+3 Киев
Боже милый? Это она думала о смерти, а выходит, чтобы умереть, еще сколько нужно пережить.
1.
В этот вечер женщина долго стояла у окна и любовалась городом. С тех пор как дети уговорили ее переехать из родительского дома в двухкомнатную квартиру в тихом центре города, находила преимущество нового жилья в том, что, стоя у окна на седьмом этаже, всегда чувствовала ритм жизни.
Сразу за окнами через дорогу раскинулся стадион – футбольное поле, спортивная площадка, волейбольная площадка, площадка для отработки правил уличного движения – и везде аллеи молодых насаждений кленов. Растут клены, как дети: растут деревья, тянут к солнцу тоненькие прутики, словно руки, и обещают прохожим прохладу. Когда-то, в том прекрасном будущем, когда в школу будут ходить дети нынешних учеников – это сбудется.
Казалось бы, что такое школьный стадион под окнами… Это так много. Можно вместе с младшими классами делать зарядку, повторяя за девочкой на поле, которая перед группой учеников показывает упражнения, с детства знакомые движения. Повторять можно движения и с меньшим количеством раз и почувствовать молодой заряд энергии.
Сколько историй можно подсмотреть на стадионе, сколько характеров, выражающихся в том, как ребенок бежит, как конфликтует, как спешит помочь или подставить ножку.
Женщина многих уже узнает и не только на стадионе, но и тех, которые каждое утро спешат в школу: это целое действо. Сначала медленно и сонно снуют самые первые; и чем ближе к 8.15, движение ускоряется – спешат дети, обгоняя друг друга, спешат родители, тянут за собой детей, чтобы не опоздать на работу, стараясь быть солидными, шагают старшеклассники. И снова тихо… Только где-то плетется кто-то один, не спешит и не волнуется, и нельзя догадаться, что у него в голове. Дети.
Приходится только удивляться нынешним детям – всесторонне развиты, живут в новом созданном достижениями в электронной коммуникации мире, в котором целый пласт незнакомых слов и терминов – с детьми человеку в почтенном возрасте трудно разговаривать. Вероятно это было всегда, проблема "отцы и дети" существовала, только мощное развитие техники дало сильный толчок новым формам звукам, отношениям: нет ничего постоянного. И в этом круговороте исчезает духовность – взращенные веками народом вера, обычаи, правила – "… это не просто традиции – это мосты, по которым ты идешь через болото жизни".
Взбудораженная человеческим безрассудством природа ставит свои вызовы перед человечеством, и только стабильность поможет сохранить тот прекрасный дом, в котором люди жили тысячи лет, брали его дары, не благодаря, ничего не давая в обмен. Об этом лучше не думать – а дети действительно великолепны.
Фото: Ирпень / Facebook
Надолго запомнился тот день первого сентября в год, когда она переехала из своего дома в эту квартиру. В окно покричали звуки маршей, любимых песен, смех, крики, – это тысячи детей спешили в школу в море цветов. Радостно обнимались девочки, мерились ростом ребята, только первоклассники стояли серьезные и серьезные. Сколько волнующих моментов Нельзя сдержать восторг: после гимна Украины полетели в синюю даль белые голуби, воздушные разноцветные шарики поднялись под аплодисменты в небо – чистое, залитое солнцем, уже прозрачное осеннее небо, и раздался первый звонок. Под перекличку классных руководителей учащиеся заходят в дверь школы – первый "А", "Б", "В", "Г", "Д", "Ж", "К", "Л", второй – с тем же перечнем, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой, и только в восьмом классе этих букв всего три – "А", "Б", "В".
Город растет – это проблема руководства города: нужно было принять в 2014 году тысячи беженцев с оккупированных территорий, приехали тысячи людей из Луганской и Донецкой областей. Их приняли с искренней душой, делились чем могли, а они живут как на вокзале, они скучают по родным местам, они не видят тайны этого берендеевского края, им чужды сосны и песок – их зовут необозримые степи Донбасса: они не дома.
Но город стал домом детям для подрастающих и родившихся в нем. Здесь откроются для них дороги к знаниям, откроются двери музеев, библиотек, домов творчества, поманят тропы в пойму древней реки, проложившей им кладку в лес, который только и хочет всех одарить своими дарами, и прошуметь тысячи историй, прошедших в нем за тысячелетие.
В этом городе сбудется все – первые шаги, первая радость и первые трудности, первая учительница, первая любимая книга, встретит первую любовь: и город станет нашим.
