0 Киев
ФСБшники на первом допросе спрашивают: "Ты откуда?" Я говорю: "Из Тернополя". А они: "А где это?"
– Миша, добрый день!
– День добрый!
– Красивый день в Киеве. Мы стоим возле Андреевской церкви. Такое прекрасное место в Киеве. И сейчас направимся дальше. Посмотрим, как все цветет в Киеве. И будем разговаривать.
– Хорошо.
– Вы родились в Тернополе?
– Да, в Тернополе.
– Прекрасный город Тернополь?
– Недаром "Брати Гадюкіни" не о Львове написали, а о Тернополе. Хотя сами из Львова.
– Что в Тернополе есть такого, чего нет ни в Киеве, ни в других украинских городах?
– В центре города огромное озеро. Где-то примерно три километра на полтора. Прямо в центре города. С одной стороны идет лес, с другой – город.
– А я знаю, что вы рыбак.
– Я люблю рыбу ловить. Разную. И на спиннинг, и на поплавок – разное бывает.
– В этом озере вы ловили рыбу?
– В нашем? Конечно.
– Что там ловится?
– Там такое разнообразие! Озеро в 60-х годах создано. Хрущев приехал в Тернополь и увидел болото. Ресурсов много у Советского Союза. Тем более у Хрущева. Он говорит: "Сделать стратегический запас пресной воды". Там река текла Серет – вот она идет. И вырыли полностью котлован огромный, огромное озеро. В 60-м году. 62-м или 64-м – я точно не помню. И с этого времени озеро не спускалось вообще. Ни разу. Там рыбы просто тьма! Но ее очень тяжело поймать.
– Вы Тернополь любите? Вы патриот Тернополя?
– Конечно. Тернополь и тернополяне – это немного другая порода людей. Центр западной части Украины, культура из разных стран – и оно так сгладилось. Тернопольский язык, тернопольский...
– Он особенный, правда?
– Да, я же говорю.
– Во Львове такого языка нет, в Ивано-Франковске такого языка нет.
– Львовская область, Франковская область, Черновицкая, Ровенская, Волынская – у них есть границы с другими странами и с нами одновременно. То есть из каждой страны мы какой-то культуры немного, оттуда, оттуда... И лемковские у нас есть, и гуцульские мотивы в языке. Интересный очень город. И люди. Люди совсем другие. Более добрых людей я еще в жизни не видел. И более злых к москалям тоже больше не видел.
– Потому что есть за что?
– Конечно.
– Я думаю, что вы никогда не надеялись в детстве, в юности и позже, что впоследствии станете почетным гражданином Тернополя.
– Никогда. Кстати, мы с Пташкой – первые почетные граждане Тернополя живые. До этого давали только посмертно. Пташка и я – первые за всю историю Тернополя.
– Вы часто гуляете по Тернополю?
– Да, я очень люблю ходить пешком. Очень. Допустим, если в другой конец мне нужно – я иду пешком. Я люблю ходить пешком. Оно и для здоровья очень хорошо. Иногда нога еще отказывает, потому что она прострелена и ее нужно дальше разрабатывать. Поэтому да.
– И хорошо, что Тернополь – небольшой город. Можно пройти.
– Очень. Я, кстати, был удивлен, когда ФСБшники меня допрашивали на первом допросе. Спрашивают: "Ты откуда?" Я говорю: "Из Тернополя". А они: "А где это?"
– "А где это?" Ну, видите!
– Вы напали на страну и вы не знаете областного центра название.
– Пусть самый маленький, но областной центр.
– Львов знает, Ивано-Франковск. Тернополь – "а где это?". Ну так вы напали!
– Что вы ему объяснили?
– Я говорю: "Западная Украина". – "И что, ты аж сюда приехал?" Я говорю: "Ты откуда?" – "Из Ростова-на-Дону". – "А если бы у тебя в Усть-Ильинске что-то было такое, ты бы приехал?" Он говорит: "Это романтика". Какая романтика? Это я еще в первом интервью говорил. Они нам таких ФСБшников дали. Я думал, что придут лучшие из лучших. Допрос будет такой конкретный.
– А где же их взять?
– Нет, ну это же из "Азовстали" ребята вышли. На допрос нужно лучших из лучших ФСБшников. Они как начали со мной говорить... Когда они не знали, что такое Тернополь, когда они не знают, что это областной центр, – все. Я начал уже стебаться с них. Они спрашивают: "Где схроны?"
– В лесу. "Где".
– Ну а что? Танки стоят. 64-я стоит и 72-я. Где? Я говорю: "Во дворе". Когда я понял, что они не знают, что такое Западная Украина, я стал просто стебаться. После первого допроса дошло до них – они меня избили хорошенько. Я посмеялся – и все. Они дураки. ФСБ... Вы посмотрите, какой народ, какой президент, какие другие там. Полностью деградированная серая масса. Вот все. Это не то что болото... Мало того, они, кстати, когда Мариуполь захватили, когда зашли... Мариуполь, хоть и разбит полностью, но коммуникации целы. И они в шоке. Просто коробку построй, а все коммуникации новые, все современные. Они привыкли пользоваться тем, что было при Советском Союзе. Сами ничего не строили. Россия именно. И они идут все глубже, глубже и глубже. И так дальше будет.
Мой дед живет в Самаре и поддерживает Путина, я с ним не разговариваю с 2014 года
– Судя по фамилии, у вас болгарские корни.
– Да.
– Кто болгары?
– По отцовской линии. По линии отца прадед был болгарином. У него была фамилия Диянов. Но паспортистка, когда записывала в паспорт, написала "Дианов". Специально ли она это сделала? Ошиблась ли она? Никто до сих пор не знает. И так появилась фамилия Дианов.
– Немного о родителях расскажите. Ибо такой героический ребенок не может в простой семье появиться.
– Мама родилась в Дагестане, в Махачкале.
– Да?
– Да. В Махачкале родилась. Ее родной отец был военным.
– И там служил просто?
– Да, это еще давно. Потом бабушка с родным дедом развелась, вышла замуж за другого. Сейчас в Самаре и бабушка, и дед.
– И сейчас?
– Сейчас они в Самаре. Я с ними не разговариваю с 2014 года вообще. Дед поддерживает Путина.
– Они украинцы?
– Нет, дед русский, но он мне не родной. Он отчим. Он поддерживает Путина. Он конструктор ракетно-турбинных двигателей.
– Вот в жизни как бывает!
– Он на Байконуре 32 года проработал конструктором. Я же говорю: один из людей, кто запускал Гагарина в космос. Королев мою маму шампанским угощал. А потом...
– Интересно.
– Интеллигенты. И сейчас он полностью поддерживает Путина. Я фамилию его говорить не буду. Пусть живет.
– А бабушка знает, что с ее внуком произошло?
– Конечно. И баба… Мама с ними не общается. Еще до того, как я попал в плен, она с ними общалась. Переписывались, по Viber созванивались.
– Мама же.
– Да. Но после того, как я попал в плен, а они дальше... Баба родная – все равно.
– А она украинка?
– Да, получается. И все. Я с ними не общаюсь, общаться не буду никогда вообще. У меня нет к ним ненависти. У меня... Русское слово – безразличие. Живут себе там – пусть там и живут. У деда нормальная пенсия, у бабы – нормальная. Баба – педагог. У бабы еще такое. Ну а у деда пенсия – ого-го! Там на наши деньги где-то под 100 тысяч гривен пенсия.
– 500 тысяч?
– Под 100 тысяч. Под 100 тысяч гривен. Приблизительно около 100 тысяч.
– Очень много.
– Да. Но он, говорю, конструктор. А их там лелеют очень сильно.
– Что Путин делает? Он всем силовикам, таким людям, на которых он стоит, на которых стоит его режим, – он платит много.
– Да. Он создал очень большую ошибку у себя. У него произошло то же, что произошло в 1917 году. Основные мозги сбежали из России. То есть люди, которые реально специалисты, профессионалы, – и те сбежали.
– То, что было. А было немного.
– И все: и там крах. Там крах неизбежен просто.
– Я всегда говорю: что Россия дала миру? Мозги, мозги. Что Россия дала миру?
– Не знаю.
– Кто из зрителей может ответить? Пишите в комментах, что Россия дала миру.
– Только беду. Беду и горе.
– Только беду. Агрессию, насилие, беду и горе.
– Да. Где бы они ни пришли, там повсюду разруха полностью.
– Совсем. Создавать не умеют, строить не умеют.
– Варвары. Они не хотят работать вообще. Они хотят, чтобы соседу было хуже.
Я кричу россиянину: "Зачем вы пришли?" – "Вы слишком хорошо живете"
– Учат всех жизни, а сами не могут жить нормально.
– Да. А нужно жить, чтобы я жил лучше, чем сосед, а не чтобы сосед жил хуже, чем я. Работать лучше. Он купил Mercedes, а я себе, значит, буду работать и Maybach куплю. А москаль как говорит? "Сосед купил "Жигули" – я его сожгу". И все. Вот их жизнь. Когда на поле боя умирает чувак... Я вижу, что он умирает. Я ему кричу: "Зачем вы пришли?" – "Вы слишком хорошо живете".
– Так говорил?
– И это не только мне. У кого-нибудь из ребят спросите. "Нельзя так жить. Мы живем хуже вас. Вы живете лучше нас. Вы не можете жить лучше нас. Вы должны хуже жить". Может, вы бы лучше жили? Такая страна: нефть, газ, золото... Все что хочешь.
– Живи.
– Богаче Арабских Эмиратов, Штатов и Саудовской Аравии, вместе взятых. Леса сколько! Одна шестая суши – территория. Все ресурсы, два океана – чего вам не хватает?
– Продолжая о родителях. Чем они занимались?
– Мама работала инженером-сантехником. Такая у нас была фирма: "Гражданпромстрой".
– А что оканчивала мама? Строительный?
– Да, что-то в этом. Я не помню. Потому что она кончала не в Тернополе, а, по-моему, в России. Инженер-сантехник. Рисовала проекты девятиэтажек: где сантехника проходит. Отец окончил финансовый институт, с Ющенко учился.
– В Тернополе?
– В Тернополе, да. Они оба 1954 года рождения.
– Учились прямо в одной группе?
– Либо на потоке, либо в группе. Я не знаю.
– Интересно. Виктор Андреевич, поздравляем вас по случаю.
– Они знакомы были. Учился там. Окончил. Виктор Андреевич захотел идти дальше по финансам, а отец говорит: "Блин, не мое это. Не мое". И отправился ремонтировать автомобили. Карбюраторы он ремонтировал. Он фанатик этого дела. Потом сильно повлияло на бедность, что бедные мы стали очень сильно в 1990-х годах: появились инжекторные автомобили. У отца меньше клиентов, меньше, меньше. Плюс болезнь: он раком был болен. Также повлияла на него. В 52 года он скончался. Молод еще был.
