Жена Сущенко: Как Романа задержали? Днем, в центре Москвы, мешок на голову, затащили в авто – и все. Это Россия G

– Вашего мужа задержали в Москве 30 сентября 2016 года. Как вы об этом узнали?

– От наших консулов. Мы жили в Париже, Рома уехал в Москву на несколько дней и внезапно перестал отвечать на звонки. Три дня был полный информационный вакуум, куда делся человек – непонятно. Я позвонила в украинское посольство во Франции: человек не выходит на связь – что делать? Они дали телефон нашего посольства в Москве, там сказали: "Будем выяснять". Потом появился материал одного из членов ОНК (Общественная наблюдательная комиссия в РФ, мониторит соблюдение прав человека в местах принудительного содержания. – "ГОРДОН"). После мне перезвонили из посольства: "Ваш муж задержан".

– Вы выяснили обстоятельства задержания?

– Днем, в центре Москвы, прямо на улице подъехал микроавтобус, вышли мужики, схватили, надели мешок на голову, затащили в авто – и все. Это Россия. Больше подробностей не знаю, мы с мужем не могли об этом говорить ни в письмах, ни по телефону, ни на свидании.

– Его пытали?

– Говорит, что нет. Когда иностранного гражданина задерживают на территории иностранного государства, обязательно должны уведомить консульство. Россияне этого не сделали. Украинского консула 10 дней не допускали к Роману. 10 дней! Хотя мы уже знали, где его содержат.

– 4 июня 2018 года Московский городской суд приговорил Романа Сущенко к 12 годам колонии строгого режима. Для вас такой срок стал неожиданностью?

– Конечно, нет. Мы были к этому готовы, на оправдательный приговор точно не рассчитывали. Это же российский суд, он никогда не скажет: мол, извините, что продержали вас 20 месяцев, вы невиновны. Наоборот, оглашение приговора длилось ровно семь минут. Точнее, не всего приговора, он засекречен, а лишь резолютивной его части. Обвинение просило 14 лет, российский суд дал 12, проявил "гуманизм". Мы надеемся, что еще хотя бы два года скостят на этапе апелляции.

– Как дети восприняли приговор папе?

– Старшая дочь уже взрослая, ей 26 лет, она журналист, была к такому готова. Младший сын, ему 10 лет, очень болезненно воспринял, расстроился, плакал, мы успокаивали его как могли: "Сынок, это же еще не окончательно..." Если с дочкой мы ездили в Москву на свидание, то сын два года папу не видел. Вообще. Ни разу. В тюрьму детей не пускают, да и дорога в Москву через Минск выматывающая.

– Кто в России, помимо украинских консулов и адвоката Сущенко Марка Фейгина, вам помогает?

– Есть люди, которые носят мужу передачи в тюрьму. Не хочу называть их имен в целях безопасности. Мы отсюда перечисляем деньги, они закупают продукты, вещи, витамины.

– Муж не рассказывал об условиях содержания, чем их кормят в тюрьме?

– Какие-то каши и супы с куриными шкурками. Муж старается не есть то, что там дают, мы передаем ему фрукты, овощи, зелень, лук, чеснок. Еду домашнего приготовления передавать нельзя: ни салатов, ни консервации – ничего. Все должно быть магазинное, запечатанное в вакуумную упаковку и с датой изготовления.

В прошлый раз он был простужен, просил привезти малиновое варенье. В стеклянных банках ничего передавать нельзя. Мы купили малиновый джем в мягкой упаковке. В СИЗО не приняли, потому что "заключенные варят самогон". У меня был шок, ведь там всего 100 грамм варенья было. Рома очень любит финики, мы пытались передать ему финики в вакуумной упаковке. Опять не приняли, "потому что там внутри косточки".

– В камере есть возможность что-то самому себе приготовить?

– Я его спрашивала: "Чем вы нарезаете овощи? Нож же запрещен?" Он ответил, что просят нож у надзирателя, при нем нарезают и возвращают.

– Он в камере не один?

– У него постоянно есть сокамерник, они периодически меняются, сейчас шестой или седьмой по счету.

– Как камера выглядит, муж не описывал? Например, в киевском Лукьяновском СИЗО есть совершенно жуткие, обшарпанные помещения, а есть VIP-камеры, но за отдельную плату.

– Муж знает, что ребенок будет читать, поэтому пишет в письмах: "Мой люкс в пятизвездочном отеле…" Рома – вообще человек с юмором, всегда любил всех подкалывать. Знаю, что в камере есть холодильник, телевизор, стол, две кровати, умывальник и туалет.

– Туалет или, простите, "параша"?

– Думаю, дырка в полу и неогороженное помещение для отправления естественных нужд. Как сказал адвокат: "На дворе XXI век, а в камерах "Лефортово" нет горячей воды". Заключенных раз в неделю водят на 20 минут в душ с горячей водой.

– Прогулки разрешены?