Родной город, где мирно уживаются дореволюционные дома с послевоенными, где тесно переплелось прошлое с настоящим и уверенно шагает в будущее.
Застроены целые кварталы высотками, поднявшимися над соснами и рассматривающими все вокруг, и те прекрасные кварталы напоминают скорее спальные районы Киева, их ничто не связывает с курортным городом. Застраиваются целые районы частного сектора. Ничего, каждое время требует своих условий – время не стоит на месте, потому что каждая остановка смерти подобна.
Вот и в этот вечер хозяйка дома рассматривает через окна балкона город. Оно похоже на заброшенные декорации после отработанного рабочего дня – нигде ни души, везде тихо и очень чисто, не слышно ни обычного вечернего шума, нигде ни звука. В городе карантин, в области карантин, в стране, в мире – карантин.
Шагает по планете COVID-19, и никто не знает или это произведение человеческих рук, или кара господня. Границ для эпидемии коронавируса не существует, все разработанные правила и предосторожности лишь на время удерживают распространение болезни. Ждут от вакцинации чуда и еще каких-то непредсказуемых последствий, которыми переполнен интернет, а люди умирают. Количество смертей поражает, нет никакой логики в росте или уменьшении смертности. Все ждут, когда придет коллективный иммунитет, а пока жизнь настолько замедлилась, что становится страшно.
Разрушается экономика, процесс обучения, коммуникации, отношения в семьях, исчезают культурные мероприятия и едва слышно звучит песня. Замедление темпа жизни напоминает медленную смерть: все закрывались, изолировались, боятся групп и скоплений, но в городах и странах взрываются протесты против запрета на общение– против запрета жить по-человечески, потому что чувствуется манипуляция с показателями смертности, с расходами средств, уничтожение среднего и малого бизнеса. Приняты Верховной Радой, которой тоже нельзя проводить заседания, а они проводят незаконные противонародные решения. Растет протест, готовятся вызовы властям, порождается решимость к борьбе, чтобы сохранить свои права на труд, общение, обучение – на жизнь.
Под окнами пустые улицы, молчаливые дома, где-то поодаль одиночные высотки, за ними на горизонте темной полосой виднеется лес. Все мягко объято влажным туманом, наполнено ожиданием движения, ожиданием весны.
Надо еще немного потерпеть – все будет хорошо. Сон принимает женщину в свои объятия – уютно, спокойно, тихо…
Фото: Александр Маркушин / Facebook
В эту тишину врывается тревожная трель телефона.
Слова из телефонной трубки не доходят до сознания, сначала не несут никакого содержания, а дочь нетерпеливо повторяет:
– Просыпайся, мама! Война!
– Какая война? Это что, шутка такая?
– Мама! Россия напала на Украину!
– Россия! На Украину! Они обещали!
Но свист чего-то угрожающего, что пронеслось над крышей дома, срывает женщину с кровати и бросает к окну. На западе по горизонту клубятся черные чудовища из дыма, где-то там идут бои, и их отголоски входят в душу, в сердце и порождают неуверенность и растерянность.
– Дочь! Может, это все еще пройдет.
– Мамочка, уже выступал по телевидению президент. В Гостомеле идут бои. Никуда не выходи, к окнам не подходи… Не бойся, родная.
А она и не боится, только почему-то дрожат руки, дрожит тело, дрожит душа: но нет места страху в том водовороте чувств, охвативших старую женщину. Тревога – это не страх…
Это еще только вчера перед сном она поделилась с соседом услышанным по телевизору от политика, что до нападения России на Украину остались считанные часы, а тот успокоил ее, что этого не может быть никогда, потому что на днях на совете национальной безопасности ООН Путин заверил мировое не собирающееся идти войной на Украину. Она и поверила. Ладно, она поверила, почему все поверили? И почему она в центре страны в это предрассветное время слышит взрывы. Где? В Киеве? В Гостомеле?
Голос войны разорвал мирную тишину, наполняющую окружающий мир звуками взрывов, выстрелов, ревом ракет. Страшно все, потому что непонятно, неизвестно и неожиданно. Почему неожиданно? Почти четыре месяца стоят по всей границе с Украиной российские войска – говорят, проводят учения; уверяет Россия в этом весь цивилизованный мир. Так ведь они говорили правду! Действительно, проводились учения и уже научились убивать и двинули отрабатывать свое умение в соседнем мирном государстве. Ублюдки! Зашли из Беларуси! Усатое падло! Решил-таки поиграть в войну.