– Миша, детство какое было, если сейчас вспоминать?
– Счастливое. Детство, я так понял, у всех советских детей было счастливое, пока они были детьми. Я же говорю: Маргарет Тэтчер прекрасные слова сказала, когда приехала: "Люди, вы так счастливы, что не знаете, как вы бедно живете". Вот и все. Мы не знали, что мы бедно живем. Тем более не было интернета, телевидения порой. Три канала было: УТ-1, УТ-2 и УТ-3. А нет, еще "Первый", "Останкино".
– "Останкино", УТ-1 и УТ-2. И еще четвертая кнопка была: городской канал, учебный. Помните?
– Да, было. Все дети были на улице: играли в футбол. Домой пришел, кусок хлеба съел, молоком запил – и снова на улицу.
– Бандитизма не было.
– Тогда еще не было.
– Все были вежливы. Тернополь – особенно.
– Тернополь насчет бандитизма… Мягче все прошло у нас. Были моменты, были. В 1990-х. Помню, 1998-й год. Выхожу из подъезда в Тернополе – чужая машина стоит у подъезда, не наша. Мы ведь все машины знаем. Как сейчас помню, "восьмерка" красная и боковые стекла затемнены.
– Блатные.
– Просто стоит утром. Я так смотрю – в лобовом стекле отверстия. Я туда – два жмура сидят. Я убежал. Во двор к нам приехали – их вальнули, короче. В 1998 году.
– Вы ПТУ окончили?
– Я по сапожнику окончил ПТУ.
– Почему именно туда пошли?
– После девятого… Да, девятый класс я окончил. Говорю же, беда с деньгами была. Все понимали, что...
– Жили бедно?
– Да, бедно жили. 10-й и 11-й классы я окончу – и дальше что? А если я окончу на сапожника, я могу сразу пойти работать.
– А это копейка всегда была.
– Деньги. Деньги, да. Я ремонтировал обувь. Я умею производить обувь, мне нравится производить обувь. Но душа больше к металлу лежит. Металлообработка – с детства. Больше всего я люблю, я же говорю, делать, изготовлять ножи. Но самое главное – кухонные. После войны. Кухонные ножи – их очень тяжело делать.
– Вы разбираетесь в этом?
– Конечно. Более того, я же говорю, сейчас открывается мастерская. То есть она сейчас только создается. Очень многие журналисты мне пишут: "Давайте мы приедем, сюжет снимем о вашей мастерской". Мастерская еще не открыта.
– В Тернополе собираетесь открывать?
– Да, в Тернополе. Мастерская еще не открыта. Когда она полностью будет открыта, все будет обнародовано. Буду делать ножи. Договорились с Ринатом Леонидовичем Ахметовым. Он сказал: "Там еще осталась сталь из "Азовстали". Дадут мне сталь. Я из нее буду делать ножи. То есть будет лимитированное количество ножей.
– Серия?
– Серия, да. Ножей 10 примерно. То есть сталь будет из "Азовстали". Они будут дорогими, сразу говорю. И они будут продаваться на аукционе. 90% денег чистых – на ВСУ, 10% – себе. Мне за что-то жить надо.
– Конечно.
– Чистых денег 90% отдаю. Ножи у меня будут очень дорогие. У нас обеспеченных людей в Украине хватает. Посмотрите, на каких машинах люди ездят. Поэтому, знаете, если нож будет стоить две-три тысячи долларов – это не столь большая цифра за хорошую вещь. Потому что – имен сейчас называть не будем, но есть некоторые люди, которые краской фиг-фиг – и за 20 тысяч продали. Вы знаете, о ком я.
– Да.
– 20 тысяч! А тут махаться с ножом, сделать ювелирные украшения какие-то, резьбу – и что, не стоит денег?
– Конечно. Любая хорошая работа стоит денег.
– Да. Кто-то будет говорить: "Слишком дорого!" Не покупайте.
– Не покупайте, конечно.
– Все. Я не собираюсь производить ножи по 2–3 тысячи гривен. Оно не нужно. Тем более это ручная работа. Если бы это было серийное производство, станок и тык-тык... Это уже не нож, это уже не то. А вот самому сделать… Все ножи будут разные – ни одного одинакового не будет вообще. И не буду делать ножи под заказ никогда. Вот какая у меня фантазия, так я сделал. Нравится – покупаете, не нравится...
– Миша, я знаю, что в свое время от армии вы откосили, не пошли.
– Да, в 1998 году.
– И вдруг в 2015 году сами добровольно пришли в ряды Вооруженных сил Украины.
– Я пришел в 2014-м. Но меня забрали только в 2015-м.
В 1998 году я косил от армии, потому что там нечего было делать вообще
– В 2014-м? Почему пришли? Вы, человек, который в свое время откосил от армии, почему вы пришли в ряды Вооруженных сил?
– Я неоднократно это уже говорил. Повторюсь еще раз. В 1998 году я косил от армии, потому что там нечего было делать вообще. У меня в Тернополе две части военные были. Я видел солдат. То, во что они были одеты...
– Ободраны.
– Ужас! Этот "дубочек", форма на три размера больше, если не на пять.
– Ужас, да.
– Я не хотел быть похожим на них. "Чмони". Как этот шмоня – такие же. На Оранжевую революцию я не пошел. Ну, вставляли они там цветочки. Оранжевая революция в 2004-м – не пошел. Смотрю... А вот уже в 13-м году, когда начали брусчатку бросать – я тогда уже понял, что это добром не закончится.
– Тогда уже?
– Здесь уже все… Если там цветочки вставляли, здесь уже огонь горит, уже полицейские кого-то избили, те избили полицейских – уже начинается.
– А вы были на Революции достоинства в Киеве?
– Нет. Я во Львове работал сварщиком тогда, дом строил. И когда эта штука в 2013-м началась, уже в 2014-м, когда начали убивать первых людей, именно целенаправленно из оружия...
– Небесная сотня.
– Да. Тогда я сразу... Я просто бросил все – и в военкомат сразу из Львова. А они говорят... Я ведь в армии не служил, ни в чем не разбираюсь. Говорят: "А ты хочешь по мобилизации или по контракту?" А ведь я не разбираюсь. Мне так понравилось слово "мобилизация"! Такое модное. Говорю: "Давайте по мобилизации". Они мне пишут: "По мобилизации". Я попадаю в учебку – и оказывается, что... Я ведь не знал, чем отличается мобилизованный от контрактного.
– Мобилизованным денег мало дают.
– Нет, тогда уже, в 2014–2015 годах, одинаковая зарплата была и у мобилизованных, и у контрактников. Но у контрактников в чем преимущество? Когда ты на ППД находишься, на пункте постоянной дислокации, заканчивается рабочий день – ты пошел домой. Мобилизованный – он срочник.
– В казарму.
– Он срочник. Это все. И я так думаю: почему я контракт не подписал? Люди спокойно ходят после 17.00, а ты сидишь в казарме. Срочник! 34 года мне тогда было – я срочник! Елки-палки! Любопытно было.
– Вы понимали, что рано или поздно большое вторжение России произойдет?
– Нет.
– Не понимали?
– Нет. Никто не мог подумать, что Путин реально болен. То есть само нападение на Украину – все понимали, что как только он нападет на Украину полномасштабно, официально – экономике России крах. Они войну по-любому не вытянули бы. У них денег столько нет.
Война еще будет долго. Года на два, я думаю, это затянется
– Но видите? Краха нет.
– Война еще долго будет. Года на два, я думаю, это затянется. Единственный вариант, чтобы война кончалась скорее, все прекрасно знают.
– Оружие?
– Количество оружия чтобы было.
– И качество.
– Да. И если, допустим, нам нужно... Я же говорю: стоит блиндаж. 10 блиндажей. И у бойцов 10 снарядов. То есть по одному снаряду на блиндаж. И имеют штурмовиков. Бахнули, попали по всем блиндажам. Это не факт, что в этих блиндажах не остались живые. Сколько подобных случаев было? Блиндаж развалили, а те внутри живые остались – наших покоцали. Надо на один блиндаж 10 снарядов. Нам нужно не 100 тысяч, не миллион – дайте 100 миллионов снарядов! Чтобы наши стволы артиллерии были красными, понимаете? Чтобы просто их так крыли, как из пулемета. Чтобы там земля аж переворачивалась. Но видите, сейчас вроде бы дали 61 млрд. Когда это оружие будет?
– Да и оно скоро пойдет.
– Не знаю.
– То есть вы не думали, что полномасштабное начнется вторжение?
– Тем более никто и не говорил. Никто не говорил.
– Вы – морской пехотинец, позывной Мишаня.
– Да.
– И вот 23-е. Я не говорю 24-е – 23 февраля 2022 года. Все говорят, что 24-го начнется. Ваши мысли? Ничего не будет?
– Мои мысли? Конечно, ничего не будет. Смотрите, я на фронте. Мое командование молчит.
– Где вы в это время?
– Поселок Водяной, высота 73. "Дерзкая" называется. Сепары ее "Дерзкой" назвали.
– Это Донецкая область?
– Это 20 километров восточнее Мариуполя. Там мы их встретили тогда. Никто ничего не говорил, понимаете? Никто. Я вам так скажу. Ну как? Начинаются бои: это где-то четыре утра было. Чуть-чуть интенсивнее. То есть поначалу не было...
– Вы спали?
– Я вышел на пост. У меня в три часа начинался пост.
– То есть вы на посту были?
– Да. И в четыре часа началось. "Грады" начали летать. И они били по Мариуполю, а не по нам. Понимаете? Я был очень удивлен. Если вы хотите выиграть войну, по военным стреляйте. От гражданских какая опасность? Вообще. Начали бить, да, 24-го. Пару обстрелов было, потом – тишина. Я спускаюсь вниз. Я никогда не брал мобильный телефон наверх: он там не нужен абсолютно. Телефон лежал в блиндаже, и в блиндаже специальный усилитель. В блиндаже можно разговаривать по телефону. Я спускаюсь вниз, смотрю – у меня 80 пропущенных от сестры, от мамы. Я: "Алло?" Сестра говорит: "Война началась". Я говорю: "Да, нападают". Говорит: "Ты не понимаешь! Бьют по Киеву, бьют по всему. То есть всю Украину..." Я узнал о полномасштабной от сестры, которая в Тернополе была. Понимаете?
– Ваши мысли, когда вы это услышали?
– Какие мысли? Надо побольше БК.
– Не было такого суперволнения, страха, может?
