за поддержку. У нас такая же ситуация". Вот. И вот эта поддержка: письма, посты... Я начала вести LiveJournal. И какие-то свои мысли высказывала. И ты знаешь, у меня настолько было интеллигентное, прекрасное общение с людьми, что они стали моей единственной семьей. Просто так.
– Ты уехала жить в Индию. Сколько ты прожила там? Ты бросила все. Да?
– Я почти не возвращалась три года.
Я увезла маму в реанимацию. После этого села в машину и сама попала в страшную аварию – и оказалась на операционном столе
– Зачем звезде в полном расцвете сил с грузом хитов, с такой безумной любовью публики – зачем так взять и на три года поехать куда-нибудь в Индию? Что это было?
– Во-первых, это серьезная перезагрузка. Потому что сегодня, чтобы дарить людям что-нибудь новое и быть наполненной, мне нужна была эта пауза. Это во-первых. А во-вторых, это определенное выгорание, наверное, произошло. Знаешь, после чего? Я везу маму в реанимацию, привезла, мы дождались часов шесть. Мне сказали, что с ней будет все в порядке, она выживет. Я дождалась этого. Села в машину, проехала – не знаю – километр – и сама попала в страшную аварию.
– Я помню.
– И сама оказалась на операционном столе. Это было такое время, когда я настолько быстро жила, я была настолько напряженной, что даже некрасивой была. Я всегда была в таком состоянии, я просто шла к успеху, делала карьеру... Я просто превратилась в робота. Понимаешь? И я так жила очень долго: слишком долго. Я перестала быть человеком, я перестала чувствовать собственное сердце. И даже мои песни перестали быть наполненными. И вот эта авария меня остановила. Как говорится, высшие силы.
– Это предупреждение было какое-то?
– Предупреждение. Просто если ты не понимаешь, что нужно остановиться, остановись вот так. И я после этого... Мама поправилась, я поправилась, пережила эту операцию...
– Операция на руке была. Да?
– Да. Ничего сложного, кажется. Просто с железом проходила год.
– Железная леди.
– И, ты знаешь, у нее была какая-то мечта: южный берег Франции... Это, знаешь, как домик Волошина и Серебряный век, так же и там. Это был целый период поэтов... Сейчас оно уже не так там, но это было очень такое место-мечта. И я думаю: "Ну если я столько лет уже популярна, у меня есть деньги, а моя мама до сих пор не была на том южном берегу Франции, и ни у меня, и у мамы нет ни одной шубы, нет ни одного украшения какого-то – ничего." Я все-все вкладывала в те клипы, в те компании. Я продюсировала восемь артистов: Монатик, Макс Барских, Дантес, группа "Реал О" – я не знаю, сколько девушек было среди них, Тарабарова...
– Да какие артисты...
– Классные артисты.
– Да.
– И я просто поняла, что я сумасшедшая. И я взяла маму… Это так началось мое путешествие в Индию: через Монако… (Смеется). Я взяла маму – и мы уехали. И два месяца ничего не делали. Я купила маме шубу, купила себе шубу Fendi: просто дорогую. И мы прямо на том берегу... Ты спрашиваешь, какой была мама. Смотри. Там единственная была гостиница со своим пляжем собственным. И вот кабинки стоят, кабинки, кабинки. Это еще в те времена. И мама в халате идет... И в каждой кабинке кто-то сидит: какие-то мужчины. Мальчики: побольше, постарше. Утро, и мама идет прямо в халате завязанная, умытая – ничего нет. Она просто идет, о чем-то думает, идет ко мне. И я смотрю, как в медленной съемке, как неосознанно все мужчины пляжа... Она ведь маленькая: 1,5 метра. И они вот так, как кони, вот так… Они все прямо на нее повернули лицо. Думаю: "Боже, 62 года женщине..." Ты понимаешь? Она просто идет в халате по пляжу, и такова у нее магия вот этой естественности. Она как ребенок.
Знаешь, почему мы можем за детьми и животными наблюдать долго, любое время? Почему? Потому что они очень естественны. А знаешь, что нужно, чтобы убить театральную актрису? Просто пустить кошку: все будут наблюдать за кошкой, а не за актрисой… (Смеется). Она заберет на себя все внимание. Потому что она будет настоящей актрисой, она сто процентов тотально естественна. Понимаешь? Вот такой была моя мама. И мы отдохнули. И я там, на том берегу, помолилась и поклялась, что с этого момента у меня на первом месте буду я и мое состояние. Если я несчастлива или мне не нравится, я этого не делаю.
– И это философия папы. Правда?
– Да. И я уехала в Индию за мудростями. Мне было очень интересно. Я за мудростями поехала, чтобы научиться этим всем глубинным практикам: медитации и все остальное. У меня очень серьезное было и интересное путешествие. Но ведь самый известный учитель в мире, наверное... Он, кстати, учитель премьер-министра Моди. Он привел его.
– Да?
– Да. У него очень классная репутация. Вот. Его святым называют уже при жизни.
– Бабаджи Пайлот.
– Да. И он сказал мне: "Доченька, ты прекрасная, но езжай домой – станешь еще успешнее. У тебя будет семья, будет дом. Ты должна петь. Это твоя миссия". Я была очень удивлена. Оказывается, для того чтобы стать монахом, тоже нужны талант и миссия. Мой талант совсем другой. И не нужно пытаться делать то, что... Просто это совпадение от своей профессии. И я вернулась.
– Ты сейчас вернулась в свой дом. Какой подъезд?.. Сердце "тьох-тьох", когда ты видишь свой дом, где детство прошло?
– Ты знаешь, я так сожалею, что была сложная ситуация – и я продала эту квартиру...
– А ты продала эту квартиру?
– Да. И мне так хочется вернуться сюда иногда... Очень.
– Хочется?
– Очень хочется. Мне хочется просто вспомнить свое детство, хочется посидеть, как отец, на балконе. У нас ведь балкон 25 метров. Там можно на велосипеде... Это торец.
– Это вы были богатые люди.
– Это просто торец, и она как распашонка. Просто...
– Сколько комнат было?
– Там две комнаты. Сюда выходит балкон и во двор.
– 20 метров балкон. Ничего себе…
– Да. Ну это обычный чешский проект.
– А, это "чешка". Да?
– "Чешка", да. И я очень по ней скучаю.
– Болгарка в "чешке".
– Как кусочек сердца оторвали, когда я отдала эту квартиру. Очень жалею.
– Какой этаж?
– Третий этаж. Чтобы ты понимал, вот садик, тут я играюсь в садике... Это же моя история. Я в спектакле рассказываю об этом. Самым серьезным мужчиной в моей жизни был Миша. Нам было пять. Он написал мне на сандалики – и мы ждали ребенка... (Смеется).
– (Смеется).
– Рядом здесь был Миша, а я, в отличие от других детей в садике, – знаешь, что делала? "Мама!" Она: "Что?" – "Сладенького принеси чего-нибудь, пожалуйста!" Здесь просто рядом. Очень классно.
– "Пришла в садик..." Да?.. (Смеется).
– Да… (Смеется). Вот мой подъезд.
– Ну, он такой: сделан. Видишь: уже в плиточке. Ну что-нибудь в сердце происходит, когда ты здесь сейчас?
– Невероятно. Я очень благодарна. Потому что ты знаешь, даже школа на меня такого впечатления не произвела. Я все же жила больше на музыке, на танцах. Школа как-то… А здесь сейчас ностальгия. Мне даже плакать хочется. Очень сильно скучаю по этой квартире.
Тут сидели ребята, бросали камешки. Смотри. Здесь сидели молодые ребята, которые с нашей параллели, а с той стороны сидели ребята на два года старше. Они друг друга ненавидели. Значит, я ехала на санках, а там горка была: на Русановке. Они меня везли и сражались за то, кто будет везти на санках. Понимаешь? А один мне рассказал... Я этого не помню. Говорит: "Ты знаешь, что ты делала? Ты такой стервой была..." – "Как? Ну я же маленькая, 11 лет". – "Нет. Ты бросала шапку в снег и говорила: "Кто первый принесет, того поцелую"... (Смеется).
– Маленькая стерва.
– Стерва. "Я такого не помню. Это точно?" – "Наташечка, мы все, как собаки, за ту шапку..."
– Ну что, третий этаж?
– Третий этаж. Видишь, там?.. А здесь, кстати, был виноград. Ты же видишь, как я что-то забываю, опаздываю. И я часто забывала ключи. Ты знаешь, что я делала? Я по винограду забиралась на третий этаж.