Что делать, куда бежать женщина не знает. А что делают все? Вспомнились лекции по МПВО (местной противовоздушной обороне – как это было недавно…) – радио, система оповещения местного населения во время чрезвычайных ситуаций. Где это радио? Во время ремонта заложили розетку кафельной плиткой, потому что, когда меняли электрические столбы, провода радиолинии не возобновляли. Пусть она заложила эту розетку, это ее личное дело, но руководство города, это не старая женщина, а квалифицированные специалисты – должны знать требования МПВО. Почему это она знает? Потому что учили.
Киевский городской голова по телевизору если и не успокаивает, то хотя бы приказывает, что делать: на работу ехать только работникам предприятий и организаций жизнеобеспечения города, остальным просьба не выходить из дома. Пока все то же, люди те же, но нависший над людьми голос беды, входит в сознание, в душу, в отношения и призывает к осмыслению настоящего.
2.
Сегодня 24 февраля 2022 года – день, от которого начался отсчет истории Украины. Той, ненаписанной, тысячелетней, живущей в памяти поколений, и новой, которую будут писать тысячи граждан страны, писать в борьбе за государство и свободу, писать на полях боев, на переправах, в лесах, в разбитых городах и селах, на военных дорогах; с карандашом или со скальпелем в руках, с носилками, спасая жизнь раненых, тяжелобольных или новорожденных, вытаскивая из-под завалов живых и мертвых, выводя, с риском для жизни, колонны пожилых людей и женщин с детьми от убийц, от палачей, от извергов. Пишут историю с оружием в руках, в небе и на воде, установками ПВО, изгоняя с родины врага, для которого в словарях не нашлось слова, не нашлось и среди слов, которые не пишутся в словарях. Только не звери: звери не заслужили такого сравнения – это природа.
А где-то глубоко в душе притаилось ожидание реакции граждан России на действия своего правительства – проснутся и ужаснутся, вспомнят, что когда мы были не украми и не рашами, а украинцами и россиянами – работали вместе, творили вместе, любили петь и слушать одни и те же песни, изыскивали в колыбелях мечты.
А сегодня эти самые дорогие из детских колыбелей мирного и такого счастливого времени, потому что плохой мир лучше хорошей войны, убивают друг друга. Но чуда не получилось: в какой-то злой радости подхватили известие о войне и послали своих детей на смерть, потому что украинцы в боях становятся непобедимыми рыцарями света и добра, они защищают весь мир и победят.
Фото: PetrenkoAndryi (Kyiv Ukraina) / Telegram
Нет больше россиян – есть враг. Сунут, как ядовитые пауки со всех сторон на Украину, спешат за лакомым куском, потому что сами не могут у себя навести порядок, могут только заглядывать в чужие дворы, где что лежит, и хватать; сеять смерть и лгать о какой-то миссии освободителей.
Лживые, грязные, гадкие телом и душой, но уже проклятые.
Враг, который планировал захватить Украину за день-два, который вез с собой парадные мундиры для парада на Крещатике, встретил невиданное сопротивление, в котором захлебывается эта нечисть – жадная и вороватая. Нелюди, в бессильной ярости сеющие смерть, несут мирному населению издевательства. И уже как призраки встают страшные сцены пыток стариков и изнасилования детей и беременных женщин – сцены, где убивают пленных и добивают раненых…
Да как! Пусть вовек станет бесплодной их дикая семья! Ублюдки – тупые и неграмотные все равно не знают, что такое "радиация" и что такое "унитаз", ибо знающие не воюют: их от армии откупили обеспеченные родители. Но скоро все узнают, что такое священная война за Родину.
И все это Россия называет спецоперацией? О, лукавый царедворец, опустился во ложь перед миром этот бесчестный министр иностранных дел великого ранее государства. Это уже не государство, а всемирное зло.
"Чудище обло, огромно, стозевно и лаяй" – это о них, это они сами о себе. Никогда больше никто в Украине не назовет их россиянами, память которых жила в сердце. Может, ее вылюбило наивное доверие к соседу фильмами, книгами и так и осталось. А история доказывает, что они – орки, выбрали путь насилия и зла, поэтому – орки.
Жертвенным пламенем горят города под Киевом, горят Сумы и Ахтырка, Харьков, Чернигов и Мариуполь; горят под бомбами и ракетами и стоят. Стоят в осаде врага, сдерживают страшное нашествие и будут стоять до победы.
Эту правду несут народам всего мира политики, журналисты, военачальники, бойцы, работники тыла, артисты, мэры, священнослужители.
Победим и отстроим, потому что угроза породила невиданное единение нации, к которому Украина шла через сотни поколений патриотов.
3.