– Было. Страх всегда есть. Это только у дураков страха нет. Но страх должен быть адекватным. Это даже не столько страх, а опаска. Ты всегда... Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. Беспокойство было, чтобы хватило БК. Потому что когда едет 20 танков, а у тебя шесть противотанковых гранат... Мы их заманивали. Волонтеровка – это север Мариуполя, частный сектор. Мы понимаем, что у нас 22 "мухи". 22-я – РПГ. Сжечь танк – я не знаю, сколько в него нужно ввалить. Мы увидели, что они едут. Запустили их в частный сектор. Запустили.
– Это 24-го?
– Нет. Это уже в марте было.
– Позже было?
– Я о танках говорю, какие пошли. Когда у тебя оружие не совсем противотанковое, нужно тогда хитрость включать. Мы их запустили в частный сектор. Улицы узкие. Танк едет. Пока он до перекрестка доезжает, ты уже дом оббежал и ему в жопу можешь стрелять. Так и бегали. Запустили их внутрь и там их начали...
– Наверняка.
– Да. Били под башню, где клинит. Если ты под башню четко попадешь: не ниже, где БК: оно не пробьет – а именно под башню – там шестерни просто переклиниваешь. И уже башня не крутится – можно с ним делать все что угодно.
– Как вы оказались на "Азовстали"?
– Мы были на "Ильиче", я уже ранен был, в бомбоубежище.
– Давайте уточним. Ранены как вы были тогда уже? Ноги перебиты?
– Нога перебита здесь. Вот смотрите. Вот входное, вот через костомаху выходное. То есть у меня нога в гипсе была. Здесь палец был перебит. И рука.
– Палец жив сейчас? Живой палец?
– Да, но он меньше на сантиметр.
– И правая рука?
– И правая рука. Вот здесь, вот здесь.
– Ох ты! Она сейчас лучше, чем была.
– Где? Видите, еще гниет? Еще выходит.
– Гниет еще?
– Да.
– Сколько времени прошло?
– Полтора года. Я так понял, что "Азовсталь" и плен свое дело сделали с рукой.
– Ну да, не было своевременной помощи.
– Какая? Вы же понимаете, что такой слой пыли повсюду. Как они к военнопленным относятся? Ему плевать на тебя совершенно. Плохое у него настроение – он ушел и кого-то избил, потому что у него плохое настроение. В Оленовке спецназовцы были, здоровенные такие кабаны. Но они не военные. Это эти...
– Росгвардия или кто?
– Написано сзади: "Спецназ". Черные броники такие. Это именно садисты. Именно они заходили в ДИЗО и начинали кого-то товарить.
– Итак, вы на "Ильича", ранены.
– На "Ильича", ранены. 11-го числа... Да, 11-го числа с утра мы проснулись...
– Марта?
– Апреля.
– Апреля уже?
– Апреля. Мы проснулись, наш батальон. У нас из батальона все, короче, абсолютно "300-е" или "200-е". Все. 100% личного состава. Потому что из нашей 36-й бригады участие в боевых действиях принимал только один батальон. Линейный БМП: батальон морской пехоты. Командиром был тогда Виктор Александрович Сикоза.
– Вот прекрасный человек! Привет ему.
– Да, этот батальон. Саныч, привет! Этот батальон воевал. Потому что до полномасштабной были запрещены калибры до 80 мм. Соответственно, танкисты, артиллеристы и все остальные, приезжавшие в сектор, – они не воевали. У них ни опыта боевого – ничего. Только пехота воевала. Полномасштабка началась. Они даже не знали, что делать. Паника началась. И вот они: 1400 человек...
– Паника была?
– У них началась. Они не вылезали даже из подвала. Понимаете? Потому что никогда не воевали, а здесь полномасштабка. Сидели в Мариуполе. И они, 1400 человек, садятся в легковые машины – и в сторону Запорожья на прорыв. 1400 человек. Их накрыли "Градами" и взяли в плен. Сколько погибло, я не знаю. Но более тысячи человек они взяли в плен.
– И большинство до сих пор в плену?
– Во главе с полковником Баранюком, который был командиром.
– Там разные слухи были, что он вроде бы вывел сам в плен. Или нет? Вы знаете об этом?
– Насчет Баранюка не знаю. Я знаю насчет другого батальона, который вывел. 503-й, по-моему. Или 501-й.
– То есть есть такие слухи?
– Да, есть. Эти пошли на прорыв. Они действительно хотели прорваться. Но, не имея никакого опыта, 1400 человек на прорыв... Более того, вы видите кольцо. Интернет еще был – можно было посмотреть. Я говорю: "Вы понимаете, какое это огромное кольцо? Вы не пройдете никак". И все попали в плен. Либо погибли, либо попали в плен. Как Редис сказал, "мы бы могли еще пободаться, но 1400 человек". И все. И пусть на меня эти баранюки гневаются. Я говорю как есть. Полковник Баранюк взял 1400 человек и в сторону Запорожья поехал. И все попали в плен и погибли. Где-то около 300 человек – не знаю – погибли.
– А вы?
– А мы остались в "Ильича". Я же говорю: просыпаемся с утра...
– Или "300-е", или "200-е".
– "200-е" на улице. А живые были – мы все были "300-е". Все: 100%. Садимся на "Казак". Передние два колеса спущены, гидравлика не работает. Еще один Hummer и Iveco были. И мы так всякими лазейками, я же говорю...
– Огородами?
– Да. И добирались до "Азовстали". Полдня мы ехали по белому дню. Но пасмурная погода была.
– Вы знали, что там азовцы?
– Мы знали, что там и морские пехотинцы. Волына уже там был. Волына уже был в "Азовстали". Этот "Казак", на котором я ехал, из Ильича уехал самый последний. После нас уже все. После нас абсолютно все оставшиеся там либо погибли, либо попали в плен. То есть мы самые последние заезжали на "Азовсталь". И все, и уже закрылась вся лавочка.
– Приехали вы в "Азовсталь". Что там увидели?
– Куча народа. Как? Все бегают, все суетятся. Но эта суета – она все равно была военной. Порядок все равно был. То есть каждый знал, что делать. И все. Есть такой Валерка – привет тебе! Слава богу, его выпустили. Витамин позывной. Здоровый такой парень, был такой – супер! Он увидел руку – и говорит: "Чувак, тебе нужно в госпиталь". Я же говорю: "Там на первом был..."
– А рука уже у вас была какой к тому времени?
– Уже припухшая была.
– Припухшая?
– Вы видели на той фотографии, где я так показываю?
– Дмитрия Козацкого, да.
– Рука такая вот, припухшая.
– Легендарное фото, кстати. Символ "Азовстали".
– Фото – оно получилось, я же говорю...
– Весь мир увидел это фото.
– Он в первый раз сделал фото – я просто стоял. Он с девушкой шел. А потом я думаю: какая-то фотка такая... Говорю: "Иди сюда". И сел так, показал, улыбнулся. На следующий день буквально ко мне подбегают ребята. Потому что Дмитрий пошел на бастион: там интернет был – и сбросил в интернет. Ко мне ребята подходят: "Что там, звезда? Автограф давай". Какая звезда? Что вы мелете вообще? Так потихоньку, мало-помалу узнал.
– Фото легендарное.
– Кстати, Дмитрий Козацкий на следующий день взял интервью. Но оно потеряно. Оно осталось там, в "Азовстали".
Залужный отдал приказ, за который его любят военные: "Видишь – стреляй"
– Скажите: вам оказали помощь медицинскую в "Азовстали"? И вы остались там?
– Да, сначала был в госпитале "Железяка". Побыл где-то дней 10 приблизительно. И уже поехал в "Джерело". Только я выехал из "Железяки" – по нему сразу приход. Куча 200-х. Пробили госпиталь. ФСБшники, русские, знали, что там именно госпиталь. И о драмтеатре они знали, что там дети, и о роддоме. Целенаправленно били. Им все равно, кого уничтожать. Варвары. Им нужно уничтожать, уничтожать, уничтожать.
– И они хотели страх посеять просто, чтобы люди бежали. Боялись и бежали – паника была.
– Здесь ситуация в том, что вся планета практически была уверена, что мы проиграем войну. Почти все. Ситуация в том, что нам было плевать. Первые дни, когда Залужный стал только главнокомандующим, один из первых его приказов был... За это его военные любят очень сильно. "Видишь – стреляй". Когда он это сказал – все! Супер! Но ты начинаешь стрелять после общего приказа – и от командования получаешь звездюлей: "Почему ты стрелял?" Я говорю: "Подождите, так главнокомандующий сказал. Официальный приказ". – "Ты должен меня спросить". Я говорю: "Может, давай ты еще у Залужного спросишь, стрелять или нет?" Понимаете, очень много командиров...
– Они еще не понимали, как это – стрелять в россиян?
– Нет. Очень много командиров, пришедших с военной кафедры. Понимаете? Он никогда не был солдатом, он никогда не был матросом. То есть рядовым он никогда не был. Учился в институте, была военная кафедра. Я прекрасно знаю, какая там военная кафедра.
– Да, конечно.
– Просто отбыли – и все. И потом он приходит. Предположим, что приходит в подразделение, в котором опытные воины по пять лет. Он приходит и начинает нам указывать, как воевать, хотя он сам ничего. "Я командир". Это советская система.
– Ломать приходилось советскую систему?
– Да.
– Было много советчины поначалу?
– И по сей день советчины очень много. Конечно. Посмотрите, кто преподает в военных вузах. Советские полковники.
– Конечно.
– Он когда преподает, у него идет конспект или методичка 1964 года. Чему он научит? Если он не знает, что такое Javelin. Вот вам и вся советская система.
– Сколько дней вы провели в "Азовстали"? Вы подсчитывали?
– Нет. Давайте так... 13-го или 12 апреля я попал в "Азовсталь".
– И вышли?
– 17 мая.
– Больше месяца.
– Да. А перед тем – Ильича.
– Скажите: как там было? Как у вас спросить? Подберите слова, как было на "Азовстали".
– Жутко.
– Хорошее слово.
– Жутко было. Потому что мы не знали, выдержит завод или не выдержит. Выдержал. Выдержал завод. Я же говорю: верхние части разбиты вообще, а, допустим, мой бункер, где я был, "Джерело" – там даже примерно они пробить не могли. Хотя прямо по нам сверху...
– КАБами же бросали.
– Всем бросали. И фосфор бросали, и химию бросали.
В этой войне москали не используют против нас только ядерное оружие. Остальное использовали. И фосфор, и химию бросали
– Химию бросали?
– Химию бросали. Ребята забегали, водой вымывали глаза, ожоги были на лице. Все бросали. Я же говорю: в этой войне москали не используют только ядерное оружие. Не используют. Все остальное – они используют абсолютно. Я еще удивляюсь, как они зарин еще сейчас не используют. Может, нет просто у них его.
– Зарин, зоман и Ви-газы – или как там?