– Во внутреннем дворике размером четыре на четыре квадратных метра, наверху решетка, ходят по кругу – вот и вся прогулка. В камере малюсенькая форточка, если сосед курит – тяжело, Рома не курящий.

Муж говорил, что для него каждый выезд на суд – как выход в мир. Очень радуется любой возможности выйти из камеры, увидеть людей. Говорил, что потом неделю вспоминает каждую деталь, каждую мелочь. 24 часа в сутки находится в камере с чужим человеком, и так почти два года… Сложно, конечно.

– Конфликты с сокамерниками были?

– Говорит, что не было. Подробнее не знаю, нельзя говорить. Он когда на свидании начал рассказывать: "Вот у меня сосед…" – его тут же осек надзиратель: "Об этом не говорим". Если не послушается – свидание закончено.

– 8 февраля этого года вашему мужу исполнилось 49 лет. Не знаете, как в тюрьмах отмечают день рождения?

– Он рассказывал, что получил передачу – печенье, вафельный торт и сок. Угостил соседа по камере. Как в детском садике провел утренник. (Улыбается). Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Я звонила московским родственникам сразу после исчезновения Романа. Они говорили, что ничего не знают. Думаю, когда мужа взяли, ФСБ сразу к ним пришла

– Вы говорили, что информацию муж получает от консулов и адвоката. А еще как?

– Поначалу была полная информационная изоляция: ни писем, ни телефона, ни газет. Ему постоянно твердили: "Украина о тебе забыла, никто о тебе не вспоминает, не надейся". Потом перевели в камеру с телевизором, но там всего два канала – "Первый" и "Россия". Муж рассказывал, что последний сокамерник смотрел телеящик днем и ночью, на всю громкость. Рома чуть с ума не сошел от того, что 24 часа в сутки орал телевизор с российскими новостями.

Когда Марка Фейгина лишили адвокатского статуса, Романа почему-то тут же перевели в одиночную камеру, он три дня там пробыл. Наше посольство ноту протеста направило в российский МИД, спрашивали: "На каком основании?" Там ответили, что муж "представляет опасность для российского государства". То есть человек полтора года сидел с соседями в камере, опасности не представлял, а после резко все изменилось? Думаю, это было психологическим давлением, чтобы Рома отказался от Фейгина.

– Разве не лучше сидеть в одиночной камере, тем более, что очередной сокамерник может не только 24 часа в сутки смотреть телевизор, но и оказаться "подсадной уткой" ФСБ?

– Как нам объяснил адвокат, лучше сидеть не в одиночной камере, иначе не будет свидетелей, и кто угодно может зайти и сделать что угодно. И все, никто ничего не слышал, не знает. Мы же очень боялись и до сих пор боимся, чтобы с ним ничего не произошло в тюрьме.

– Насколько я знаю, ваш муж выписывает российскую "Новую газету", более-менее оппозиционную путинскому режиму.

– Да, читает. Раньше, вплоть до 2017-го, даже на украинские газеты можно было подписаться, муж читал "Зеркало недели". Но с прошлого года подписку отменили, якобы "трудности с доставкой".

– Простите, если мой вопрос покажется грубым, но искренне не понимаю: зачем надо было ехать в Москву, тем более в 2016-м – на третий год войны с Россией, когда уже были десятки украинских политзаключенных Кремля?

– У человека там живет двоюродный брат, который болел. Роман повез ему деньги на лечение, и до этого несколько раз ездил.

– Неужели муж не взвешивал перед поездкой возможные риски?

– Нет, вообще не было подозрений. Человек летел из Парижа, у него был вид на жительство во Франции. Как они это все выкрутили, непонятно.

– До того Роман ни слежки за собой, ни еще чего-то подобного не замечал?

– В Париже ничего такого не было. Когда живешь в свободной европейской стране, по сторонам не оглядываешься. Знаете, это сейчас, задним умом, мы такие умные. А тогда даже в голову подобные мысли не приходили. Ну за что арестовывать? За то, что журналист и работаешь в Париже шесть лет? Он до этого летал во многие страны – и все нормально. Ездил по всему миру. Свободный человек.

– Мир – это одно, Россия – совершенно другое.

– Муж не раз ездил в Москву, и все было нормально.

– Что теперь говорит двоюродный брат, к которому в сентябре 2016-го Роман вылетел из Парижа?

– Я звонила московским родственникам сразу после исчезновения Романа. Они говорили, что ничего не знают. "Как, не знаете? Он ночевал дома или нет?" – спрашиваю. "Нет, не ночевал, но где он, мы не знаем". Думаю, когда мужа взяли, ФСБ сразу к ним пришла, взяла с них подписку о неразглашении. Я с этими родственниками больше не общаюсь.

– Знаете, я была уверена, что вы до сих пор живете во Франции, с удивлением узнала, что вы в Киеве.

– Мы вернулись из Парижа год назад.

– Почему, если не секрет?

– Ну как, "почему"? А на что там существовать? Я не работала, зарабатывал муж. На Западе дорого снимать квартиру и учить ребенка. Да и вообще жить там дорого.