– Да ладно.
– Да ладно. По винограду. Это была обычная ситуация. Пару раз и папа забирался... (Смеется). Здесь был очень густой виноград.
– Веселая у вас семья была.
– И видишь эти черные решеточки?
– Да.
– Они достаточно нормально… За них можно держаться. И я залезала. Но когда я уже одна там жила, родители мне... Я уже в 16 лет жила одна.
– Здесь?
– Нет. Я поначалу снимала квартиру.
– В 16 лет?
– В 16 лет. Знаешь, папа не дал самостоятельности старшей сестре, и она – спасибо ей – уговорила их дать мне самостоятельность. Я в 14 поступила в училище, в 16 жила сама, а в 18 родители отдали мне уже: "Ладно..." Папа приезжал и смотрел, нормально ли я живу. Так все проходил. Да, раз в неделю неожиданно приезжал, смотрел, нет ли там какого-нибудь алкоголя или чего-нибудь. И когда он понял, что у меня вся голова о тех танцах, о той музыке, – "Ну ладно". И вот они мне дали возможность жить здесь в 18 лет. И когда я уже жила сама, то я вспоминала, как я поднималась здесь, и думаю: "Блин, какой-то бандит захочет подняться..." Это же 90-е: серьезное время.
Премию в $6 тыс. за победу на "Славянском базаре" мне не давали пять или 10 лет. Но когда дали, то прошла информация в газетах, и на меня напали
– По винограду.
– У меня же была ситуация, когда я на "Славянском базаре" победила. Мне эту премию не дали. Там $6 тыс. была премия.
– Не дали?
– Мне ее не давали пять или 10 лет. Она мне уже не нужна была, когда мне ее отдали.
– Ты уже сама могла дать кому угодно. Да?
– Но, слышишь, прошла эта информация в газетах. И что ты думаешь? На меня напали.
– Как?
– Это было очень серьезно. Избили меня. Меня спасло то, что я разговаривала с мамой по телефону в этот момент...
– Ты была в квартире?
– Да, я была в квартире, я открыла дверь, получила удар в лицо. И просто он меня протащил – и я через секунду оказалась на балконе. Но я разговаривала с мамой по телефону, и остальные, с кем он был, подумали, что я не одна дома. И они его одного оставили. Они убежали. Какие-то непрофессионалы, наверное. Я не знаю. И когда он понял, что он один остался и ничего унести не сможет, он такой, знаешь, не очень доволен, но ушел и оставил меня. Боже, это страшная ситуация.
– Стресс был. Да?
– Ты что! У меня даже был пистолет. Я купила.
– Газовый?
– Я в одиннадцать возвращалась после работы в цирке. Я в цирке работала, кстати, ведущей и пела в оркестре.
– У Марка Резницкого?
– У Марка Осиповича Резницкого, да. И, ты знаешь, было очень страшно. Ты помнишь, какие были 90-е?
– Да, да.
– Бедные. Темно здесь по улицам.
– Это начало 90-х. Да?
– Да. Ну я ведь серьезная девочка. Я сказала: "Найдите мне пистолет". И я его купила, там, за какими-то гаражами. Мне страшно так было его покупать.
– Газовый?
– Нет. Какой-то не газовый. Ну, не настоящий, но серьезными пульками такими стреляет.
– Пневматика?
– А я не знаю.
– Да...
– И вот я его купила. Но девочке 16 лет, головы нет. И в каком-то такси мы ехали на дискотеку с девчонками, и я его забыла.
– (Смеется).
– И дальше пошла на следующий день: "Надо написать в милицию. Потому что завтра убьют из него кого-то, а на меня повесят: найдут, как я его купила". Понимаешь? И я вот поехала в милицию писать заявление, что у меня был такой пистолет. "Простите, пожалуйста: я его забыла в такси"... (Смеется). Ну, слушай, это было совсем другое время. Я вообще не знаю... Мы с тобой пережили такие времена... Развал этой советской темы, дальше просто бедность такая была безумная... Учителя вышли на улицу продавать что-то. Просто... У меня не было денег даже купить кофе.
– Так ты после эстрадно-циркового училища работала в цирке?
– Я работала в цирке. Я пять лет проработала в еврейском театре. И года три-четыре работала в украинском фольклорном театре "Родина". И ты знаешь, мы собирали песни V–VII века украинские.
– Помотало!
– Я помню, как мы детьми приезжаем, сначала поем в церкви литургию. Да, на шесть голосов: очень красиво! Детскими голосами. А дальше: после того – выходили на центральную площадь, бросали шапку и танцевали украинские обрядовые песни, и собирали деньги на то, чтобы поесть.
– Ты замерзла?
– Я замерзла. Дима, скажи мне: а ты в последний раз когда был метро?
– Когда я был в метро? Лет 15 назад, наверное. Нет, в 18 году!
– В 18-м году? Это все равно очень давно. Я хочу пригласить тебя в метро. Потому что, если ты знаешь, в метро я как дома. Там теплее. И мы можем отправиться в твой прекрасный центр Киева.
– Поехали на метро. Да?
– Да.
В начале войны мы все были очень испуганы, потому что укрытия нет, а на соседний дом упал вертолет
– Классная идея. Поехали. Мы сейчас пойдем в метро. Ты знаешь, это хорошая идея. Потому что, когда началась война, уже на третий день ты пела в метро. В то время, когда подавляющее большинство твоих коллег уехало за границу. Я не буду сейчас говорить кто. Это, наконец, не интересно: все и так знают. Ты осталась здесь дома. "Я вдома" – это биографическая песня. Осталась здесь и на третий день пошла на метро "Крещатик", и пела.
– На метро "Славутич".
– На метро "Славутич"?
– Да, я живу возле "Славутича". На "Крещатик"...
– Как это было?
– Было невозможно переехать этот мост.
– Как это было, и почему ты пошла в метро?
– Я просто услышала, что у людей даже нет воды. А у меня есть своя скважина. Я взяла бутылок 20 воды. Поехали... Мы настолько были в таком страшном ужасе все! У меня дома было девять человек: моя семья, беременная сестренка. Мы все были очень испуганы, потому что укрытия нет, вертолет упал на соседний дом. То есть это был...
– На соседний?
– На соседний дом. Первый вертолет, один-единственный. После этого они уже не залетали, если ты помнишь. И так было страшно! Мы сидели в гараже. Сидели в гараже у соседа. Людей 30, наверное. И я просто услышала, что там люди – понимаешь? Понимаешь, это как клятва, когда ты выходишь замуж за мужа и обещаешь ему и в горе, и в радости быть вместе. И когда, значит, горе – надо ехать. Я тебе сказала, что когда не стало моей мамы и не стало папы, для меня зритель стал моей семьей. Я столько получила поддержки, я столько получила тепла! Я переписывалась с людьми. Я лично знала многих. И для меня уехать – это была бы такая страшная измена! Это представляется так: 25 лет они ходили на мои концерты, дарили цветы, аплодисменты, столько любви – ты не представляешь! Просто невероятно! И в такие трудные времена я не могу этого сделать. Просто не могу!
И я начала делать какие-то действия. Знаешь, есть такой секрет: когда ты сам очень сильно испуган и находишься в стрессе, когда ты занимаешься помощью другим, ты забываешь о своем, о собственных страхах. Я просто в каком-то таком, знаешь, шокированном состоянии начала что-то делать. Вот просто начала что-то делать. И я была озабочена очень. У меня сразу куча появилась важных вещей. Куда-то поехать, что-то сделать. Начала с того, что взяла бутылок 20 воды, поехала на станцию метро "Славутич", привезла воды. У людей не было воды. Дети, животные – все были там внутри. Приехала – говорю: "Друзья, я знаю лекарство!" Начала с ними петь. Я тебе скажу, что пение оказывает терапевтический эффект. Это же дыхательное упражнение. Они пели, это придает какое-то настроение, знаешь, какое-то воодушевление.
Дальше поехала... Мы вывезли мою сестренку беременную на тот берег: это очень трудно было сделать. И я оттуда поехала... Ее отвезла и поехала по воинским частям. Поначалу мы занимались переселенцами. То есть теми людьми, кому нужна была помощь, кто из оккупированных или этих обстрелянных мест переезжал сюда: в центр Украины или на запад. Далее – после этого – я уже познакомилась со своим мужем, и мне уже было не так страшно. И мы уехали в горячие точки. Поехали по таким серьезным городам, что просто... И мне ни секунды не было страшно.