– Зарин – это страшная штука. Первая мировая.
– Вы сказали "жутко было". А страшно было? Такой страх, что просто...
– Нет, была такая штука… Ну что? Я же говорю: гранаты набрали. Ну что? Нам всем этот... Значит, побольше их с собой заберем. И все. То есть был...
– Отчаяние было? Давайте так.
– Не отчаяние. Это мы уже понимали, что все. То есть ты был уверен на 100%, что ты будешь 200-й. Никто не думал, что они могут договориться. Никто даже приблизительно. Мы думали, что все, кирдык.
– Когда наступает понимание, что все, какие мысли у вас возникали? О чем вы думали?
– Вообще ни о чем – понимаете? Вообще никаких мыслей совершенно. То есть ты понимаешь, что все. Вытащил телефон – и в игрушку себе играешь.
– Все равно, все.
– Зачем я себя буду накручивать, нагнетать еще больше какой-нибудь негатив?
– Смерти боялись?
– Да. Я и сейчас боюсь смерти. Я хочу жить вечно. Жизнь прекрасна. Я не хочу умирать.
– Смотрите, как красиво! Мы идем по Киеву. Как красиво!
– Да, это невозможно. Но хотеть не вредно.
– Вредно не хотеть.
– Вредно не хотеть.
– Редис – человек с удивительно таким... Знаете, он не то чтобы железный – у него такое... Есть слово российское: "самообладание". Спокойный. Финская кровь – она сказывается, наверное. Его роль во время того, как вы находились в "Азовстали". Что вы видели?
– Я Редиса видел один-единственный раз. Это тогда, когда он пришел... Сначала пришел Волына, потому что Волына с нами в "Джерелі" был.
– Ваш командир непосредственный.
– Да, прямой. Непосредственный... Прямой командир. Волына пришел, сказал за Оленовку. И затем пришел Редис и повторил его слова.
– Что будут вывозить?
– Если я не ошибаюсь, 15-го числа как раз это было. Да, 15-го, потому что на следующий день – 16-го числа – первая партия выходила из "Азовстали". Это как раз тяжелых 300-х, тяжелораненых здоровые ребята несли на носилках. А я вышел уже 17 мая, потому что ходить мог. Первую партию, кстати, когда вывозили 16-го числа, то основная масса из них попала в Новоазовск и Донецк. А я, когда 17-го числа шел, уже в Оленовку попал. Витамин говорит: "Тебе нужно в Новоазовск, чтобы аппарат там посмотрели". А врачи: "Ни фига, в Оленовку". Так и уехал.
– А вы знали, что такое Оленовка вообще?
– Нам говорили, что это заброшенная старая колония. Нам говорили, что будет полностью задействовано международное гуманитарное право, Красный Крест, ООН. Конечно, мы даже примерно не поверили, что будут задействованы эти, но выбора нет. Либо сдохнуть, либо в плен. Пока ты жив, у тебя есть шанс выжить. Как только ты сдался, как только поднял руки – все: на том конец.
– Как вы выходили, вы помните? Картина: как вы выходите?
– Собрались все в кучу, поднялись наверх. 300-е шли отдельно.
– Кто мог ходить?
– Да, кто мог ходить. А остальные ребята... Это же из разных уголков "Азовстали" люди сходились. Три тысячи человек выходили из "Азовстали". Чуть меньше: плюс-минус. Вышли.
– Что вы увидели? Вот вы вышли на поверхность – что увидели?
– Разваленный завод, разваленные офисы на верхних этажах. Я это видел еще перед тем, потому что, говорю, я выходил постоянно наверх. Я и левой рукой стрелять хорошо умею. Мне все равно.
– А стреляли левой?
– Конечно. Я подошел сначала... Когда только попал в "Джерело", я сразу подошел к Волыне. Говорю: "Командир, давай меня на пост". Он говорит: "Ты что, придурок, что ли? Куда с рукой-антенной ты будешь бегать?" А я не могу сидеть на месте. Он пошел – я к пацанам. Там азовцы, там какие-то полицейские. То с теми пойду, то с теми пойду. Потом мне руку рубануло снова. Сдали Волыне – он мне навалил по полной программе. Так я уже тогда не ходил на посты. За три дня до выхода это было.
– Итак, вы вышли – все развалено. Россияне где были?
– Россияне были… Там мост. Мост шел. То есть через всю почти территорию вплоть до выхода из "Азовстали", на самой территории не было русских. А вот уже туда мы подошли – там стояли россияне и азовцы. Они между собой разговаривали насчет этого...
– Коридора?
– Да. Это уже было все условлено. Мы уже без оружия тогда были.
– Какими вы увидели россиян? Как они себя вели, когда вы шли?
– Первые… Самого первого русского, которого я увидел и не вальнул, – это было, я говорю… Ты на него смотришь – бляха-муха, он стоит. У него триколор этот на каске. И он стоит, такой "ха-ха-ха" – так разговаривает. Думаю: если бы сейчас это...
– Вальнул бы?
– Да. Эти, которые забирали нас в плен, – все были экипированы. Просто все красавчики, все. То есть не чмони. Те, которые забирали нас. Все были очень хорошо одеты в экипировку. Но все абсолютно в балаклавах. Совершенно. Пока едешь, они по дороге тебе сразу говорят: "Вам всем звездец. Вам всем звездец". То есть морально постоянно давят.
– Подавляли?
– Постоянно. Это даже не о чем говорить. Видите, сейчас они... Подошли к мосту. Сдали оружие, построились колонной, уже перешли. Только мы мост перешли на ту сторону, и уже с той стороны… Я так смотрю: мы наверх поднимаемся… На видео есть, где мы идем. А там русских!.. Перед автобусами. Я в жизни столько не видел. Начали всех обыскивать. Меня не обыскали, кстати. Вообще меня никто даже не трогал. А потом уже...
– Увидели: Миша Дианов. Ну что уж? Они знали всех.
– Да, они на меня говорили "звезда". Я поначалу не мог понять. Я думал, что пацаны прикалываются насчет фотки. Звезда. И они ко мне: "Звезда, звезда". Какая звезда? Потом сели в автобусы, доехали до Оленовки. Я говорю, всю дорогу хотел в туалет очень сильно. У меня диарея такая была. Четыре часа меня крутило всего!
– Диарея?
– Автобус не останавливается. Доехали до Оленовки, а меня дальше крутит. А они не выпускают. Еще два часа в Оленовке автобус стоял перед тем, как мы уже въехали на территорию. Мы стояли перед главными воротами, а потом автобус заехал внутрь. Я начал кричать, что я в туалет хочу. Водитель был русский. Не сепар, а русский. Я говорю: "Я тебе сейчас обделаю автобус. Выбирай: или они меня сейчас ведут в туалет, или..." И вот там меня пять человек с автоматами вели в туалет.
– Я, кстати, не спросил. А что вы ели и что пили в "Азовстали"? Диарея от чего?
– От воды.
– От воды?
– Потому что обычная питьевая вода у нас закончилась.
– Техническая была?
– Да. В "Азовстали" эти бункеры в подвале – и техническая вода проходила. Трубы – не знаю – диаметром метра два – огромные. Отверстия прострелили автоматами – и вода потекла. На ночь закупоривали.
– Какая по вкусу она?
– Невкусная. Я не знаю, как это объяснить. Невкусная. Понимаете, мы саму воду так просто не пили – мы на ней готовили. Но она техническая, эта вода. Сколько бы ты ее ни кипятил, сколько бы ты ее ни фильтровал, все равно будет проблема. Сама договоренность с русскими была именно из-за отсутствия пищи, а не БК.
– И больные, раненые без лекарств.
– Да. Если бы у нас была еда, никто бы не сдавался. Слава богу, я же говорю, "Азовсталь" – очень мощный завод. Не пробили его. В некоторых местах пробили, но... Смотрите, сколько людей жило.
– То есть там можно было жить и жить, если бы было на что?
– Можно было. Когда вы в кольце – все, ничего не поделаешь. Осада. Это уже стандартно, это классика.
– Хорошо, привезли вас в Оленовку сразу. Что было? Допросы?
– Выстроились уже на территории самих бараков. Стоял этот начальник колонии 120-й. Говорит: "Сейчас вас будут отсеивать".
– Он был из сепаров или россиянин?
– По-моему, он сепар.
– Они же особенно ярые?
– Да. Кстати, на входе в барак, когда мы приехали, был нарисован "ДНРовский" флаг. Потом приехали русские на территорию Оленовки, пришли и сказали зарисовать. Они белым цветом зарисовали. То есть русские не хотели, чтобы флаги "ДНР" там висели. Висели только москальские триколоры. Аквафреш их.
– Аквафреш, да.
– Мы так его всегда называли. Три цвета как раз.
– Допросы начались – да?
– Допросы начались. Я же говорю, вопросы были самые стандартные.
– Это ФСБшники были, Миша?
– Да. Три человека было, меня допрашивали. Один был без балаклавы, а двое были в балаклавах и в затемненных очках.
– Ого!
– Да, чтобы вообще ничего не было видно. Так сидели, так руки. Что-то строили из себя. Я же говорю, когда они начали с нами говорить: "Откуда ты? Из Тернополя?" – и не знает, что это областной центр. Все, ребята, с вами понятно!
– Что они спрашивали?
– То же, что и все. Методичка. "Сколько намародерил? Сколько убил гражданских?"
– "Фашист проклятый!"
– "Сколько изнасиловал? Сколько украл?" И сводки показывают. Показывают сводки. Практически всегда хотели... То есть свою вину чтобы спихнуть на украинских военных. С помощью пыток, чтобы ты наговорил на кого-то. Я бы в жизни ни на кого не наговорил. Если бы я наговорил, если бы я сказал, допустим, под пытками: "Не трогайте меня! Хорошо, я признаюсь, что я убил человека", – 25 лет. Навсегда там останешься. Ты признался в убийстве гражданского – и все. Их никто не трогал – понимаете? Они не нужны. Были засланные казачки, одетые в гражданку. Мы их просто сдавали эсбэушникам – и все. Были. Приходили с водкой к нам местные. "Родной, давай!" – в СБУ сразу. В СБУ.
– Допросы были словесные или били на допросах?
– Пару раз. Лично меня на допросах пару раз буквально избивали. Больше всего били в дороге, в автобусе.
– Когда ехали в Оленовку?
– Из Оленовки на допрос в Донецк. Потому что нас допрашивали в Донецке, возили в Донецк. Первый допрос был в Оленовке, а затем на СК возили в Донецк.
– СК – это следственный комитет?
– Следственный комитет, да. В пути. В пути вертухаи, которые в сопровождении были. Специально туда давали садистов. Именно садистов. Самое главное – что чувакам по 19–20 лет. И у них именно этот садист, такой у него...