Идет война, идет привыкание к новым условиям. Женщина уже не растеряна – собрана и сосредоточена; осознает, что в лифт заходить опасно: могут отключить электроснабжение.
"Нет, нет", – на все предложения детей ехать отказывается: она останется в городе.
Слились дни в один день без конца и края, с черными заревами где-то от Киева, с черной пеленой дыма, с ночной бомбежкой в первые сутки всех мостов через реки, чтобы со всех дорог закрыть продвижение врага в столицу. Теперь в этот уютный город ни зайти, ни выйти из него. А над домами с грохотом и ревом проносятся на запад какие-нибудь новейшие боеприпасы.
Две соседки выполняют все указания военных инструкторов, услышанные по телевизору: как приготовить очередной чемоданчик, под какой стеной в квартире опаснее всего, когда выбегать из квартиры. А куда? В подвал? Холодный, грязный и тесный подвал без освещения и вентиляции совсем не приспособлен для пребывания людей. И если в дом попадет бомба, кто достанет людей из-под завалов девятиэтажного дома?
По телевизору журналисты освещают ход военных действий и замирают сердца от боли и гордости; от экрана страшно оторваться: спокойнее рядом с теми, кто на передовой.
Но когда прочитали в строке, бегущей внизу экрана, что город просит помощи, будто пришли в себя от этого созерцания. Уже не вняли взрывам, собирали по дому все, что можно отнести в больницу – так решили сами, потому что никаких указаний не было.
Это, пожалуй, раненые бойцы нуждаются в помощи, и пригодится все – масло, туалетная бумага, салфетки, крупы, борщевая приправа, лавровый лист, мыло, мед. Что еще? Скажите!
К мэрии подходят отовсюду люди. В ожидании, когда выйдет кто-нибудь, женщина обращает внимание на мужчин, в руках которых нет ничего, и вспомнив оговорки о террористах, спрашивает:
– А вы кто?
– Бабушка, разве можно подозревать людей?
– Можно, – успокаивает толпа людей и объясняет, – мы пришли за оружием.
В очереди, у всех на устах, почему россияне такие, и слышат разъяснения старика из очереди.
– Видите ли, за 20 лет правления Путина тысячи россиян превратились в путинов, только с маленькой буквы, и с теми же милитаристскими планами с жаждой всего чужого. И многие собираются разыграть свою карту, где Путину будет отведено самое почетное место.
– Мужик, ты шутишь!
– Нет. Разве мавзолей не почетное место?
После того, как были приняты от людей свертки, дежурный объясняет мужчинам, что в городе нет ни автоматов, ни другого оружия.
В огромных очередях за продуктами, хлебом и лекарством такое можно услышать. И уже как нечто нереальное воспринимается услышанное известие, что во время захвата кадыровцами аэродрома в Гостомеле, за день до этого вывезли из арендованных складских помещений всю бытовую технику в Беларусь.
Идет четвертый день войны.
Что делается в городе неизвестно никому – информации никакой. От взрывов вздрагивают стены, вздрагивает земля, запах гари от пожарищ ощутимо все сильнее и от него не защититься.
– Не смотри в окно, – просит соседка.
– А как я узнаю, это наш дом горит или соседский?
– Ты, что не видишь, как что-то со свистом пролетает мимо окон?
– Да оно же куда-то летит, – но к окнам больше не подходили.
Город за окном пугал ярко освещенными улицами, зазывно светились вывески магазинов и банков. Никто не думал о светомаскировке – сотни огней излучали холодное спокойствие, а людям хотелось спрятаться в темноту, прикрыться облаками. Сидели в квартирах в ванных комнатах и коридорах, тревожно прислушивались к тысяче новых звуков, потому что уже под взрывами бомб стонал город, содрогалась под ногами земля, качались напуганные огнем сосны, в ожидании бедствия замирали сердца.
Ожидание и больше ничего, никаких действий. Сидеть дома, никуда не выходить и ждать. Чего? Звуков сирены о воздушной опасности не слышно, нет ли сирен, или опасности – никто не знает, а эта опасность подстерегает каждого, кто в квартире и кто в холодном подвале пересиживает ночь среди гула и рева войны.
Город словно вымер – и кажется, что ты один на этаже, в подъезде, дома, в городе. А за тебя где-то ведутся бои, о которых можно только догадываться из жутких столбов пожарищ и взрывов и грохота, которые все слышнее.
Дикторы телевидения очень подробно рассказывают о перемещении войск, оружии, планах действий. Оно, конечно, интересно, но неужели нет военной тайны? Через наших журналистов, наверное, у рашистов проводят занятия по дикции, учат произносить слово "паляница".