– Сколько вы прожили во Франции?

– Шесть лет. Сын учился во французской и в субботней украинской школах. Плюс мы с ним дома дополнительно занимались. Сейчас он учится в украинской школе в Киеве, нравится, хотя все абсолютно другое, разный подход к системе образования. Там ребенок приходит домой – и никаких домашних заданий уже делать не надо, они все делают в школе.

– А что сына удивило в киевской школе?

– Что надо таскать с собой учебники. Мы каждый день носим рюкзак весом шесть килограммов. Во Франции все учебники остаются в школе, где у детей специальный шкафчик для вещей.

Еще сын несколько месяцев привыкал, например, к оформлению в тетрадях: количество клеточек должно быть таким-то, отступ такой-то. Удивлялся, почему учитель черкает все красным, во Франции в школе все пишут карандашиком, если неправильно – стирают, то есть нет стресса, когда красным все перечеркнуто.

– По вашим ощущениям, рядовые французы понимают, что в Украине пятый год идет война и что напала именно Россия?

– Нет, они всегда были настроены положительно к России. Там же несколько волн российских эмигрантов было. Кремль не жалеет денег на пропаганду во Франции, постоянно запускает фильмы о "гражданской войне в Украине", что РФ вообще не имеет никакого отношения к событиям последних лет. Россия настолько цинично и агрессивно продавливает свою информационную повестку на Западе – начиная от культуры, заканчивая политикой, – что голоса украинцев тонут.

Французы – вообще очень закрытый народ, живут своей страной, происходящим в мире особо не интересуются. Во всяком случае мне так показалось. Многие вообще считают Украину частью России. Они очень мало о нас знают, некоторые вообще спрашивают: "Украина? А где это?"

– Как думаете, почему Кремль так вцепился именно в вашего мужа?

– Не знаю, почему выбор пал на нашу семью. Очень сложно сказать. Суд проходил в закрытом режиме, они считают, что там "гостайна". Что за доказательства предоставили, какой "шпионаж", в чем конкретно это выражалось? Никто до сих пор ничего не знает.

– В мае прошлого года вы написали письмо первой леди Франции с просьбой оказать содействие в освобождении мужа. Что вам ответила Бриджит Макрон?

– Месяца через три прислала ответное письмо со словами поддержки, написала, что они в курсе нашей ситуации и будут делать все возможное для освобождения моего мужа.

– И?

– Как видите, пока ничего в судьбе мужа не изменилось.

– Кто на Западе вас поддерживает и системно мониторит в том числе ситуацию вокруг Романа Сущенко?

– К сожалению, никто. Мы были в Amnesty International, как только Романа арестовали, там выразили – ну как сказать? – озабоченность.

– Глубокую?

– (Улыбается). Очень.

– А политики?

– (Качает головой). Ну о чем вы говорите?.. Нас очень поддерживает агентство "Укринформ", где Роман проработал 12 лет. Мы с ними координируем все акции в поддержку мужа.

– Вы встречались с президентом Украины Петром Порошенко?

– Два раза, сначала – после возвращения из Парижа, и недавно – когда он собирал родственников украинских политзаключенных Кремля. Он нам рассказывал, какие шаги предпринимаются для освобождения, слушал наши предложения.

– Вы так вздыхаете…

– На встрече послушала истории родных других политзаключенных… Болит, конечно, потому что все это сложно, долго, выматывающе. Девочки рассказывали, как больше четырех лет пытаются мужей вытащить, которых взяли в плен и увезли в Донецк. Крымские татарки были, рассказывали, как их многодетные семьи без отцов остались. Я смотрела на них, слушала их истории и понимала: все затянется на годы.

Украина же постоянно предлагает на обмен задержанных у нас граждан РФ. Но этого человека в Кремле собственные граждане не интересуют. Что должно произойти, чтобы на Путина снизошло озарение и он наконец отпустил заложников, сказать сложно.

– Думали, как проведете с мужем первый день его освобождения?

– Ой, я бы его обняла, прижалась бы к нему крепко-крепко и просто молчала. Мы ждем его каждый день, скучаем очень.

Знаете, когда мужа арестовали, я месяц не решалась сказать об этом сыну. Говорила: "Папа уехал в командировку, пока ты был в школе, папа звонил и передавал, что очень-очень тебя любит". Днем плакала, потом умывалась, забирала сына из школы и весь вечер изображала, что мне хорошо, весело, что у нас ничего не случилось.

Но сразу после ареста мужа мне же постоянно звонили друзья, знакомые. Сын слышал обрывки разговоров… А потом случайно на компьютере увидел фото мужа в суде. "Это же папа! Что с ним?" Сын так разволновался, его трусить начало. Пришлось рассказать. Он, бедный, так испугался. А сейчас сын пишет письма папе, рисует для него. И очень-очень ждет, постоянно говорит: "Если папа приедет, я его никуда не отпущу, всегда буду с ним, больше он никуда без меня не пойдет".