– Просыпался?
– Ого-го! Это они относятся к этим...
– Били по лицу или по корпусу?
– По голове сверху.
– По голове?
– За приклад. Так автоматом – и стволом по голове.
– Просто так, без объяв?
– Просто так вообще. У него в любой момент может фишка появиться любая. Я же говорю: я тогда еще ICTV рассказывал: паренек шел и поднял вишню.
– Наш паренек?
– Наш паренек шел и поднял вишню. В месяц на ДИЗО. А если ты попадаешь в ДИЗО, это каждый день тебя избивают. В Оленовке. Там такой был – прокуратура уже ищет – позывной Кирюша. Вот он руководил как раз этим ДИЗО. Садист из садистов. Вот как в кино, такой же. Они садисты. Они получают удовольствие от того, что тебе плохо. Мало того что именно он делает тебе плохо. У него глаза наливаются.
– Хозяин человеческих судеб.
– Да. И ты ничего не можешь сделать: он с оружием.
– Вообще в плену издевались сильно? Пытки были какие-то?
– Нет, я же говорю. То, что били в дороге и пару раз в СК. И все.
– А ребят?
– Много, много. Смотрите: на территории барака никого не избивали. Есть пять бараков – там никого. Вертухаи не будут при всех. Стоит, бляха... Мы только приехали – на каждый барак было по 600 человек. А там вмещается 200 – это потолок. Зайдут 10 вертухаев – будут ли одного бить при 600? Да их бы замесили там – и все.
– Замесили бы?
– Конечно, 100%. Они ведь тоже не дураки – вертухаи. Зачем его при всех, если на ДИЗО можно завести и там себе? Это же десятки лет они учились этой пытке.
– Да, это генетическая история.
– Да. Потому что, допустим, эти все построения, которые они делают в Оленовке... Насколько я знаю, вообще эти пенитенциарные службы взяли правила из армии, потому что все то же самое. Утром построение, перекличка, все ли на месте, правила, строем ходить – армия. Единственное что – полностью закрыто. У них советская система по сей день. И у нас, к сожалению, так же, я же говорю, очень много в вооруженных силах советчины осталось. Хотите переходить на этот...
– На натовский?
– На натовский формат. Вы только на словах перешли. Только на словах. Те же наряды, те самые дневальные на фиг не нужны вообще. Мне понравилась структура в "Азове". Я в "Азове" учился.
– Ну да, "Азов" – это вообще.
– Я в "Азове" учился на инструктора по тактической медицине в 2017 году в Мариуполе. Мне очень их структура нравится, система сама. Там нет никаких дневальных, там никто не заступает в тот наряд. Черт его знает! Там нет утреннего построения, когда стоит... Построения утреннего, когда стоит куча народа, выходит...
– Ждет снарядов?
– Нет. И выходит командир части или его заместитель, который сейчас есть, потому что командир в отпуске, и он говорит: "Командиры подразделений, ко мне!" Они к нему подходят, мы все дальше стоим. И он час им проводит инструктаж. А мы стоим. Плевать: дождь, снег! Зачем? Ты если даешь своим подчиненным команды, зачем те еще там стоят?
– Советский Союз.
– Единственный раз у нас… У нас был подполковник, Куз фамилия. Он был, кстати, в 2017 году управляющим международными учениями Sea Breeze. Полковник Куз – не знаю, сейчас полковник или – я не знаю, где он. Вот такой вот! Он был временно исполняющим обязанности командира бригады 36-й. Выходит. Тогда еще не говорили "Слава Украине!", а говорили "Здравия желаю!" Он: "Здравия желаю, товарищи морские пехотинцы". – "Здравия желаю, товарищ полковник". – "Равняйсь на флаг!" Флаг подняли, гимн поиграли. И он говорит так: "Командиры подразделений, через полчаса жду вас в клубе. Личный состав в вашем распоряжении. Пусть идут в казарму". Все. Командиры пришли в клуб, он им выдал задачи. Они пришли к нам – и нам выдали. Никто не стоит на улице! А то построение бывает по полтора часа. И стоит, как начинает... А еще как замполит какой-нибудь выйдет! Ой!
– А поп...здеть?
– А как же! Это же начинается: "Наша богом данная нам страна, мамочка Украина, российские тараканы..." Каждый день одно и то же!
– Тараканы!
– "Российские тараканы напали на Украину на нашу ненаглядную". Это замполиты.
– Свирепствовали, да?
– В 1979-м был – там такой замполит был… Иван Иванович Савка, полковник: такой смешной. "Украина богом нам дана, наша мамочка!" Час!
– А таким ребятам, как вы, слов не надо – правда?
– Дай мне оружие, дай мне приказ – все, больше не нужно ничего. Хуже всего, я же говорю, когда командир неопытен абсолютно. Вот он приходит и начинает управлять.
– И амбициозный еще.
– Да как же! "Я же командир! Я командир взвода!"
– Что хуже, чем дурак? Дурак с инициативой.
– Да.
– Миша, скажите: Оленовка – что там было вообще? Что это за место?
– Я же говорю, заброшенная колония. Я так понял, она была не строгого режима. Там и библиотека какая-то старая, короче, была. Как вам объяснить? Тюрьма. Просто сидишь – и сидишь. Дадут поесть – хорошо, не дадут поесть – нехорошо.
– Когда там случилось горе это, когда ребята погибли – вас там не было в это время?
– Нет, я был в 15-й больнице. К нам зашли "ДНРовские" охранники в больницу. И один из них говорит: "Бахнули по ангару". Я думаю: какой ангар? Я ведь был в 15-й больнице – я не знал, что они азовцев в ангар переселили. Там бараки, а то ангар. Говорит, взрыв был – погибло более 50 человек. Где-то около 200 их было. Начали привозить. Я смотрю – все азовцы. Я с пацанами говорю: "А кто-то еще был?" Приехавшие живые в больнице лечились.
– У вас нет ощущения, что просто ребят-азовцев туда напихали?
– Это так и было. Смотрите. Они против "Азова" очень сильно. Именно против "Азова". Из-за песенок, из-за всех этих штук. Я думаю, что они это сделали просто так. Просто так, потому что у них есть возможность. Потому что "можем и нам за это ничего не будет". Так и вышло. Что им за это кто-то сделал? Сделают, но когда?
– Я признаюсь вам. Я об этом говорил и Редису, и Калине, и всем ребятам-азовцам. Я чувствовал... Не чувствовал – я был уверен, что никогда вас не отпустят. Насчет азовцев я думал так: их повезут в Мариуполь на суд, сделают там... Клетку все видели. Потом, может, в Москву – на Красной площади покажут, а потом расстреляют. У меня даже не было мысли, что может случиться, что ребят отпустят из плена. Как вы узнали, что вас освобождают?
– Смотрите. До последнего никто ничего не знает. Даже вертухаи, которые нас везли из Оленовки в самолет в Таганрог, они также не знали, что нас меняют. Мы ехали в Россию.
– И куда везли, не говорили?
– Нет, они говорили: "Все: вам ...".
– Хана.
– "Все: морские пехотинцы, азовцы – все!" 100%. Тем более Волына с нами. Сели в КамАЗ. Ну как сели? Посадили нас. Садишься, так ноги расставляешь – следующий тебе упирается спиной – и туда тоже ноги. И следующий, и следующий.
– Глаза залеплены?
– Обязательно, да.
– Руки, ноги? Нет, ноги – нет. Руки.
– Руки у здоровых парней сзади были связаны, у меня были спереди связаны, потому что я не мог назад повернуть. Но потом в самолете я вот так стянул, и мне удалось чуть-чуть... Я же говорю, здесь целлофан был черного цвета и сверху прозрачный скотч. Мне удалось стянуть в эту сторону целлофан сам – и правый глаз у меня получился уже из-за прозрачного скотча. И ты приоткрываешь глаз – тебе видно солнце. По солнцу уже можешь себе что-то определять. Военный обязательно должен по небесным телам ориентироваться. Обязательно! Не знаю: это одна из основ топографии той же.
– Да. То есть вас везут, куда – не говорят?
– Нет. Сначала сказали, что нас повезут в Горловку. Но мы поняли, что они врут, потому что из Горловки приехали машины, в которых сидели мои пацаны. То есть они говорят: "А мы из Горловки приехали". Начали собирать – я смотрю, что собирают таких известных людей, каких-то мощных. Думаю: "Ну все!" И мы самые... Я больше испугался. Еще Таганрог – полбеды. Мы не знали, что мы в Таганроге. Сели в самолет – нас посадили. Три часа летели.
– Где посадили в самолет вас?
– В Таганроге.
– В Таганроге. Там аэродром есть какой-то?
– Да. Взлетно-посадочная там была полоса. Я немного то все видел. И когда мы приземлились, Волыне сказали: "Выходи!" Я слышу, говорят: "С Кадыровым встретишься". Я слышу, что самолеты садятся. И слышу этот звук: "Аэропорт Шереметьево, борт такой-то такой-то". Опа! Думаю: "Все!" И снова. Самолет заправили, Волыну выгрузили. Мы взлетаем. Я по солнцу смотрю, что он поворачивает в сторону Беларуси. Поворачивает. Именно тогда у меня пошла первая надежда. Потому что я вижу, что самолет... По солнцу. Соображаешь? Солнце. Где хвост, где нос. Он поворачивает. Точно! То мы на северо-запад. Верняк, 100 процентов. Приземлились потом. Когда мы уже сели в комфортабельные автобусы, увидели, что у меня скотча нет. Но никто не трогал вообще. Мы сели в автобус. Опять по солнцу смотрю. С правой стороны солнце, 17-й час. Восток, запад – бляха, точно! Точно: едем на юг из Белоруссии!
– А где вы приземлились в Беларуси?
– Гомель.
– Гомель? И оттуда поехали уже в Украину?
– Оттуда в Украину, да. В Черниговскую область.
– В самолете, кстати, не били?
– Нет.
– Потому что парней били конкретно.
– Нас 215 было сначала, потом 15 человек выгрузили – и 200 полетело уже в Беларусь. Я не слышал, чтобы кого-нибудь били.
– И вот вы едете из Гомеля уже. Вы понимаете, что едете домой?
– Да. Нет, я думал, что только бы я не ошибся. Только чтоб ничего не напутал. Такая эйфория внутри!
– Эйфория была?
– Да вообще! Я думаю: "Неужели, неужели? И когда уже?" Потому что у меня все сходится по всем параметрам. Все у меня сходится, что мы из Беларуси в Украине. Говорю... Вышли вертухаи, автобус еще немного проехал, остановился. И я слышу: открывается дверь – и внутри "Слава Украине!". Все!
– От этого умереть можно.
– Я не знаю, как я инфаркт не получил. Организм сильный.
– Умереть можно.