Диверсантов или коллаборантов действительно много, прижились гораздо раньше начала войны, а среди них продажные – предатели. Ну и скверное это иудово дело.
И война – "…противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие" – как писал великий Лев Толстой, – которую маскировали под спецоперацию, распространяется по стране.
Спецоперацию нужно проводить дома, в своей стране – вывозить зерно, имущество, фабрики, людей, рубить леса. А в чужой стране – это кража. Ворюги!
Кто-то приносит известие, что мэр эвакуирует женщин с детьми в Киев.
– А мы зачем пойдем? Может, чье-то место займем. Пересидим дома: к нам не зайдут – все мосты взорвали, узнают и уйдут.
Их в подъезде три пенсионера, да еще один человек с больной тещей. Разъехались все, а у этих людей надежда только на взорванные мосты.
В объятиях двух рек роскошествовал живописный город в мирное время. Ирпень – с востока, Бучанка – с запада. Щедро поили прилегающие к городу с обеих сторон поймы в роскошных травах. А теперь не понять, город под защитой двух рек или в плену.
А война подходит все ближе: горят прекрасные дома новостроек, попала бомба в налоговую академию, в СМУ, горят гаражи. Да оно не просто горит – это где-то рядом идут бои. Так и хочется воззвать к миру: "Люди! Очнитесь! Война несет пустоту и в ваши души!" Сочувствуют все и дать оружие не спешат.
Женщина была в возрасте, олицетворяющем все ипостаси родства рода – она мать, бабушка, прабабушка, тетя. Она сестра и только не дочь. Нет, дочь! Дочь своей земли, своей и планеты Земля. Ей жалко каждую изуродованную жизнь, дом, спортивную площадку, церковь и дороги к ним. Болят развороты траков, разоренные могилы, болят калеки и сироты и заброшенные поля. Жаль тех, кого недолюбили. Ей было жалко и тех русских воинов, с которых стерли подобие человеческое и превратили в пушечное мясо. А теперь страшно, страшно от того, что их больше ей не жалко. Ибо их не жалеет их страна, ни отец, ни мать – их для них больше нет, потому что они растворялись в дыму из праха и смертей, захлебывались в предсмертном крике. Слышите? И женщина ненавидит их, потому что она еще слышит.
4.
– Катя! Может, попробуем выйти из города.
– Я останусь, я не дойду. Что будет, то и будет.
– Вероника! Мне кажется, что я найду мостик через реку, – уговаривает женщину подругу.
– А зачем? До нас не дойдут. Никуда не уйду. Я без прививки – еще COVID-19 подхвачу. Буду ждать наших дома.
– Ну, и я буду ждать, – успокаивает себя женщина, усаживается спать под взрывами на матрасе в коридоре.
Идет девятый день войны.
Фото: Александр Маркушин / Facebook
Привыкание к взрывам и выстрелам дало эффект безопасности. Стала пугать тишина. Почему перестали стрелять? Кто выиграл?
Утром, под не утихающими взрывами нужно вынести мусор, потому что пора уже прийти в себя, но в чувство женщину приводит дочь.
– Мамочка! Ты потеряла чувство страха. Сколько тебя можно уговаривать выбираться из города. Слушай меня – бросай все, одевайся, бери самое необходимое: лекарство, воду, еду, документы и выходи из дома. От вокзала в 10.00 отходит последний поезд – ты успеешь.
– Дочь!
– Нет, спеши. Не забудь телефоны и зарядку к ним. Я тебя найду.
Размышлять некогда, нужно только правильно подобрать одежду – пальто с капюшоном, ничего, что старое, теплый платок, немного белья, все остальное в сумочке. Цветы полить, балкон и окна закрыть, и в путь. Нет, не все – вкладывает в записную книжку иконку иерусалимской Пресвятой Богородицы, которую написал святой Лука еще при ее жизни, чтобы помогала людям. Теперь все. Не помолилась – молитва в душе.
По дороге к вокзалу идет очень много людей. Молодые ведут под руки стариков, несут на руках детей, у кого-то в руках тяжелые чемоданы, а у кого-то узелок. В голове никаких других мыслей нет, кроме тех, чтобы хватило сил дойти до вокзала – из-за волнения не хватает воздуха для дыхания. И не только у нее. На лавочке сидит мужчина, возле него суетится, по-видимому, внучка, а тот отрешенно смотрит на проходящих мимо людей, кажется, его ничто не сможет поднять со скамьи.