– Где вы были? Расскажи.
– А ты знаешь, мы даже не знаем локацию. К примеру, Запорожская область. Смотри: нас встречают на заправке.
– Военные?
– Нам не дают военные локации ради нашей безопасности. Я даже не могу сказать населенный пункт, потому что нас забирают оттуда и везут по каким-то местам. То есть Лиман, Изюм – вот эти все. Запорожская.
– Все проехали?
– Да, Харьков постоянно. Я в Харькове была: несколько спектаклей даже. Под такими бомбежками! Последний у меня отменили, потому что там были очень серьезные обстрелы.
– Первый день войны – давай вспомним его. Вообще ты думала, что начнется настолько большая война, или нет?
– Я готовилась… Ты помнишь, я тебе звонила? Я готовилась к концерту. У меня 8 марта и 9-го было два огромных концерта в Киеве. И я настолько была занята репетициями, что даже не заметила, что что-то такое происходит в стране. Но 23-го я позвонила. Но и ты не думал, что будет такое.
– Не думал.
– И я осталась дома спокойно, я спокойно спала – и в пять... Кстати, я каждый раз перед бомбежками минут за 10 просыпаюсь. Как будто чувствую. Я очнулась – и услышала. Я всех разбудила вокруг себя.
– Громко было?
– Громко было очень. Мне показалось, что просто человек упал на крышу – я не знаю.
– Ну да, левый берег.
– Что-то было ужасное.
– Что с настроением было? Сердце дрожало?
– Я была в шоке. Так страшно, как сначала, уже не было никогда. Первые месяцы – это был просто шок. И поэтому все рождающиеся песни, стихи – это выражение такой ненависти, такого шока от происходящего. Просто это настолько потрясло. Как так: напасть на мирных людей? Нельзя было поверить, что сегодня, в настоящее время, такое может быть вообще.
– Страх был в первый день?
– Было очень страшно. Но в сравнении с тем, насколько было страшно моей беременной сестренке, которая была на восьмом месяце беременности... Это нельзя передать. Я действительно превратила это в такой, знаешь, шутливый монолог о том, как мы выживали. О том, как – я не знаю – снимали эти мемы, делали самопальные лампочки.
– Что за мем был здесь, в метро?
– Здесь, в метро? Вместо "Осторожно, двери закрываются" скоро будут говорить: "Осторожно, поет Могилевская". Есть еще один – ты знаешь? "Сделала этот спектакль: "Я дома, я дома, бомбежек не боюсь". А сама из метро не вылезает!" Очень много мемов было в начале.
– Ты знаешь, ты с начала, с самого начала широкомасштабной войны начала писать и петь песни – одна другой лучше. Ты знаешь, первая у тебя знаменитая песня "Місяць". Все, кого бы ни спросил, говорят: "Місяць" – это украинская народная песня". Это самое высокое признание, как мне кажется. Потому что когда люди говорят, что это народная песня, то это действительно народная песня. А написала ее Наталья Могилевская: и текст, и музыку. Я считаю вообще это твоей лучшей песней. Я не знаю, как ты. Ты не считаешь?
– Я очень ее люблю. И тоже считаю, что это огромное благословение божие. Меня не станет, а ее будут петь.
– А "Місяць" останется.
– Ее будут петь и будут думать, что она народная. Нет лучшего комплимента для композитора.
– Да, для певца, для композитора. И вот Юрий Евгеньевич Рыбчинский пишет новые стихи – и ты в первый же день войны поешь "Місяць", но другой текст. "Я кажу: "Ні!" жахливій цій війні".
– Ты знаешь, на этой песне росли поколения украинских детей. Она была столь нежна, столь ласкова. И мне как композитору было очень больно смотреть, как на глазах она превращается в мощную протестную песню: "Я кажу: "Ні!" жахливій цій війні".
– Тебе же не в первый раз петь в метро? Давай мы немного попробуем?
– Сейчас? Ты что?
– Да, вот так!
– Ну, давай.
– Давай.
– "Місяць"?
– "Місяць". Куплет и припев.
– Да нет, она скучная для метро.
– Да, давай!.. А вот так даже? Ладно, я тоже встану.
– Люди, всем привет! Кто хочет со мной попеть, как в начале войны? Кто меня видел, помнит? Давайте! Что споем? Дима, что ты заказываешь?
– "Місяць".
– Украинская народная песня "Місяць по небу ходить". Поехали! "Місяць по небу ходить, пісню свою заводить. Зорі за ним співають голосні. Я кажу: "Ні! Не знаю я, не знаю". Доля моя". Ну? Кто это делает? Тогда поехали!
– Все снимают.
– "Маруся, раз, два, три, калина! Чорнявая дівчина в саду ягоду рвала. Маруся, раз, два, три, калина! Чорнявая дівчина в саду ягоду рвала". І все вместе: "Розпрягайте, хлопці, коней та лягайте спочивать. А я піду в сад зелений, в сад криниченьку копать! Маруся, раз, два, три, калина! Чорнявая дівчина в саду ягоду рвала. Маруся, раз, два, три, калина! Чорнявая дівчина в саду ягоду рвала". Слава Украине!
– Героям слава!
– Будьмо! Будьмо! Будьмо, будьмо, будьмо!
– Гей, гей, гей!
– Спасибо! Это была Димы Гордона идея. Извините, пожалуйста.
– А как звучала эта песня?.. Добрый день! Как звучала эта песня: "Я кажу: "Ні!" жахливій цій війні"?
– А, ты хочешь, чтобы я здесь ее спела? Давай. Во время войны мы переделали эту песню, если вы помните, с Рыбчинским. И сегодня она и, наверное, что с сегодняшнего дня и до конца войны – должна звучать именно так. "Я кажу: "Ні!" жахливій цій війні і бачу уві сні мирне небо. Я кажу: "Ні!" Країна у огні, і переможні дні йдуть до тебе!" Ненька Украина победит! Спасибо вам большое! Большое спасибо!
– Это же прекрасно! Держитесь. Это отлично!
– Это прекрасно было. Знаешь, никогда в жизни я не знала, что моя профессия может иметь такой смысл. Никогда в жизни!
– "Арсенальная" – пошли.
– Если бы не эта ситуация, я не узнала бы, что моя профессия может быть столь нужной, столь важной людям.
– Пойдем, пойдем! Выходить сейчас. Вообще!
– Класс! Я, кстати, здесь танцами занималась – в детском Доме пионеров.
– Я там занимался в литературном кружке. Центральное здание пионеров и школьников он назывался. Имени Николая Островского.
– Островского, да. Я там танцевала. Приезжала сюда на станцию каждый день вечером. Так что это моя родная станция.
– Наталья, я считаю, что лучшая песня войны, лучшая, я подчеркиваю это, – это твоя песня "Я вдома". Потому что такая пронзительная песня, такая щемящая, такая настоящая! После нее все плачут. Во время нее все плачут. Можно немножко ее спеть? Хоть немного.
– Знаешь, что я думаю? Что, возможно, она стала такой, потому что я высказала мнение очень многих людей. Люди действительно колебались, ехать или оставаться дома. И миллионы оставшихся украинцев, особенно с детьми, – для них важна очень была эта поддержка. Что еще какой-то известный человек остался тоже здесь. И я просто в этой песне, возможно, выразила все их надежды, переживания и настоящую ту боль. И в тот же миг гордость за смелость, что я осталась. Это мой дом – я никому его не отдам. Я не хочу уезжать. Я не смогу жить за границей. Я никогда не смогу покинуть Украину. Для меня это очень важно. Ты видишь, я даже очень сожалею о своей квартире, которой нет сегодня, детской. Это корни: они очень важны.
Поэтому, возможно, эта песня отозвалась многим оставшимся. Кто остался здесь и переживает этот страх каждый день. Каждый день! Ежедневные эти бомбежки, ежедневную эту агрессию, с одной стороны. А с другой стороны, все-таки мы дома. Это дает огромную силу пережить во что бы то ни стало. Спеть? "Чуєш ці постріли? Прямо у серце летять! Скільки днів поспіль там наші герої стоять? Стіною, стіною за наше майбутнє з тобою. Боже, як боляче! Думки по колу постійно. Лишила чоловіка, щоб врятувати сина. Діва Марія – звичайна жінка". Сегодня это просто обычная женщина Украины. И припев. "Вільна та непокірна душа, рвана та сильна. Я вдома, попри біль та втому. Вільна, буду боліти. Дай нам бог це прожити. Я вдома! Сонце вийде". А я пою сейчас: "Перемога скоро! Ми вдома! Ми вдома!"