– Это просто что-то! Взял сигарету, закурил. А, девочка одна... Мы вышли из автобуса, нам посрезали скотч. С левой стороны стояло 50 москалей. Потому что мы меняли Медведчука и 50 русских.
Очень сильно Соловьев злился, что поменяли Медведчука на нас. Он говорит: "Ну как это? Мы отдали хохлов и забрали хохла? А русские где?" Он нервничал страшно
– А, это же обмен был. Вы, кстати, видели Медведчука?
– Нет.
– Я уже не спрашиваю, видел ли он вас.
– Медведчук… Человек никогда в жизни на зле не заработает. Никогда.
– Да. Хорошие слова, кстати. Нет, может заработать. В короткой перспективе. В короткой.
– Но потом еще заработает огромный геморрой.
– А в длительной – геморрой.
– Да. Я же говорю: я органически не перевариваю злых людей вообще. Подлых людей.
– А у него рожа злая какая – да? У Медведчука.
– Там видно прямо по нему.
– Видно, видно. Злой.
– Как он говорит, как он себя ведет. Нагло.
– Свысока, да. Нагло.
– Кто ты такой? Преступник просто обычный. Возомнил из себя что-то. И что? И где ты сейчас, позорище? А какое оно в форме сидело? Я ту фотку, наверное, себе где-нибудь повешу на стенку. Там, где он сидит в пиксельной форме. Очень сильно, я говорю, Соловьев злился, что поменяли Медведчука на нас. Он говорит: "Ну как это? Мы отдали хохлов и забрали хохлов? А русские где?" Он нервничал страшно.
– Он забрал русского.
– Он забрал русского. Нет, он говорит, хохла. Но именно хохла он и забрал.
– Мразь он забрал, предателя… Итак, вы очутились дома. Ощущения понятны. Вы сели в автобусы и поехали уже куда-то сюда поближе?
– Нет, смотрите. Мы сели в Черниговской области, на границе. Сели в автобусы. СБУ встретила. Поехали в Чернигов в госпиталь. В госпитале нам выдали кроссовки, одежду, сигареты – все-все-все полностью. И на следующий день приехали мои родственники и забрали меня в Киев. Я уехал уже в Киев.
– Сколько килограммов вы потеряли?
– 40.
– Сколько у вас было до?
– 90.
– И стало 50?
– Стало 50. И то, 50 – это я поправился. Потому что я шесть недель провел в донецкой 15-й больнице. Там более-менее нормально кормили. То есть я там немного веса набрал.
– А были девушки хоть в этой больнице, медсестрички или кто-то, кто подходил и говорил: "Мы все понимаем. Мы любим Украину"? Кто-то был такой?
– Да. И не одна. Есть одна, я не буду ее называть...
– Нельзя, нельзя.
– У нее реально муж воюет против нас.
– А она за Украину?
– А она то хлебчик, то печеньку подкинет. Нормально относилась. И была бабулька одна – не знаю, ей лет 80. Она ватница 100-процентная. "Чего стреляете по Донецку?" Русские в Донецке вокруг больницы разбросали "лепестки". И люди начали подрываться. И та бабулька говорит: "Вот ваши разбросали "лепестки". Я говорю: "Если вы не разбираетесь в каком-то деле, то ничего не говорите. Где Донецк, а где наши? Вы понимаете? 20 километров – и забросить "лепесток", который весит пару граммов? Ну куда, вы что?"
– Миша, когда вы потеряли столько веса, гниют раны, все плохо, кости не срастаются: у вас же нога меньше стала – вам себя было жаль?
– Никогда.
– Не было даже ничего такого?
– Нет. Как в морскую пехоту попал, я вообще... Еще в 79-й у меня жалость была. В морскую пехоту попал – нет жалости у меня. Я никого не жалею и жалеть не собираюсь. Если человеку, допустим... Что, тебе не жалко того бездомного? Нет, не жалко. Чего он бездомный? Чего он не работает? Две руки, две ноги. Когда ему 80 лет и он бездомный – это такое.
– Да, здесь жалко.
– Тут нет вопросов. А когда ему 25... Иди на рынок! Сейчас столько работы! Людей ведь не хватает. Нет, он будет сидеть и попрошайничать.
– То есть вам себя не жалко было?
– Никогда. Я к себе очень требователен.
– Когда мама вас увидела, что она сказала?
– "Привет, сынулька". У меня мама – характер очень жесткий у нее, мощный. Она ни разу не заплакала, пока я был в плену. Ни разу. Потому что, я ж говорю, меня еще отец учил. Я когда-то рассказывал о сметане, которую разбил. Если случилась беда и ты начинаешь плакать – вот ревешь, и все... От того, что ты плачешь, сын не вернется из плена. Если бы из-за слез вернулся – вопросов нет: оно бы помогло. Все. Иди кино посмотри – отвлекаешься от этого.
– "Привет, сынулька"?
– "Привет, сынулька". Конечно.
Мне делал операцию врач, который был шесть раз лучшим врачом Соединенных Штатов
– Как возникла идея, чтобы вы поехали восстанавливаться в Соединенные Штаты Америки?
– Я был в Киеве. Из Чернигова приехал в Киев. И мне приходят смс разные.
– От людей?
– От людей, да. Сосед мне пишет, сам врач-терапевт, по-моему. Говорит: "У меня знакомый в Израиле, у которого есть знакомый в Германии, который..." И таких смс куча. "Который сделает тебе операцию". Куча смс. Я такой: "Да блин!" Оп! "Футбольный клуб "Шахтер" предлагает вам сделать..." Я не думал даже секунды.. Сразу сказал "да". Футбольный клуб "Шахтер" – самый лучший клуб Украины. У них прекрасная медицина: они лечат футболистов, то есть конечности.
– Они понимают, что это.
– Приблизительно то же и у меня. Да. Я понимаю, что владелец клуба – Ринат Ахметов. Коню понятно, что помощь будет соответствующая. Почему я должен отказываться? Конечно, я сразу сказал "да".
– И что было дальше?
– Потом мы встретились, ну, с представителями, мне сделали документы в Штаты. Сначала мне вообще документы сделали. "Дія" меня не узнает. У меня фотография только после плена: харя такая, как у бомжа, избитого этим...
– (Смеется.)
– Понимаете? И мне нужно сейчас менять документы, фотографию в паспорте. Потому что я в "Дії" хочу зарегистрироваться по лицу, а оно говорит: "Нет, это не ты". Вот. То есть…
– А скажите: вы были когда-нибудь за границей до Соединенных Штатов?
– Нет.
– Ни разу?
– Только в России.
– (Смеется.) Да.
– Да я нигде не был.
– То есть вы едете сразу… первое ваше путешествие за границу фактически – да? – и сразу Соединенные Штаты Америки.
– Да, через Польшу в Германию…
– Ну и как это было? Куда вы прилетели в Штаты?
– В Сент-Луис. Потому что именно там делали операцию.
– Там госпиталь – да?
– Да-да. Приехали в Сент-Луис, сделали операцию буквально через два или три дня.
– А с чего для вас началась Америка вообще? Вот если я вам скажу "Америка", что сразу приходит?
– Отсутствие туалетных ершиков.
– (Смеется.) Да?
– Нет туалетных ершиков. Я нигде не видел.
– Там слив особенный – да?
– Они давление как-то поднимают больше – и вода выше в унитазе.
– Да-да-да.
– Вот на это я обратил внимание.
– (Смеется.) Первое.
– Да, первое. Это самое первое. Да. Ни в квартирах, ни в отелях, ни в аэропортах.
– То есть экономят на ершиках?
– Наверное. Это меня удивило. А в общем, вот что я ожидал от Америки, то я и получил.
– Вы только в Сент-Луисе были, да?
– Нет, я два раза в Америке был. Первый раз – Сент-Луис, затем Вашингтон, затем Нью-Йорк.
– Ну и что Америка?
– Крутяк. Но я бы там не жил. Не жил…
– А почему?
– Мне она неудобная.
– Дом есть, Украина есть.
– Нет, мне Америка неудобная. Вот неудобная.
– Ну, ершиков нет.
– Ершиков нет.
– Да.
– Элементарных супермаркетов в центре города нет. Надо ехать черт его знает куда. Зашел, смотрю: супермаркет. В Сент-Луисе, да. Но захожу в супермаркет – все там, гамбургеры, все… "Кока-колы" нет.
– (Смеется.)
– Как в Штатах?.. Спрашиваю у продавщицы: говорю: "А "Кока-кола" у вас есть?" А она: "Нет, у нас магазин здорового питания"… (Смеются.) Ну, антиреклама "Кока-колы", наверное.
– То есть Америка – крутяк?
– Крутяк.
– Чем поразила вас больше всего Америка?
– Чистотой. Чисто. То есть реально можешь пройтись по улице, зайти в квартиру – и у тебя подошва чистая. Потому что моют постоянно. Бычков и бумаги много, вообще.
– Медицина?
– Ну, мне делал операцию врач, который был шесть раз лучшим врачом Соединенных Штатов.
– Ого!
– По национальности узбек.
– Ого!
– 30 лет он уже в Штатах. После того как команда "Пахтакор" разбилась…
– Да, да, 79-й год.
– Он следующим врачом "Пахтакора" был. Я не помню, как его зовут. У него очень сложное произношение.
– Хорошо сделал операцию?
– Да, очень хорошо. Две пластины такие поставил, все хорошо срослось. Но единственное – я же говорю: там какое-то стекло в руке, рентген его не видит. Те говорят: "Давай мы разрежем тебе руку и будем искать". Я говорю: "Я ее так долго разрабатывал, она у меня еще полностью не разработана, вот максимум – что согнуть могу. Вы мне опять все повредите, я опять не смогу…"
– А что говорят? Будете заниматься вообще спортом?
– Я? Да, конечно. Я сейчас отжимаюсь. А как же! Мало: там, два-три раза, так, чтобы не травмировать.
– Ну естественно.
– Ну а как же! Ну, надо поддерживать форму. Я не буду заниматься именно спортом. Спортом занимаются олимпийские чемпионы, вот.
– Вы даже пошли на матч NBA в "Мэдисон-сквер-гарден".
– Да. Да.
– В Нью-Йорке.
– Да.
– Ну?
– Шикардос.
– И как оно?
– Это что-то невероятное.
– Космос, да?
– Первый раз в жизни я увидел, что… Вернее, никогда не знал, что во время баскетбольного матча играет музыка. Потому что в хоккее – в паузе. А в баскетболе… То есть там рэп валит, короче, такой… Народу тьма. Там можно сам баскетбол не смотреть. Всюду шоу, все чирлидерши там… Ну, "Мэдисон-сквер-гарден".
– Американцы спрашивали вас, расспрашивали об Украине, о войне, о России?