Женщина предлагает ему таблетку валидола и видит, как мужчина вдруг поверил, что это именно то, что ему поможет – этот маленький знак внимания показал, что они не одни и что на помощь придут люди.
У вокзала перед выходом на перрон собралась большая толпа людей – людей с детьми военные пропускают на перрон. Люди в толпе хотят услышать хоть что-нибудь из того, о чем кричит военный распорядитель. А он сердится, требует отойти от выхода – ему бы рупор в руки.
Стоять в толпе неуютно – это такая прекрасная цель у всех на виду – матери с детьми на перроне, на площади молодые и старые люди с вещами, котами и собаками. На небо смотрят осторожно, незаметно для всех, чтобы не выказать страха. Опасно всем.
– Не знаю, когда подадут вагоны, – надрывается военный. – Кто хочет, поезжайте в Романовку к мосту.
Чем ехать? В городе давно уже не ездит транспорт: нет горючего.
– А где Романовка? – обращается к женщине молодая мать с ребенком на руках.
– Вы не знаете? Откуда вы?
– Мы из Донецка.
У женщины два больших чемодана, значит, это все, что у нее есть, и им некуда возвращаться, забирают все свои вещи, потому что уже восемь лет назад бежали в чем были. Едва слышно взволнованное объяснение:
– Брат побежал домой, потому что я забыла выключить газ, а я боюсь стоять на открытом месте, вдруг будут бомбить, боюсь выходить на перрон, потому что не пропустят брата без нас.
– Не бойся, дитя, я тебе помогу. Бери, тащи свои чемоданы, девочка пусть держит меня за руку.
– Спасибо. Я боюсь остаться одна, отстать от всех. Я боюсь.
– Ну, брат узнает, что вы будете добираться до Романовки – туда у всех дорога одна. Господь управит наш путь.
Решение вывести напуганную мать пришло само собой и придало сил. Это вторая в жизни женщины война – но была с врагом, а эта со "старшим братом", как оказалось, с самым злым, с безжалостным изувером.
Думалось выйти к пойме, перейти реку через такую знакомую кладочку, по тропинке выйти на опушку, перейти под железнодорожным мостом, лесом дойти до Романовки на автодороге за взорванным мостом. Но когда троица выбралась из толпы, то к спасительному мосту уже шли люди по маршруту автобуса, и нужно следовать за всеми.
– Это далеко? – волнуется молодая мать.
– А какое это имеет значение – нужно идти, люди ведь идут.
Идут, толкают впереди коляски с детьми и инвалидные коляски; одни одеты в дорогу, другие выскочили из дома в чем были. Ни слез, ни разговоров.
Женщина растерянно высматривает брата, а маленькая идет, не жалуется, уцепилась ручонкой за большой палец и идет, как взрослая. Как быстро в этой толпе взрослеют дети и стареют матери. Поочередно две женщины, старая и молодая, меняются руками, иногда берет мать на руки ребенка, а старуха тянет чемодан на колесиках. Устав, опускают ребенка вниз – и она идет, едва дышит, идет и молчит.
А куда женщина уходит в свои 80? Дойдет, дойдет, чтобы довести этих девочек, а там как будет.
К взрывам никто не прислушивается, никто не смотрит на небо – это первая целенаправленная задача за 10 дней войны, до этого никто не знал, что делать.
Надо идти, не надо думать хватит ли сил, далеко ли, – нужно идти. Наверное, нужно было выйти из города еще вчера, позавчера, еще раньше. Ибо их родной город – это последний фортпост перед Киевом, к которому будет прорываться враг всей своей мощью. Путь спрашивать уже не надо: в этом направлении на Романовку идут люди – старики и молодые, идут с детьми и с животными: в этом потоке и человек с внучкой – они ничего не несут. Надо уходить. Не надо думать далеко. Надо себе давать задание дойти до дерева или дома, отдохнуть и дать новое задание. Назад дороги нет, уже пройдена половина пути – и вперед, и назад далеко. Только вперед, шаг… Еще шаг… И отдохнуть. Ничего, что перегоняют люди, они молоды – так и нужно. И нужно идти, потому что это эвакуация, которую начали сами люди – почувствовали опасность и ушли, а может, и было объявление.
Кончился город, впереди часть пути по лесу до водоканала, а там уже будет видно Романовку и идти станет легче, два или, пять километров, или три. Разве не все равно сколько – нужно идти. И когда казалось, что уже не хватит сил на ни на шаг, возле усталой троицы разворачивается ехавшая навстречу легковушка, из нее выскакивает парень и помогает разместиться в машине, укладывает в багажник вещи.