– Ты знаешь, я считаю, что эта песня – это шедевр. Это символ войны, это символ стойкости украинской, это символ миллионов людей. И я просто счастлив за тебя, что ты ее спела. Я думаю, это вершина.
– Ты знаешь, война сняла маски со всех людей. И выживут только те, кто будет искренним. Я имею в виду искусство. Сегодня выжить можно, только если у тебя есть настоящая искренность. Такого рода должны будут после войны быть все проекты на телевидении и все остальное! Потому что сегодня зритель уже никакой фальши не простит! Никакой! Потому что сегодня случившееся... Знаешь, говорят, самые ужасные моменты нашей жизни превращаются иногда в самые красивые моменты нашей жизни. Такими красивыми украинцев я никогда в жизни не видела. Семейные ценности, любовь, дружба, цена которой иногда – жизнь. Все, что сегодня... Помощь друг другу, милосердие, поддержка, единство – все это реальные вещи, которые случились сегодня с украинцами. Чего нет нигде в мире сегодня. Все очень... Знаешь, столько было в последние годы всего этого: автомобили, девушки... И настолько был суетным мир, настолько на том сосредоточенный, что вот эта война, она сняла все маски и она – не знаю, – как ураган пронеслась по людям. Поэтому, мне кажется, что сегодня и из-за этого моего театра, который появился в моей жизни, я по-другому стала переживать каждую песню. Никогда в жизни я не буду петь песни просто так. Никогда в жизни. Только когда они изнутри пережиты, когда они переосмыслены глубоко и серьезно.
– Ты общаешься с кем-то из коллег-артистов, покинувших Украину?
– Знаешь, я никогда никого не осуждала. Ни коллег, ни всех тех людей, кто уехал за границу. Напротив, я в поддержку этим людям (это половина моего зрителя), которые сейчас за границей, написала им песню "Я повертаюсь". Почему? Потому что во время войны нет лучшего решения. К сожалению, люди вынуждены выбирать среди худших решений. Остаться здесь страшно и небезопасно. Уехать жить на чужбине. Это выбирать из двух худших решений – понимаешь? Это вынужденные действия.
Знаешь, если бы у меня были дети маленькие – я не знаю, возможно, я бы тоже поехала. Я не знаю. Каждый должен четко находить в сердце эту интуицию. Я изначально почему-то знала, что со мной все будет в порядке. Не знаю: я в это очень серьезно верила, священно верила. Я не боялась ехать никуда. Я не боялась ходить пять часов по госпиталям. Ничего! Я видела открытые раны. Я ничего не боялась – понимаешь? Потому что чувствовала какую-то свою потребность быть здесь. Потому я не знаю, как чувствуют люди. У каждого могут быть свои серьезные причины, какие решения принимать. Во время войны осуждать вообще кого-то за их решение – очень неправильная тема.
– Ты знаешь, ты спела эту песню "Я повертаюсь" – тоже прекрасная песня, прекрасная. Тоже символична для миллионов людей, женщин, покинувших Украину из-за того, что просто детей вывозили – и вернулись. И эта песня – как гимн: "Я повертаюсь!" Интересно, что многие решили, что это ты возвращаешься. А ты никуда не выезжала! Писали тебе, что "наконец-то вы вернулись"?
– Писали, да. Я приглашаю всех на спектакль "Я вдома". Говорю: "Вы не были, я вижу. Приходите!" Но я не обижаюсь. Потому что сегодня такой мир: у каждого в телефоне свой мир, знаешь, свои звезды. По-разному бывает.
– Давай тихонько. "Я повертаюсь".
– "Я повертаюсь"? То, что дает эта песня людям воодушевление... Видел? Девочка сегодня к нам в метро говорит: "Я с твоей песней возвращалась. Я собирала чемоданы и под эту песню возвращалась". Для многих людей... Я просто хочу, чтобы украинцы вернулись. Это мой любимый зритель. Я хочу, чтобы кончилась война. Я верю священно, что все они вернутся. Потому что жить там, даже если там есть какие-то блага, а их не так уж многовато, очень трудно. Я просто понимаю, что там чужак. Они все вернутся. Я хочу дать им воодушевление: вот это воодушевление... Как моя подруга, знаешь, наклеила на машину: "Я возвращаюсь домой: в Украину! Украина forever!" И с этим грязным хламом приехала в Украину и землю целовала. Это огромное счастье. Поэтому я хочу, чтобы эта песня им помогла найти вдохновение вернуться. Но не только им. Вернуться нашим ребятам с фронта домой, вернуться когда угодно – после болезни к нормальной жизни.
– Вернуться Украине к довоенной поре, к довоенной жизни.
– К нормальной жизни. Для меня она очень символична, потому что я лично с ней возвращаюсь в свою жизнь.
– Какая акустика!
– Вау!
– Здесь нужно петь.
– Нужно петь. Что спеть тебе?
– "Я повертаюсь".
– (Поет). "Їду додому, їду від втоми, зневірених людей та від пустих очей. Зникаю. Один, два, три! Я повертаюсь, я повертаюсь, я повертаюсь! Від болю і втоми їду додому. Я повертаюсь, я повертаюсь, я повертаюсь! Небо знайоме, їду додому. Ти чекай завжди!"
Я встала на улице с плакатом "Обниму каждого, кто вернулся". Боже, это было настолько прикольно! И люди на улице подходят, читают и обнимают. Обними меня, если ты вернулся. И меня все обнимали. Очень классно!
– Ты много ездила и по больницам, и на фронте много раз бывала. Что тебя поразило больше всего там?
– Меня поразило больше всего то, что чем ближе к фронту, тем лучше настроение. Есть воодушевление, есть сила, есть вера. Хочется жить, работать, идти вперед. А чем дальше от фронта, тем больше депрессий и печальных песен. И вот когда ты приходишь на фронт...
– Интересно.
– Ты знаешь, мы были в таких местах: приедешь, прямо на "зеленке"… Если есть розетка, то счастье. Нет розетки – под гитару поем. Нет гитары... Были такие места, где говорили: "Наташа, здесь за "зеленкой" уже фронт. Можно только тихонько пообщаться". И я начала читать стихи, просто рассказывать свои истории, желательно поддерживающие и юмористические. То есть я превратила свой спектакль в историю войны моими глазами, но с юмором. О том, как, знаешь, в Харькове девочка... На сайте мамашки собираются – одна говорит: "Девочки, вы не знаете, после ядерного удара через сколько дней ребенка в школу можно вести?" И они там кайфуют. Это знаешь, я вижу: чем дальше от фронта, тем больше грустных песен. А если за границей, то вообще такая депрессия, такая война. Знаешь, меня это просто поражает. А ребята говорят: "Дайте нам нормальные песни. Дайте нам воодушевление".
– А что ты поешь ребятам?
– "Маруся, раз, два, три", "Я повертаюсь". У меня была песня, я в госпитале ее написала, когда мне парень отдал аккуратно замотанный осколок, попавший ему в тело. Он отдал мне как свою реликвию. Сказал: "Наталочка, я так тебе благодарен…" Я села в машину, плачу просто невероятно – и я написала "Ми будемо стояти – і нас не зламати".
– Это тоже прекрасная песня.
– Эта песня – она была для ребят, для пацанов. Дальше что? Сам спектакль, он родился на фронте. Он весь из тех переживаний, которые там были. И он такой, знаешь, очень вдохновляющий. Люди иногда пишут: "Наталочка, это лекарство для души". Потому что ты выходишь из спектакля с мыслью, что ты гордишься тем, что ты остался, ты горд, ты веришь в победу. Что?
– Знаешь, опять такая акустика. "Ми будем стояти".
– "Я голос твій, моя Україно. Твоя сльоза після дощу. Ніколи я тебе не покину, любов'ю я тебе захищу. Ми будем стояти, і нас не зламати! І нас віра спасе! Ведуть ці дороги нас до перемоги: вона понад усе! Україно моя!" Спасибо!
Когда я приезжаю, на фронте где-то прямо в лесу или просто на траве сидят наши ребята – и я пою "Я тебе покохаю", песню. Подойду к каждому, обнимаю. А сама смотрю и не знаю, я их еще увижу когда-нибудь или нет. Понимаешь? Я просто понимаю… Здесь концерт, а у меня за спиной стоит огромная машина – и они с рюкзаками туда уже садятся. И я вижу, что они уезжают на фронт. Я ничего не понимаю в этих политических вопросах. Но то, что гибнут люди, то, что я вижу эти глаза молодых пацанов, лучших!.. Слушай, у меня подруга...