– Конечно. Некоторые американцы… Вот мы с Юрой Свиридовым ехали в такси, и водитель спрашивает… А он слышит, что мы разговариваем не на английском языке. Он спрашивает: "Вер ар ю фром?" – "Фром Юкрейн".
– Вы уже на английском общаетесь?
– Ну да.
– Ого!
– У меня самообразование очень высокое.
– Я себя болваном чувствую. Я не знаю английского совсем. Видите, вы уже общаетесь.
– Ну, я в 2017 году переводчиком был на брифингах военных.
– Да вы что?
– Ну да. На "Си Бризе" в 2017 году. Да.
– Это вы серьезный человек.
– Да, я серьезный человек. Я веселый, но серьезный человек. Оптимистичный. Я оптимистический оптимист. Люблю целенаправленно тавтологию использовать: стеклянное стекло, железное железо. Очень мне нравится. Асфальтный асфальт… (Смеется.) Вот. Поэтому я оптимистический оптимист.
– Вам нравится, когда вас Мишаней называют?
– Да.
– В жизни часто называют Мишаней?
– А меня только так и называют. Это мой позывной. Там какая история с позывным получилась? Когда я стал командиром отделения, я отказывался: "Нет-нет, не хочу, не хочу, не хочу". Но вышел приказ Генерального штаба отправить этот… приказ. Я отучился на сержанта. И значит, окончил учебку, и мы едем в сектор, подходит ко мне командир и говорит: "Какой у тебя позывной?" Я: "Вам какая разница? Нет у меня позывного никакого". Он говорит: "Ты не понимаешь: ты уже командир, список идет всех выезжающих, у кого какой позывной из командиров, чтобы…" Я сижу, думаю, думаю… В 79-й бригаде был… меня Бородой называли, вот. Или Говорун. Отличается умом и сообразительностью. Да. А тут я и так, и сяк, и у пацанов спрашиваю: "Ну, какой мне позывной дадите?" А потом говорю: "Подождите, а как вы меня все называете?" – "Мишаня". Вот и позывной. И все: так оно…
– Избавиться не хотите?
– Нет. Я до такой… Я еще мал был – помню, очень сильно хотел… У меня отец с бородой ходил – я тоже хотел с бородой быть. Я на него очень сильно похож визуально. И думаю: "А пойдет мне или не пойдет?" Мне лет 10 было. Взял черный фломастер, себе вот так нарисовал – и стою, в зеркало смотрю. А он не стирается. Мама пришла, посмеялась надо мной. Я хотел именно бороду и чтобы… Я очень сильно люблю седину. Вот для меня это она… я очень хотел быть седым.
– Видите: два в одном.
– Да.
– И борода, и седая.
– Да-да-да. Ну, седина – видите, это гены.
– Вы упомянули уже футбольный клуб "Шахтер". Я помню, как ребята из "Шахтера" вышли на матч в футболках с надписью "Дианов".
– Да, да.
– Приятно вам было?
– Конечно. Такие вещи всегда приятные, вот. Но здесь… на мой взгляд, то было немножко аж слишком. Ну, я не люблю, когда мне уделяют очень много внимания. И популярность эта очень сильно мешает. Очень. Потому что ни в магазин нормально сходить… Вот по-человечески чтобы сходить. Мне не жалко сделать ни с кем селфи, там, или парой слов перекинуться, но если я куда-то спешу, а человек: "Ну еще… еще пару слов". Говорю: "Да спешу я!.." И не могу я человеку, там, нахамить или сказать: "Слышишь, ты…"
– А вы чувствуете себя звездой?
– Да я вижу.
– Седобородый человек.
– Я просто вижу, что этот… Ну, так получилось. Это же не я решил – это люди так решили. Если бы я хотел популярности – это одно. А она мне не нужна. Вообще, ноль. Если бы я на популярности зарабатывал деньги…
– Вот жизнь какой бывает – да? Любопытно.
– Да, да. Кто-то добивается десятилетиями – и ничего не получается, а здесь…
– Да. А здесь…
– И самое главное – она не нужна. Я бы, честно, кому-то подарил бы, если бы у меня была возможность. А сам бы себе работал спокойно.
– Как вы познакомились с Ринатом Ахметовым?
– Он пригласил меня на обед. Это я уже был…
– Домой?
– Да, к себе: в резиденцию. Юра Свиридов перезвонил. Это еще было до операции, до того всего. Перезвонил, я в Киеве был, да. Говорит: "Так и так, Ринат Леонидович приглашает на обед". – "Ну прекрасно, – говорю, – но у меня нет одежды такой". А у меня был только спортивный костюм "Адидас" и другой, "пумовский" – "Шахтер" подарил мне форму. Я Юре Свиридову говорю: "А если я приеду на обед в спортивном костюме "Шахтер", это..." – "Я думаю, – он говорит, – ему будет очень приятно". Ну, я так и приехал – в спортивном костюме. Мы встретились в "Опере", в отеле – с Сергеем Анатольевичем Палкиным, посидели с ним, побеседовали и вместе поехали к Ринату Леонидовичу.
– Вы волновались, когда подъезжали?
– Сначала – да. Но буквально после первой пары фраз меня все – фух! – попустило. Да шикарный человек вообще!
– А какой, вы думали, он? Вот каким вы думали его застать?
– Как-то, вы знаете, я как раз рассчитывал, что он вот такой. Волнение было из-за – ну как вам сказать? – ну, Ринат Ахметов. То есть я не знаю, как с ним говорить. Ну, то есть о чем общаться…
– Он вас встречал лично?
– Да. Всегда. Я уже у него семь раз был. Сегодня в седьмой раз был.
– Вы считаете, сколько раз?
– Конечно. Ну, я хоть и был военный, цифры для военного – это все.
– И всегда он встречает вас лично и лично выходит провожать?
– Всегда. Мы садимся за стол, пьем чай, едим печенье. И это у нас кухонный разговор: о политике, о политике в других странах, конечно, о войне... Просто вот как друзья сидят на кухне, пьют кофе и разговаривают – вот такая же штука. Мы не обсуждаем с ним никаких бизнесов. У меня с ним нет бизнеса, у него со мной нет никаких бизнесов. Слава богу. Мы друзья. Друзья, хорошие друзья. Надеюсь, что со временем еще более близкими друзьями станем. Чего дружу с ним? Очень светлый человек. Я знаком со всем руководством "Шахтера", с работающими у него людьми. Не на него, а у него.
– Это разница.
– Это очень важно, конечно.
– Да-да.
– Вот. На кого-то, кто там на кого-то работает… Да. То есть и вот люди, которые у него работают, – они такие все светлые какие-то…
– Да.
– Такие добрые... Я в "Опере"... Я когда приезжаю в Киев, Ринат Леонидович дает мне номер, ну, в "Опере" – я себе живу. Я уже полтора года приезжаю в Киев и ни разу не увидел, чтобы поменялся персонал. Текучки кадров нет. Всем все нравится, все устраивает. Прекрасно. Кстати, вот очень мне понравилась его фраза, в Донецке, если не ошибаюсь, он сказал: "Донецк может быть счастлив только в единой Украине".
– В единой Украине. Да.
– Только в единой Украине. Он приезжал 16-го числа... 16 февраля он был...
– В Мариуполе.
– Выступал в Мариуполе, да. И на Ильича, и в "Азовстали" он был. А 23-го он был здесь.
– Президент пригласил его. Да.
– Да. 23-го. И он сказал: "Я никуда отсюда не уезжаю". И по сей день Ринат Леонидович в Киеве.
– И ни разу не выезжал никуда из Украины.
– Да, он сказал: "Никуда не уеду, пока война. И на футбол не пойду, пока война".
– Вы хотите с ним пойти на футбол как-нибудь?
– Я пойду с ним на футбол по-любому. Мы уже договорились. Мало того, мы договорились, что справа и слева сидят Палкин и Ахметов, а я посередине... (Смеются.)
– И где этот футбол будет? Скажите.
– На "Донбасс Арене".
– Красиво. Вы верите в то, что это произойдет?
– Да. Я не то что верю, а я уверен на 100 процентов. Единственное – что...
– Когда именно.
– Да, когда именно. Если нам – я повторял во всех интервью – говорил и снова скажу: если нам дадут самое современное оружие в том количестве, в котором нужно, выиграем быстро. Если бы нам дали F-22 Raptor – все, выиграли бы...
– То есть от поставки оружия зависит, когда вы с Ринатом Ахметовым пойдете на футбол?
– Да. Да.
– Это прямая зависимость. Ринат Леонидович вам звонит?
– Часто.
– Да?
– Да вот при вас сколько звонил. Да, и с днем рождения поздравляет, я его с днем рождения поздравляю. Общаемся… Даже вот порой просто так. Я ему стараюсь не звонить просто так, человек очень сильно занят. И просто: "Алло, Ринат Леонидович, как у вас дела?" – ну нет. Вот. А он звонит: "Привет, что там?.." Супер, очень хороший человек.
– Я хотел сейчас спросить, как простой человек… Но вы не простой человек. Впрочем, вы видели многих президентов Украины. Не наглядно, но видели как президентов. Кто нравится больше всего?
– Кучма, второй срок.
– Почему?
– Я работал тогда на рынке, зарплата потихоньку росла, цены очень потихоньку поднимались. То есть зарплата росла быстрее, чем цены.
– Да, лучше люди жить стали.
– Я единственный раз голосовал в жизни, в 99-м году. Один. Я больше на выборы не ходил никогда. Почему голосовал?
– Чтобы Симоненко не стал президентом.
– Чтобы Симоненко не стал президентом. Все. И после того у меня чистая совесть, я не хожу на выборы. Говорят: "Твой голос используют". Пусть используют. Я не хожу на выборы, я просто не вижу ни одного кандидата, чтобы сказать: "Вот да, он".
– У меня нет никаких сомнений, что таких ребят, как вы, – да и прежде всего вас – будут после нашей победы, когда возобновится политическая жизнь, активно тянуть в политику.
– Пусть тянут.
– Пойдете?
– Нет. Я не хочу, чтобы меня люди ненавидели.
– Вот красавец. Красавец.
– Вот и все.
– Ну, придут к вам, скажут: "Господин Дианов, такие, как вы, – наши герои. Вам нужно идти, создавать партии, идти в Верховную Раду, становиться президентами". Что скажете?
– Ну, вот такие, как я, значит, еще есть. Вот их и спрашивайте.
– (Смеется.)
– Вот таких, как я, – их и спрашивайте. А меня – нет. Я говорю: открою мастерскую – и чистое спокойствие. Понимаете, мне для счастья… Ну что для счастья нужно? Любимая работа. Чтобы все были здоровы – и полный холодильник. И все, для счастья больше ничего не нужно. А любимая работа – это и есть хобби.