Какое счастье сидеть в машине и наслаждаться движением. Смотрят на водителя, как на ангела, а он еще спрашивает, может, они остановятся у него в Стоянке. Нет, спасибо – в Романовку. Машина обгоняет людей и останавливается перед разбитым мостом напротив лестницы, ведущей куда-то вниз. Откуда-то взялся подросток и бросается к женщине с ребенком. Целуются и плачут, потому что пережили страх потеряться в этой толпе. Исчезли, словно растворились. К руинам моста еще нужно перелезть через отбойник.
5.
За отбойником стоит группа молодых людей; и ум еще не осознает, а сердце уже рвется от боли: стоит группа бойцов, которых эвакуируют из госпиталя. Многие без ноги, кто без руки, с повязками, на носилках. Это они прибывали в госпиталь из тех битв, которые все время клубятся высоко на горе. Это они сдерживали эту орду, и уже искалеченные должны покидать больничные койки. Исчезают мысли о страхе и усталости – только благодарность, благодарность к этим бойцам и материнская жалость. "Сыновья мои" – вырывается стоном из сердца.
Группа эвакуированных бойцов сменяется военными – такие же молодые воины – форма и обувь натовского образца, каски, бронежилеты… все хорошо подогнано, у одного на плече какая-то металлическая длинная труба, и женщина понимает, что это оружие.
На лестнице двое бойцов поддерживают девушку, которая пятится очень медленно, ступает в комнатных мокрых тапочках по лестнице вниз. Бледная-бледная, может быть, по сравнению с красным халатом. Спокойно отдается под опеку бойцов, которые, опустив девушку вниз, осторожно укладывают ее на носилки.
И женщина по лестнице тоже спускается с холма туда, вниз, где колеблется море голов в разноцветных уборах, где не слышны другие голоса, кроме команд военных, и только сдержанный говор указывает, что здесь от каждого уже ничего не зависит – все под контролем молодых бойцов и нужно только выполнять их команды.
– Коридор для раненых! – то и дело слышны возгласы.
– Пропускайте женщин с детьми!
– Не бойтесь! Это самое безопасное место.
Безопасное место от выстрелов, потому что люди скапливаются внизу под мостом будто в каком-то котловане, под ногами грязь, по бокам железобетонные прочные конструкции, над головами балки, а впереди нагромождения блоков и открытое чистое небо.
Люди прибывают и прибывают, и всю эту толпу надо по одному перетащить через блоки, через мостик. Снова и снова люди вслушиваются в команды, а оттуда уносится:
– Не беспокойтесь! Вы в безопасности.
Женщины с детьми всех возрастов, а среди них стоящие на вокзале на платформе – вагоны так и не прибыли, кто-то взорвал железнодорожные пути. Среди старых мужчин и женщин, молодые мужчины – стоят рядом все, кто жил в этом городе, и он был для всех общим домом. Многие покидают город навсегда, и пока не знают об этом. Многие не представляют, что с ними будет дальше – задача одна – перейти реку, выйти из плена замкнутого пространства, а затем будет видно, что делать.
Толпа только заметно колеблется от тех или иных команд, то и дело образует коридоры, молча наблюдает, как там, впереди воины вытягивают за руки по очереди детей, стариков, молодых, осторожно принимают на руки младенцев, коляски, чемоданы, собак.
Тянутся руки с помощью, потому что без этой помощи не выбраться, спешат навстречу руки бойцов – руки… руки… руки… крепкие и надежные родные сыновьи руки. Проходит время.
Старуха почти спокойно стоит перед глыбами из железобетона высотой в ее рост, не волнуется: всех вытаскивают. Впереди кладка из новой толстой доски, чуть выше еще одна, но на нее женщина уже боится ступать и сворачивает на нижнюю – из какого-то железа и арматуры, через которую переводят раненых. Реки не видно, вокруг только железобетонные глыбы.
И вот уже под ногами земля.
– Идите вверх! Не задерживайтесь!
– Проходите вперед! – Раздается команда.
Но женщина еще находит в себе силы пошутить, спрашивает встречного бойца:
– Скажите, где дают награду за переправу?
– А вы ее уже получили, – слышит уверенное.
– Что?
– Жизнь.
Эти слова она вспомнит позже с благодарностью, с низким поклоном этим ребятам, так щедро под угрозой дарившим людям право на жизнь. Люди из толпы еще не полностью осознали это. "Спасибо".
А пока нужно идти ввысь и выбраться на дорогу.