– Там еще и девушки.
– Девушки! Девушки там... Что можно говорить? О каком "я вдома"? Есть девушки, которые не только дома остались, – они раненых достают из-под бомбежек, они их там зашивают. Они воюют, собственно, там – понимаешь? Когда я увидела этих девушек, речь идти не может ни о ком. Потому что вот что сегодня действительно настоящий подвиг. Это просто немыслимо. Они принесли свою жизнь, жизнь ценой победы и защиты людей. Ты понимаешь? И люди об этом забывают. Я иногда приезжаю в некоторые города... Смотри, что я считаю своим главным делом сегодня? Чем по-твоему мы смогли остановить этого врага? У нас ничего не было. Не было никакого ни лендлиза – ничего не было!
– Духом, духом!
– Голыми руками! Духом, банкой с огурцами, блин! Банкой с огурцами бабка останавливала дроны! Понимаешь, это сила духа. И вот когда она начала падать, и когда уныние какое-то появилось, я понимаю, что моя...
– Это усталость.
– Моя задача – поддерживать. Несмотря на боль и усталость, я дома. Несмотря на все, поддерживать этот дух, это настроение.
– Я думаю, знаешь, о чем? Боже, какие изверги! Как они могли? Как они могли напасть на нас и столько горя наделать?
– Я не знаю, Димочка. Ужасные события происходят в жизни исторически с людьми. И все зависит от того, как мы их переживаем. Даже в эти ужасные времена можно найти место для веры, для тепла, для любви, для того, чтобы выстоять. И мне кажется, что нужно держаться этой линии. Потому что ненависть, возникающая вполне естественно в этот момент, она ведет...
– У меня страшная ненависть, ты знаешь. Страшно просто. Я их ненавижу.
– Рыбчинский – гений. Гений украинской литературы, мой отец. Пятый день войны – он звонит по телефону и читает. И я просто была в шоке, потому что человек, которого изучают в школе дети, всегда такой...
– Классик.
– Последний романтик, автор песни "Сіла птаха". Настолько прекрасны стихи! И тут он звонит мне и пишет вот эту...
– Подождем.
– И пишет вот это страшное "П'ята ранку": это стихотворение страшное. И "Три могили".
– Ты помнишь его?
– Помнишь? Это начало моего представления. "П'ята ранку. Було страшно. П'ята ранку. Було тихо, було темно, як в раю. Ти прийшов на нашу землю, щоб знайти тут смерть свою? А, ти думав, сучий сину, чадо чорної пітьми, що тебе із хлібом-сіллю зустрічати будем ми? А тебе зустріла куля: моя куля у бою, – щоб роки тобі зозуля не кувала у гаю. Ти прийшов, як злодій підлий і підступний, і тому я уб'ю тебе, як світло завжди убиває тьму". Мне нравится: в конце он говорит...
– Браво!
– "Як світло завжди убиває тьму. Ти прийшов на землю нашу, щоб у неї полягти? Ти злочинець, а не воїн. Злий пройдисвіт і палій. Ти могили не достоєн у святій землі моїй". Никогда в жизни я не могла себе представить, что я услышу такое от Рыбчинского – понимаешь? Так же, как я не могла себе представить, во что превратится моя "Колискова", которая стала "Я кажу: "Ні!" жахливий цій війні". Поэтому эта ненависть: которая сегодня появляется у людей, – она священна. Но все же я спектакль построила таким образом, чтобы выходить в конце к вере, любви, воодушевлению, к богу. Я рассказываю историю Второй мировой войны. Какая прекрасная мысль: одна женщина отправила на войну всех троих сыновей – и все трое вернулись назад живыми. Почти в каждой семье погиб. "Как так может быть?" – спрашивали люди. Кто-то единственного сына похоронил. "Может быть, вы молились за них?" – спрашивали люди. А она говорит: "Да, молилась. Но не только за своих – за всех". Понимаешь? Поэтому есть такие глубокие вещи, которые очень важно осознать. Потому что если мы потеряем эту способность быть счастливыми... Я говорю, что у меня есть еще один спектакль. Ты о нем еще не спрашивал.
– У тебя спектакль "Я вдома" прекрасный, который собрал... Я думаю, что несколько стадионов "Олимпийский" он собрал точно – правда?
– Мы где-то дали 200 спектаклей по тысяче мест.
– Уже несколько стадионов "Олимпийский". Собственно, со спектакля "Я вдома" начался в Украине театральный бум, я считаю. Да или нет?
– Да, сегодня театр – просто номер один. Все звезды сейчас делают представления. Ты знаешь, я очень счастлива, что так. Потому что в такие трудные времена часто поднимаются смыслы, желание прийти к поэзии. Сегодня просто есть такая прямо волна: волна поэзии, волна театра. Это отлично для отрасли.
– Видишь? Когда можно было бы это увидеть? "Укрытие. Станция метро "Арсенальная" – 100 метров". Об этом в книгах читали мы в детстве: что такое было. Укрытие. Наташа, дальше.
– Я иногда поверить не могу. Просто о нашей реальности.
– Я тоже, я тоже. Я смотрю, да.
– И сегодня этот театральный бум приобрел просто прекрасные... Это очень полезно для отрасли, очень полезно для культуры Украины. Потому что люди потянулись к смыслу, к поэзии, к силе слова, к глубоким чувствам. И ценности: семейные ценности, дружбы, любви – они сейчас написаны с большой буквы. С заглавной буквы. Обычный народ. В жизни никогда бы я не читала стихи до войны так, чтобы все слушали. Сегодня – ты бы видел! Просто весь спектакль – он полон историй. И тишина в зале. И я только слышу...
– И слезы.
– Да. И все... Настолько трогательно это, ты просто не представляешь!
– Мне Юрий Рыбчинский и Павел Зибров говорили, что плакали в зале. Сидели и плакали.
– Плакали в зале. У Марины очки вспотели. Я столько отзывов получила, и настолько благодарна! Ты знаешь, за этот период – я даже не знаю, кто кого поддерживал: я – народ или народ – меня. Ты не представляешь! Честно тебе говорю: они меня настолько поддерживали! Я настолько им благодарна! У меня столько благодарности за каждое слово… Просто если ты почитаешь мой Instagram, там невероятно! Невероятно! Поэтому я еще раз говорю: самые ужасные моменты иногда превращаются в самые красивые моменты. И такими красивыми украинцев я никогда не видела.
Мне грустно, что не родила ребенка. Я еще надеюсь
– Ты не унываешь от того, что сама не родила ребенка?
– Мне грустно, конечно.
– Почему ты на это не решилась?
– Я еще надеюсь. Честно: я не решилась, у меня не было мужчины. Поначалу я думала только о карьере. Далее...
– Потом карьера думала о тебе?
– Карьера думала обо мне. Далее, ты знаешь, я на каком-то моменте поняла, что если я не изменюсь, если я сама не стану хорошей женой, не зацикленной на своей работе, нормальной подругой, нормальной женщиной, ко мне не придет нормальный мужчина. Понимаешь? И у меня перспектива в этом смысле была так себе. Поэтому я, когда остановилась... Ты спрашиваешь, зачем я уехала в Индию. В том числе я работала над тем, есть ли вообще у меня женские качества. Терпение, милосердие, гибкость, нежность, умение быть за плечом у мужчины. Я выяснила, что все по нулям. Понимаешь? То есть воспитывают сегодня из девушек мальчиков. Девушек тоже учат этому: целеустремленности, результативности, борьбе, конкурентности. Это все мужские качества. А я была отличницей. Потому я с этим работала. Я думала так: сейчас полгода поработаю, а потом выйду замуж – и будут дети. Ты знаешь, сколько лет я была одинока, Дима? 10! 10 лет! Успешный, известный человек. Мне кажется, милая женщина. Я 10 лет была одинока.
– "Красива жінка, незаміжня".
– "Красива жінка, незаміжня". Понимаешь? Я не думала, что это заберет столько времени.
– А почему ты была одинокой?
– Смотри: сначала депрессия. Потом я проделала этот анализ, поехала в Индию, начала учиться. А дальше, после этого, я уже поняла, что я не хочу кого-нибудь. В моей жизни будет еще один человек, единственный: мой собственный человек. И я ждала, когда сердце отзовется и скажет: "Это он".
– Сердце отозвалось, сказало?