– Конечно. И когда все совпадает, это и есть счастье.
– Это и есть счастье. Как в "Москва слезам не верит"? Как тот рассказывал, как некий правитель Рима…
– Да-да-да. Капусту выращивал – да?
– Да. "Но зато какая у меня капуста!"
Ни девушки, ни жены нет. Меня уже и на "Холостяк" тянули – я отказался
– Да-да-да. Скажите, Миша… Вы развелись с супругой 12 лет назад.
– Да, в 2011 году.
– Потом, после плена, вы снова сошлись.
– Нет.
– Этого не было?
– Нет.
– Не сходились?
– Нет.
– Вот пишут и лгут.
– Я просто не читаю уже ту желтую прессу… Нет. Мы родители нашего ребенка. Она одна – и я один.
– Но отношения хорошие – да?
– Хорошие отношения, мы общаемся – все нормально. Я же говорю: ни она обо мне, ни я о ней кривого слова сказать не можем и не скажем, потому что нет ничего. Не сошлись.
– Бывает.
– Ну, так получилось.
– Жена сегодня есть у вас?
– Нет, я один.
– Один?
– Ни девушки, ни жены нет. Я себе сейчас создаю свою девушку – мастерскую. Мне больше ничего сейчас не нужно.
– Я прошу прощения. Девушки, присмотритесь, пожалуйста: Михаил Дианов – наш герой, он один. Где вы, что вы делаете? Он один.
– Меня уже и на "Холостяк" тянули – я отказался.
– (Смеется.)
– Да. Девушка появится сама по себе.
– Да, это так.
– Да. Ходить, искать, выискивать… А не будет – значит, не будет. Дочь у меня уже есть.
– Дочь Катенька – сколько лет ей?
– 22. 23 будет 26 ноября.
– И уже замужем?
– Нет. Она встречается с парнем.
– Хороший парень?
– Хороший.
– Вы не возражаете?
– Ну, будь он какой-то преступник, наркоман – во-первых, она бы с ним ничего не имела в жизни. Хороший, добрый парень. Работает… по-моему, мерчендайзером. И ей с ним хорошо. Мне главное – чтобы ей было хорошо.
– И отцу тоже хорошо тогда.
– Если ей хорошо, то… Вот с ней, кстати, 11-го числа идем на футбол: "Динамо" Киев – "Шахтер" во Львове. Да.
– Вы окончили, я знаю, музыкальную школу.
– Да. По классу фортепиано.
– Класс фортепиано.
– Да.
– Между прочим, в Тернополе.
– В Тернополе. В 1-й музыкальной школе.
– И знаю, что писали музыку.
– Да.
– До сих пор пишете музыку?
– Нет, сейчас не пишу. Сейчас рука не позволяет. Для того чтобы писать музыку, нужно сидеть и играть. Постоянно. Пальцы еще так хорошо не работают…
– Не слушают еще, да?
– Да. Я, допустим, минуту-другую поиграл – и все, уже слышу, уже рука… ну, пальцы начинают болеть. У меня же здесь лучевая мышца – вот полностью она заклинила. Именно поэтому меня и сняли с военной службы. Я с Учайкиным Георгием был в тире…
– Да-да.
– Стрелял из пистолета. Вот я отстрелял эти патроны, так у меня потом два дня рука болела капитально просто.
– Вы бас-гитаристом мечтали, я знаю, стать.
– Да, ну, я и был бас-гитаристом.
– Были?
– Да. Это самый любимый инструмент из всех, на которых я играл.
– Бас-гитара.
– Бас-гитара. Гитара – такое. Но басуха… Я в первый раз в 99-м году услышал "Ред Хот Чили Пепперс", альбом "Калифорникейшн"…
– Ничего себе…
– И влюбился в бас-гитару. Вот так вот. Вот именно из-за этого. Мне подарили на 19 лет кассету. Такой Валера Мельников. Он сам бас-гитарист. Я говорю: "Нет, гитара классная". Он говорит: "Послушай". Я послушал – и все.
– С Олей Поляковой как вы познакомились?
– Из "Шахтера" перезвонили и сказали, что выделяется один миллион семьсот тысяч гривен на фонд Поляковой. Я говорю: "Ну окей". – "Хочешь познакомиться?" – "Ну окей". А я в "Опере" был. Она приехала, и мы в ресторане сидели – там познакомились.
– Ну, я вижу в Instagram, вы у нее дома бываете периодически – да?
– Был. Ну как? Я был не у нее, а у Вадика, ее мужа. Он меня приглашал. Но последний раз – два месяца у них был. Они меня так в плен взяли. У меня рука тогда не была открыта – я мог себе и поплавать, и рыбу половить. Я сейчас восстанавливаю – стараюсь, ну, в удовольствие ее восстанавливать. То есть мастерская – рука восстанавливается, спин – рука восстанавливается, играть на гитаре – рука восстанавливается. Я отказался от всех физиотерапевтов, которые только есть, потому что они не знают, что делать с рукой. Они начинают тебе крутить руку – у тебя глаза на лоб вылезают. Ты говоришь: "Что ты делаешь?" А она: "Терпи". Чего я должен терпеть? Ну, давайте за два дня научусь на шпагат садиться... Вот это та же штука. А их не интересует. Поэтому я просто начал плавать, играть и так далее. И очень хорошо восстанавливается рука. Но вот нижняя часть... Вот тут еще проблемы.
– Многие люди пишут в соцсетях, что у Михаила Дианова роман с Олей Поляковой. Был или нет?
– Нет, вообще. У нее муж… Во-первых, какой роман?
– Во-первых, у нее муж.
– Во-вторых, он постоянно дома.
– Во-первых, он постоянно дома. Во-вторых, у нее есть… (Смеются.)
– Мы с Олей друзья, мы с ней нормально… Это никаких даже намеков ни с ее стороны, ни с моей не было. Мы – друзья. А те… ну, желтая пресса… Мне и Астафьеву приписывали, потому что я с ней сфотографировался. Мы познакомились с Дашей возле этого… возле Софиевского… Она была со своим любимым, и посидели, там, пообщались, ну и сфоткались. И все: "Дианов уже с Астафьевой". А Оля как раз мне сбрасывала смс: "Сегодня Астафьева, а завтра Полякова?"
– (Смеется.)
– И Оля пишет мне: "Смотри, – и смеется, – тебя уже женят". Говорит, то есть на мне, там…
– Вы знаете, ноги всегда приводят туда, куда должны привести.
– Да.
Если нам дадут самое современное оружие в том количестве, в котором нужно, выиграем быстро
– Вот нас ноги привели сегодня в центр Киева: в центр столицы Украины, на Майдан, где было много величественных событий. Ребята, давайте мы вернемся сейчас, чтобы люди увидели Киев за нами. Михаил, что такое для вас победа?
– Победа?
– Ну, давайте сформулируем.
– Демилитаризация России. Им нужно уничтожить полностью мощное оружие.
– Военный потенциал.
– Оставить им пистолеты для полиции, для своего порядка.
– Чтобы могли застрелиться.
– Да. Луки можно, пращу, вот. Требушет уже нельзя.
– (Смеется.) Да.
– Потому что может забросить далеко. То есть, если без шуток, у нас выбора другого нет. Их нужно… им нужно уничтожить оружие. Вот демилитаризацию им нужно произвести полностью. Потому что нам жить с ними вечно.
– Это победа.
– Да.
– Не выход на границы 91-го года…
– Выход на границы 91-го года – и потом мы будем жить как Палестина с Израилем.
– Да. Да.
– Те все равно будут по нам стрелять. У них нужно полностью забрать оружие. Ну, уничтожить. И все. И пусть себе живут. Так, чтоб у них пушек не было.
– Вы верите в то, что при нашей жизни и даже при жизни наших детей это возможно? Чтобы эти гориллы, эти обезьяны забрали эту пушку?
– При нашей жизни – по-любому, потому что он сдохнет скорее. Меня больше интересует, кого они после него желают видеть. Вот что меня интересует. Потому что Пригожина убил… Это единственный конкурент у него не был. Если бы Пригожин был жив, наверное, он выиграл бы выборы. Чего он не дошел до Москвы? Ну, дурак. Просто дурак.
– Может, не хотел.
– Ну вот донехотелся. Где сейчас?
– (Смеется.) Донехотелся.
– Если уж ты взялся за дело – тем более, ты же видишь, что тебя встречает полностью население с цветами… Вали в Москву и становись президентом. Что Пригожин… Какой бы… Да, он сволочь, он скотина и так далее.
– Палач он, да.
– Да. Но он никогда в жизни об украинской армии кривого слова не сказал. Он с уважением к армии относился.
– Это правда.
– Да.
– Отдавал должное.
– Да. Как врагу, как противнику. Да.
– Как и когда, по вашему мнению, закончится война? Я хочу сказать, что в этом месте вы это сейчас скажете – и ваши слова могут оказаться пророческими.
– Война закончится нашей победой, только – повторяю и еще раз говорю – с помощью Запада. Сами мы не справимся. Никак. Это невозможно. В первую очередь из-за количества их. Если бы у них не было столько народа, было бы немного легче. Нам нужно американское оружие. Где эти чешские снаряды: восемьсот тысяч? До сих пор никто не видит.
– Один миллион даже.
– Нет, ну, он сказал, восемьсот тысяч. Давайте сейчас восемьсот тысяч на фронт – и наши развалят там все, что только угодно. Тем более что это 155-й калибр, высокоточный. Это не 152.4 этот и 122-й. Ну, так себе. А там реальный. Надо, чтобы наша власть все же как-то немного чухалась поскорее и выбивала из них то оружие.
– Какая мечта у вас?
– Сейчас – только одна. Все остальные мечты у меня сбылись. Война чтобы закончилась. Больше мечт нет. Все остальное – нет. Я ж говорю: открываю мастерскую. Это мечта детства моего, еще с такого… Потому что гитару легче приобрести, а мастерская уже, станки, те все штуки – это намного-намного сложнее, вот. И имел сбережения, которые из армии, и вот мне хватило, чтобы… Так что сейчас строится мастерская.
– Вы знаете, я смотрю на эти каштаны, вспоминаю песню прекрасную о Киеве: "Знову цвітуть каштани, хвиля дніпровська б'є". Я благодарю вас за то, что эти каштаны цветут для нас, что мы дома. Большая ваша заслуга и ваших побратимов в том, что здесь нет россиян.
– Да.
– И что волна днепровская бьет не для них, каштаны цветут не для них.
– Да.
– Пусть скорее будет победа. И я уверен в том, что все украинцы будут помнить ваш подвиг, подвиг украинских воинов, и всегда будут вас благодарить.
– Пожалуйста.
– Спасибо, Миша.
– Пожалуйста.