Впервые женщина поворачивается лицом к городу, который остался позади реки, город с дорогими или незнакомыми ей людьми. Родной город такой красивый и мирный, что открывало дороги в мир, отпускает своих детей в неизвестность, чтобы спаслись, чтобы выжили и вернулись.
Над городом поднимаются столбы дыма – и сердце сжимается от боли. А эти взрывы, эти пожарища совсем рядом – это пешком далеко, а на западе города уже идут упорные бои.
Она не прощается с городом, она взглядом хочет унести с собой все, что ей было дорого в этом, чтобы пронести и вернуть: любовь родителей, паруса юных мечтаний, рождение детей, дружбу, такие обычные домашние заботы, любовь. Все это под зеленый шум основного украшения города – сосен, золотокорых и пышных, под которыми город вырос и расцвел, расцвел в любви, в труде и в творчестве своих детей.
А как же быть с оставшимися? Что их ждет? Неужели повторится Гостомель и Буча, потому что где-то двигают колонны военной техники рашистов из Беларуси, растянувшиеся на десятки километров, оставляют глубокие траки от танков на украинской земле, гадят ее непорочность. Укрывают землю своими трупами, но их она не хочет принимать. Не хочет их принимать и Московия – нет их, как и не было, превратила Россия своих детей в хлам.
– Ненавижу! Ненавижу, – гневно шепчут уста, – что свой русский народ превратили в группу рашистов, а "колыбель народов" в бандитскую группировку. Забыли, что самое тяжкое преступление на земле – это убийство. Нападение на другую страну – это не преступление? Захватить чужие земли, города, имущество, реки, леса, жизненное пространство – это не преступление против человечности? А что тогда?
Женщина еще не знала, что по этой дороге, которой прошла она, еще долго будут выбираться люди в сопровождении бойцов теробороны, только уже под обстрелами. И среди них мало кто с вещами, потому что они выходили из подвалов, выбирались из-под завалов – жаждущие, измученные, голодные, холодные и испуганные постоянными взрывами. Ибо уже не было в городе ни света, ни тепла, ни газа, ни воды – появились танки.
И по той дороге, которую она проехала на машине, все, кто по ней шел, по команде бойца: "Ложись" – как один будут падать на землю; подниматься и снова падать и подниматься, а вокруг летали пули. И обрывались чьи-то жизни – целых семей и бойцов. Путь жизни… усеянный потерянными узелками, шапками, вещами, детскими колясками, заставленный брошенными машинами… где-то бродят собаки и кошки, разыскивая хозяев… а людей продолжают переправлять, – гражданских людей и бойцов из сражений… А везде выстрелы и смерть, выстрелы и битвы.
Враг пока невидим, но какой же ненавистный и непонятный. А его и не нужно понимать – его надо уничтожать, уничтожать как все, что несет смерть.
Женщина устало садится на скамейке автобусной остановки – будет ждать телефонного звонка, от дочери каких-либо распоряжений, потому что в голову не приходит никаких решений. Все время подъезжают автобусы большие и малые, маршрутки, разные автомобили, забирают людей и быстро исчезают, чтобы снова вернуться.
Фото: pravda.com.ua
Совсем недалеко церковь, рядом бабушка кормит ребенка.
По эту сторону моста открываются дороги в мир мира и жизни, и прожитые 10 дней в заблокированном городе под взрывами ракет, бомбами, пожарищами встали перед глазами так зримо. Какими абсурдными кажутся намерения переждать войну не выходя из квартиры – это же нужно было быть такими глупыми.
Женщина сидит безучастная ко всему, а ребенок рассматривает ее внимательно, словно сканирует взглядом, – взглядом, которым все рассматривают только маленькие дети. Сосет печенье и не отрывает глаз, а встретившись взглядом, таким великодушным жестом сует женщине в рот обсоссанный сухарик. Это ребенок ее пожалел, что-то понял маленький, почувствовал и хочет успокоить.
А говорят, что дети жестокие – они такие, как родители, как окружающий мир – его нужно только беречь… И будут люди.
Город Ирпень, 05.03.2022
P.S.
Не знала женщина, еще никто не знал, что город ощетинится перед танками и "Градами", большими и малыми домами, учебными заведениями, библиотеками, церквями – их крышами и стенами, запылают, застонут гневные сосны, развернется под ногами врага земля и вернут рашисты от столицы.
Город сожженный, разоренный, разбитый до основания выстоял и ждет строителей. Выстояли вместе с воинами армии и теробороны, вместе с горожанами – все встали против врага стеною из крика, и навеки останутся покрыты славой – мертвые и живые.