– Отозвалось. Но во время этой работы совсем другие мужчины были вокруг меня. Понимаешь? Как только я стала более нежной, более спокойной – совсем другой уровень человека: и духовного, и характера. Все были такими крепкими, серьезными. И я еще выбирала. Нет, я не то, что выбирала… Хотя это нормально для думающей женщины. Это такая игра.
– "Я обирала, так обирала!"
– Я просто ждала отклика в сердце.
С мужем мы познакомились в начале войны. Он помогал уехать моей беременной сестренке на другой берег Днепра. А до этого два года ходил под моими окнами
– А расскажи немного о муже: кто он, чем занимается, как вы познакомились.
– Мы познакомились в начале войны. Он сам, собственно, и помогал уехать моей беременной сестренке. И у него была связь серьезная среди военных. И он помог вывезти ее на другой берег Днепра, чтобы она могла уехать. До этого – это интересная история – он два года ходил под моими окнами. Вот ты не смотрел спектакль "Дочки", а я там все рассказываю.
– Я посмотрю обязательно.
– Я тебя приглашаю.
– Спасибо.
– Он два года ходил под моими окнами. А это была "корона" – и я не выходила на улицу.
– А ходил почему?
– Потому что он жил на соседней улице. Он ходил под моими окнами. А ты знаешь, у меня интуиция. Думаю: да, сейчас "корона" – как я встречу своего мужа? Я и так никуда не хожу, а тут еще и "корона" – никого нет на улице. Какой шанс? А вспоминала слова моей мамы. Моя мама говорила: "Наташа, если будет судьба, то ты даже в халате мусор выйдешь вынести – и он тебя там встретит и сделает тебе предложение прямо на мусорке". И вот я чувствую: "Вынеси мусор, Наташа! Вынеси мусор!"
– Пошла выносить?
– Нет, не вынесла. Ленивая! "Корона" – нашла помощников. А он ходил. Я говорю: "Ты бы подошел?" Он говорит: "Конечно, подошел бы". Он был в моем же состоянии. Он был готов и хотел создать семью. Была тоже такая, очень серьезная, мысль внутренняя. То есть мы бы точно встретились, и я, если бы послушала интуицию, уже два года была бы счастлива. А так надо было дождаться начала войны, чтобы мы помогали одной и той же семье – и познакомились. Понимаешь?
– Он киевлянин?
– Он киевлянин сегодня. Хотя он жил во многих столицах мира. У него была своя газета в Америке. У него была...
– Да?
– Кстати, да. Он жил в Эквадоре, в Испании. То есть несколько...
– Человек мира.
– Человек мира. Прекрасное чувство юмора. Первая годовщина нашего знакомства – он мне пишет: "Поздравляю тебя с годом жизни с любимым человеком, а меня – с трехлетием жизни с любимой женщиной, потому что год за три".
– Вы ссоритесь или нет?
– Ты знаешь, мы сначала ссорились очень сильно. Потому что он действительно очень волевой.
– Из-за чего?
– Очень серьезный. Он привык, что его все слушают тихо и даже не шуршат. А со мной такая тема...
– А ты шуршала?
– Я же человек с характером. И ему было очень тяжело. Прямо очень тяжело. Вообще, я думаю, что если бы мы встретились... А он пытался встретиться со мной 20 лет назад. Встречаться. Мы были знакомы.
– Да? Были знакомы даже?
– Немного. У нас бы ничего не вышло. Потому что и я, и он – мы слишком хотели что-нибудь такое о себе заявить миру – понимаешь? И именно сегодня: в этом возрасте, когда мы оба стали спокойнее – наш союз стал возможным. Просто потому, что я для него, знаешь... Не знаю. Не могу объяснить. Но он уже такой спокойный. И он мне разрешает все эти песни... Даже пишет. Кстати, это была его идея: "Я кажу "Ні!" жахливій цій війні". Это была его мысль. И у него вообще много прекрасных идей. И ты знаешь, он поклонник моего таланта. Он посетил почти все спектакли в Киеве. То есть 50 спектаклей "Вдома" он увидел. Иногда, бывает, места нет – он стоя смотрит.
– Это любовь.
– Это любовь.
Персонаж моего спектакля говорит: "Сначала Зеленский победил Могилевскую на "Танцах со звездами", потом он победил Порошенко на выборах. Когда он рашку победит, все скажут: "А начиналось все с Могилевской!"
– Я хочу, чтобы наши ребята показали бывший Дворец пионеров и школьников имени Николая Островского, который сейчас носит имя Натальи Могилевской. Вот он. Покажите, пожалуйста, бывший Дворец пионеров и школьников. Сейчас я не знаю, как он называется, но я тоже здесь занимался. Ты рассказала о муже. Я хотел бы тебя расспросить еще об одном мужчине, которого ты хорошо знала еще до того, как он стал президентом Украины. О Владимире Зеленском. Вы с ним были хорошо знакомы, даже соревновались в "Танцах со звездами". Более того, он тебя даже победил: его пара победила твою пару. Расскажи о Владимире Зеленском. Какой он?
– Я тебе скажу словами персонажа моего спектакля "Дочки". Смотри, что я сделала. Это моноспектакль. Спектакль, в котором я играю саму себя. Со всеми подробностями. И вот там, несмотря на всю мою жизнь, было очень много людей – хейтеров, сплетников, – которые всегда что-то... Всю мою жизнь я что-то слышу о себе. И что я сделала? Я сделала такого персонажа. Ты должен это увидеть! Такого персонажа: такой собирательный образ всех сплетников и хейтеров, которых я знаю. Ее играет... Это я сама перевоплощаюсь. Как гениальный Райкин, знаешь, на своих спектаклях.
– Да, да, да.
– Перевоплощаюсь на глазах в соседку Могилевской. И эта соседка делает конкретную прожарку этой стерве Могилевской. И обо всем: и о характере, и о том, как похудела, не похудела, об остальном, остальном, остальном. Так вот она о Зеленском говорит так: "Смотрите: я проанализировала ту всю ситуацию. Сначала Зеленский победил Могилевскую на "Танцах со звездами", потом он победил Порошенко на выборах. Когда он рашку победит, все скажут: "А начиналось все с Могилевской!"
– Это смешно!
– Ты знаешь, кто эти шутки писал? Лучшие юмористы Украины: Ласточкин, Ткач, Чивурин. Я их попросила: ребята, пожалуйста, сделайте вот такой персонаж: поржут над Могилевской. Они: "Что? Над Могилевской? С удовольствием!" И они мне написали эту соседку. Слушай, я вышла на спектакле, сделала один выход ее – ну да, просто как штрих к портрету. Что ты думаешь? Такая у нее популярность! После каждого спектакля женщины плачут, а мужчины: "Ну эта соседка! Нет, ну эта соседка!" Я уже написала ей второй выход. Уже сама написала с шутками. Там больше о характере. А сегодня она трижды выходит за спектакль, эта соседка. Последний раз я стою такая, знаешь: щемящая тема – все плачут. О чем-то очень щемящем – все плачут. И я сказала какие-то последние слова, стою – и знаешь, такой контраст: когда смех сквозь слезы. И я такая – раз! – из-под мышки шапочку той соседки начинаю доставать. И зал сквозь слезы такой: "Хи-хи! Хи-хи!" И начинает смеяться. Я надеваю эту шапочку – и сама такая: "Вот Могилевская, стерва! Может растрогать. Может, она не такой плохой человек". Очень смешно. Что я могу тебе сказать? Теперь это полноценный спектакль из двух персонажей: соседки Могилевской и самой артистки.
– Скажи, когда пара Зеленский – Шоптенко победила фаворитов, пара Могилевская – Яма плакала?
– Я не плакала, но...
– Но и не смеялась?
– Мы очень многое вложили в эту победу.
– Да, красиво вы танцевали.
– Это было очень красиво. Конечно, я хотела победить. Но ты знаешь, я впервые в жизни... Это был такой рейтинг того финала, что просто пустые автобусы ездили.
– Да, да.
– И когда меня победили, та половина Украины, которая была за меня... А там что-то какая-то такая была цена того вопроса: один голос или как-то – не знаю – десять голосов из сотен тысяч, знаешь… И вот та половина, которая была за меня, – я такую ощутила поддержку! Люди приходили "майдан" делать! "Да мы сейчас будем собирать юристов! Мы не верим! Мы будем писать письма!" Это было настолько приятно! Я понимала, что все это несерьезно. Но я впервые в жизни увидела, какой она может быть, поддержка людей. Ты не представляешь! Мы дали с Ямой 300 концертов за полтора года. Просто очень много. И на каждом ко мне подходил мэр или его зам и говорил: "От нашей..." Как это называется? Общины! "Мы хотим сказать вам, что официально мы голосовали за Могилевскую и Яму".
– Ты могла тогда представить себе, что Владимир Зеленский, победивший с Еленой Шоптенко вашу с Ямой пару, станет президентом Украины?
– Смотри: Рейган стал. То есть все вполне возможно. Любой человек может стать президентом Украины. Любой, если у него есть для этого талант и возможность. Поэтому меня ничего не удивило. Тем более, что был этот прекрасный фильм "Слуга народа" перед этим. Поэтому я ничему не удивилась.
– Как Владимир Зеленский, по твоему мнению, себя во время войны проявил? Могли ли люди тоже такое предвидеть – что он такой будет стояковый?
– Смотри: я, честно, за свою жизнь впервые вижу, чтобы стране, Украине и ее президенту стоя аплодировал парламент. Стоя!
– Конгресс.
– И Европейский парламент тоже. Стоя рукоплескал Конгресс. Естественно, это была большая гордость. Конечно, он мог уехать – мог что угодно. То, что он остался, – это очень и очень важно. А почему ты меня о политике спрашиваешь?
Во время войны в Украине украинский язык – это оружие, потому что враг его не понимает. Поэтому я с первых дней перешла на украинский язык и не жалею
– Я тебя обо всем спрашиваю. Что я хочу тебе сказать? На улице темнеет. "На моей бритой голове", как пели в классической песне...
– Классические артисты.
– "…тает снег, как на батарее". И я думаю, что... Кстати, ты очень хорошо говоришь на украинском. Ты же в жизни всегда говорила на русском. Ты сознательно перешла на украинский язык?
– Дима, мы все говорили на русском – киевляне. Потому что из 300 почти школ в Киеве было всего три украинских. Что ты хочешь? Киев русскоязычный город был.
– Конечно.
– Но еще перед войной: когда я увидела, что выросли девочки мои... У меня же школа детская. Восемь филиалов. Дети – мои собственные дети – еще за два года до войны написали... Они сами сделали на Новый год перевод песни "Снегопад". И я поняла, что песню "В Киеве осень" нужно перевести на украинский язык. Я тебе скажу, что я это сделала просто за 15 минут.
– Как она на украинском звучит?
– Ой, ты что! "Осінь з'явилась така несподівана, місто каштанове знову розірване і цілий день холодний дощ пливе по вікнах". Холодний дощ пливе по вікнах – я просто... Это была реинкарнация Шевченко на 15 минут в моей жизни. Не знаю: я очень быстро сделала этот перевод.
– Ты сама сделала?
– Да. Злива.... Пливе по вікнах. Злива гуляє по.... "Злива гуляє по вітряних вулицях. Злива, якій, здається, нема кінця". Блин, вкуснейшие, очень мелодичные слова вышли.
– Да, да.
– Вот так появилась эта песня. Но во время войны в Украине украинский язык – это оружие. Потому что враг его не понимает. Потому что он отличает нас. Поэтому с первых дней я перешла на украинский язык. И не жалею. Она уже у меня... Я даже сегодня могу не заметить, как я перешла на украинский. Просто автоматически это происходит. И все пытаются, все. И в Одессе. Я в Одессе в жизни не слышала столько украинского языка! Это так удивительно!
– А сейчас разговаривают.
– Разговаривают. Одесситы говорят на украинском.
– На украинском еврейском.
– На украинском еврейском, да.
– Итак, поскольку темнеет...
– Азохен вей и слава Украине!
– Поскольку темнеет на улице и поскольку ты перешла на украинский язык – и поскольку я хочу еще поговорить немного о творчестве – я тебя сейчас приглашаю в украинский ресторан.
– Да? Давай.
– Давай. Пошли. Наконец-то мы в хорошем украинском ресторане, все красиво. И водка тоже украинская. Я хочу выпить за нашу победу. Потому что ничто не беспокоит меня больше – и тебя, и миллионы украинцев – чем наша победа. Я за нее всегда пью – и всех приглашаю. За победу! Я – до дна. Я напьюсь... Знаешь, я сказал: когда будет наша победа, я стаканюру засажу водки.
– Я буду просто плакать. Я просто буду плакать. Просто буду плакать от счастья.
– Я так стакан возьму граненый – бах!
– Надо будет подсчитывать и подытожить потери. Что мы подытожим за этим всем? Моя подруга – у нее без глаза сейчас вернулся муж. Интеллигентный человек. Самостоятельно пошел на войну в первые дни. Другая подруга – зажиточная семья. Они могли просто собственный самолет заказать, чтобы выехать. Трое детей. Она осталась в Киеве, а он – на фронте. Полтора года уже под Бахмутом. Понимаешь? То есть парень имел любую возможность выехать. Но он пошел, такое решение принял. Это невероятная история. Невероятная история песни "Коханий мій, як закінчиш бій, я зацілую рани твої болючі".
– Прекрасная песня!
– Она снялась для него сюрпризом. Представь: он на фронте, а она у меня снимается. Она не актриса совсем. Я говорю: "Боже, солнышко, ты такая красивая, такая красивая, такая искренняя! Просто спой: "нічого немає в тому".
– "Кохання – мій позивний".
– И она стоит в этом поезде и поет: "Кохання – мій позивний". У них же есть позывные. Они же по имени не обращаются.
– Пой.
– Сейчас спою. Они обращаются друг к другу: позывной. Позывной такой, позывной другой. Калина – это тоже позывной. Они все по позывным обращаются. Она ему спела – и это был сюрприз для него на фронте. Представляешь, какая поддержка? Что "мы вас здесь, ребята, ждем". Мы уже на вокзале. Мы уже на вокзале. Вокзал, кстати, режимный объект. И в этот день была тревога. Летели просто все эти бомбы, ракеты, летели Shahed, а мы на вокзале снимаем. Нам запретили половину снимать. Сказала: "Ну хорошо – тогда иду прямо в электричку". Как мы сегодня с тобой в метро. Я ушла в электричку. Но ведь я не знала, что это пятница! И переполненная электричка! Негде сесть. Мы подождали полчаса, пока освободится просто такой кусочек – и в том кусочке я снимала клип. Мне все говорят: "Как тебе дали люди? Как они не подходили?" Знаешь, может, просто из уважения к серьезности темы клипа они у меня, как зайчики, дождались Фастова. В Фастове я им сказала: "Я вам всем дам. Но в Фастове – пожалуйста, не испортите мне клип". И мы приехали в Фастов – и я там еще минут 40 раздавала автографы.
– Фастов – город контрастов.
– Фастов – город контрастов.
– "Кохання – мій..."
– "Кохання – мій позивний. І рідний голос твій у телефонній трубці. Коханий мій, як закінчиш бій, я зацілую рани твої болючі". А ты знаешь, кому посвящена песня, кстати? Я нигде этого не говорила.
– Нет.
– Когда был тот момент в Мариуполе, так мы познакомились поближе с Калиной (заместитель командира бригады "Азов" Святослав Паламар. – "ГОРДОН"). Представь: он этого не помнит.
– Он прекрасный человек.
– Его последний звонок перед выходом, когда им дали приказ. Он мне позвонил и говорит: "Наталочка, у меня есть Антонина: жена, – и сын Лукьянчик. Если что – пожалуйста, не оставь". Дело в том, что я была уверена, что это последний наш разговор. И все, что связано было с войной, мы записывали на видео, потому что это все доказательство. И этот разговор был записан: как я говорю – на видео. И что ты думаешь? Он возвращается через год. Первое, что он сделал, – он приехал ко мне с цветами. Я все это время поддерживала отношения с Антониной, с Лукьянчиком. Он приезжает ко мне и говорит: "У нас была одна встреча в Турции с Антониной". Он говорит: "Она мне дочь родила". Ты знаешь эту историю?
– Да, знаю.
– Это просто невероятно! Она его так ждала, она его так любила! Она так мечтала! Мы все. Никто даже не ожидал, что они вернутся. Ну честно. Это большое счастье, что хоть кто-нибудь смог вернуться. Хотя я надеюсь, что вернем всех. И ты бы видел! Я говорю: "Ты помнишь, что ты мне звонил?" Он говорит: "Нет, не помню". Он мне это рассказывал! Не было лекарств. Эти раны, чтобы зажили, они муравьев клали на раны, чтобы те съели. Понимаешь? Они муравьями лечили раны. Или просто ножом срезали все лишнее. Просто ужасные истории!
Так вот, эта песня была посвящена Калине, его семье, Антонине, которую я лично знаю, и этой трогательной истории. Даже в плену. Думаю: "Ну как это так? С одной встречи – и дочь!" Дочь у него появилась. Очень красивая и трогательная история. Боже, как он плакал! Ты бы видел. Он не помнил, как он меня набрал. Говорит: "Как? Народную артистку набрал и о таком попросил?" Я говорю: "Да". Говорит: "Я не помню". Говорит: "Я просто не помню последние дни". Ты бы видел, как он плакал, когда я ему эту запись поставила.
– Наталья, давай выпьем. Давай выпьем за Калину, за Редиса (командир "Азова" Денис Прокопенко. – "ГОРДОН"), за их жен, за их семьи. За всех украинских защитников, за их семьи, за их жен, за их мам, родителей. За всех, кто защищает Украину. Давай.
– За каждого.
– Я хотел о творчестве у тебя спросить. Ты знаешь, у тебя много русскоязычных хитов. Очень много. Я думаю, что по хитам ты певица украинская номер один. Ни у кого больше, чем у тебя, хитов нет. Я сейчас вспомнил всех певиц украинских. Я утверждаю, что ни у кого столько хитов, как у тебя, нет. Конечно, есть просто классика. Мы уже об этом говорили. "Місяць" – это классика, это народная классика. Но есть прекрасные русскоязычные песни. "Любила", "Полюби меня такой", "Снегопад", "Девчонка с волосами цвета лилий".
– "Я завелась".
– "Я завелась – останови меня".
– "Я танцевала: так танцевала…"
– "Я танцевала: так танцевала…" Помогай мне. "Подснежник", "Ла-ла-ла" – хиты. Что еще?
– Что еще? Сама не помню. Ты достаточно...
– Много чего. Как быть с этими песнями?
– Я как-то думала: 20 лет – 20 хитов.
– Да больше хитов, гораздо больше. Как быть с этими хитами? Они звучали на русском языке, к ним привыкли зрители. Что с ними делать теперь?
– Они уже есть, их любят. Но смотри...
– Моя любимая песня – "На осенний пляж падают страницы. Песня о любви, но не для тебя".
– Смотри: я ничего не боюсь терять и смотреть не хочу в прошлое. Эти песни есть, существуют, я их очень люблю – и очень многие их любят. Но я хочу писать новые. И я продолжаю писать новые. Наверное, пришло время для каких-то эмоций людям, которые им нужны. То есть они измотаны, они в депрессии, они устали от войны. Им требуется поддержка, тепло, семейные ценности. Что-нибудь такое прекрасное. Потому что без этого лучика надежды и веры будет очень тяжело жить. И вот записала такой альбом. Они все о том, что любовь важнее войны. Что мне нравится? Даже эта песня "Кохання – мій позивний, і рідний голос твій у телефонній трубці. Коханий мій, як закінчиш бій..." Она о том, что когда война закончится...
– "Я зацілую рани твої болючі".
– Женское время начнется. Мы целуем раны твои, Украина. Будем строить, будем восстанавливать. То есть очень хочется дать эту надежду. И такой пошел период невероятный! Каждая песня просто... "Я повертаюсь": "Я повертаюсь від втоми додому" – понимаешь?
Я хочу сказать: мне не нравится этот странный перевод. Для чего это делать? Пиши новые песни. Дай людям возможность любить русскоязычные песни, если они любили их. Дай людям любить украинские песни, если они любят их. У меня всегда была двуязычная ситуация. Я всегда записывала русскоязычный альбом, украинскоязычный альбом, русскоязычный альбом, украинскоязычный альбом. Потому сегодня такая ситуация. Пришли украинские песни – я их запишу. Я сделала перевод всего нескольких песен еще до войны. Я тебе сказала, что "У Києві осінь" я сделала для моих выпускников школы. Я увидела, что они реально в Киеве начали говорить на украинском. Думаю: отлично! Это же Украина, столица. Наконец-то! 20 лет никто не разговаривал. Я с уважением к моему зрителю, к моим собственным ученикам проделала эту работу. Дальше началась война – я перешла на украинский язык. И сейчас записываю украинские песни. Смотри: я перевела "Любила", потому что она мне была нужна в спектакле "Я вдома".
– И как она сейчас? Как она сейчас звучит?
– Она звучит... Там два куплета есть. "Любила. Все, що змогла..." А во втором я намеренно перехожу – мне так нравится! "Кохаю" – очень классно! "Все, що змогла, що маю..." "Любила". Я сделала один припев: "Я танцювала. Сукню шаленим вітром зривало".
– Ого!
– Перевела кусочек. И, наверное, все. Я не делала переводы, потому что не хочу смотреть в прошлое – я хочу смотреть вперед.
– Что я у тебя очень люблю – это песню "Відірватись від землі". "Віра в сон..."
– "Відірватись від землі"? "Віра в сон, що ходить поміж нами. Про любов шалену до нестями". Как она звучит в этом спектакле?
– "Яку показують в кіно..."
– В этом спектакле звучит очень интересно под фортепиано. Это мы ездили. И просто я ведь не могла привезти на фронт балет, музыкантов.
– "Коли звучить сумна мелодія".
– И оно так академически!
– И далее.
– "Коли звучить сумна мелодія. Марафон, літають дні за днями. Знов і знов, усе життя і прямо. Та тільки хочеться не рвати струни, як болить душа моя, і мати сили". Дай Бог иметь нам силы! "Відірватись від землі під крилом авіаліній. І летіти в небеса, і щоб ніхто не бачив". Классная песня действительно: очень классная.
– Знаешь, за что я хочу выпить? За твой талант. Очень талантлива. Ты очень талантлива. И у тебя это идет от души. Ты не хочешь понравиться зрителям, ты не хочешь понравиться критикам или некритикам: ты не думаешь об этом. Что у тебя есть в душе, что у тебя есть в голове – все в песнях. Ты настоящая, ты честная в искусстве – это очень редкая вещь. Очень редко: быть честной в искусстве. И я считаю, что именно такой подход и сделал тебя суперзвездой. Я хочу за тебя выпить, за твое творчество, за талант.
– Спасибо!
– Как прекрасно в украинском ресторане!
– Благодарю тебя за комплимент.
– Это не комплимент – это правда. Наталья, я благодарю тебя за разговор. Знаешь, за что я хочу напоследок выпить? Я хочу выпить за наших зрителей, которые смотрят это интервью, которые любят тебя: по-настоящему любят много-много лет.
– Которых я очень люблю.
– Это верные и прекрасные люди, которые любят не только тебя, но, прежде всего, Украину. Которые хотят нашей победы и стремятся к ней. Которые делают все для того, чтобы эта нечисть была побеждена. Для наших зрителей, чтобы они были здоровы и счастливы. А мы будем для них делать все, что сможем. Правда? За вас!
– Я настолько благодарна людям! Ты не представляешь. За это время. За вас, мои зрители.
– Ну что? Вот и пришло время прощаться. Скажи, пожалуйста, Наталья: мечты сбываются?
– Сбываются, Дима. Сбываются.
– А главная моя и миллионов украинцев – и твоя – мечта сбудется?
– Если все мы будем верить и молиться, она обязательно сбудется.
– Что ж, скоро Рождество. А как его правильно встретить? Ты же знаешь лучше многих.
– Я написала песню по этому поводу, посвященную всем. Наверное, она выражает мечту всех украинцев и молитву всех украинцев, чтобы закончилась война, чтобы вернулись наши ребята с фронта, чтобы девушки вернулись из-за границы – и мы собрались за огромным столом в своих семьях. Потому что даже я в этом году встречала – я тебе говорила – неполной семьей. Поэтому очень хочется, чтобы эта песня была... Чтобы она сбылась. "Давай зустрінемо Різдво вдома".
– И споем.
– Споем? Здесь?
– Да!
– Дима! Прямо здесь?
– Прямо здесь!
– Возле елки?
– Возле елки!
– Ты святой Николай? Ну ладно. Тогда шапочку дайте новогоднюю.
– Шапочки нет.
– "Давай зустрінемо Різдво вдома! Давай зберемось за столом в коло. Годинники дванадцять б’ють знову, давай зустрінемо Різдво вдома!" С наступающим Новым годом! Желаю всем счастья, любви, здоровья и победы!
– Победы всем нам!
