+12 Киев
Я не верю, что кто-то с войны возвращается "легко и подпрыгивая". Вижу, что очень многие люди телом вернулись, а душой, мозгами не смогли
– Как для вас началась война и как она изменила жизнь?
– Война сделала мою жизнь более прозрачной и однозначной. Белое – черное, свои – чужие. 2014 год отнял у меня потуги на политкорректность и толерантность. Я думаю, что это хорошо.
В 2014 году у моего мужа и сына Олексы было такое соревнование: кто первый убежит из дома на войну. Сын убежал первым. Как только он вернулся после ранения домой, тут же убежал муж. Просто у них стояло условие, которое они не имели права нарушить: кто-то один должен оставаться дома. Олекса был добровольцем в "Азове". А муж Владимир пошел по мобилизации в 14-ю бригаду. Практически все время они провели в Красногоровке. В 2016 году Владимир вернулся домой.
– Каким был этот период для него и для вас?
– Наверное, это был очень тяжелый период. Я уже на тот момент очень хорошо знала принципы общения с военными – никого не расспрашиваю, не задаю глупых вопросов, не лезу со своими комментариями. Если человек хочет что-нибудь рассказать, он рано или поздно сам расскажет.
Я не верю, что кто-то с войны возвращается "легко и подпрыгивая". Вижу, что очень многие люди телом вернулись, а душой, мозгами не смогли, они разорванные ходят. Мне кажется, что мужу удалось вернуться с войны достаточно быстро и не покалеченным. Целым и телом, и мозгами, и душой.
Справиться со сложностями помогла глина. Он просто гончарствовал, гончарствовал, гончарствовал и мало говорил. В принципе, это можно назвать арт-терапией или психологической реабилитацией. И так он вернулся к собственному делу жизни. Та же мастерская, тот же круг, та же глина, тот же Довган. Единственное, что изменилось, и это хорошо, – он изменил цветовую гамму. По возвращении окончательно переключился на цветное. И опять же это прекрасно, потому что цвет тоже лечит.
С началом полномасштабного вторжения, наверное, с полгода Владимир вообще в мастерскую не заходил. Нечего отдать, нечего спросить
– Что вы делали, чего ожидали на пороге полномасштабного вторжения? Готовились ли сами, что делали с бизнесом?
– Большую войну все ждали, просто никто не знал, когда и как это начнется. Все время находиться в стрессе и на низком старте – это тоже нездоровое. Ты просто знаешь, что это произойдет. Это как о смерти. Ты знаешь, что когда-нибудь умрешь, но ведь это не значит, что надо постоянно ожидать смерти. Ты просто знаешь, что это будет, но не знаешь когда. Ну и желательно, чтобы не сегодня.
На тот момент мы вообще проходили прекрасный курс для семейного бизнеса – о роли второго человека в ветеранском бизнесе. Чтобы не было так: один – бизнесмен, а другой борщи варит. И именно 24 февраля у нас должна была быть защита проектов. Однако этого не произошло. Случилось другое, ужасное. Этот день начался еще ночью. Я бы все проспала, честно говоря, но Довган не проспал: "Вставай. Война. Собирайся". – "Может, тебе показалось?" – "Мне не показалось".
Звоню сыну. Олексе тоже не показалось. Мой муж уговаривал меня уехать, мой сын уговаривал свою жену уехать. И единственный аргумент, заставивший меня согласиться на то, что женщин все-таки вывезут, – это то, что я была только после операции. Мне нужен был постоянный доступ к хирургу. При всем творчестве и романтичности я прекрасно понимала, что в городе, который бомбят, свободный доступ к хирургу вряд ли возможен. Поэтому муж нас вывез к родственникам во Львовскую область. Вывез и сразу двинулся назад. Возвращался среди российских танковых колонн. Владимир доехал до Киева и был там постоянно. Учитывая возраст, в армию второй раз он не пошел. Но если нужно, то уйдет. Ну, по крайней мере, патроны подавать, но супервоина из него сейчас, к сожалению, уже не будет.
Владимир Довган за работой. Фото из семейного архива
– Каким был этот год для вас и вашей семьи, для вашего бизнеса?
– Сумбурный год. Первые полгода мы вообще не виделись. Меня выгнали из дома, заботились о моей безопасности. Я очень хотела вернуться. В конце концов допросилась, меня на секундочку в дом пустили и больше меня выгнать из дома не смогли. Уже не было того аргумента о доступе к хирургу. А муж в это время занимался волонтеркой, собственно, мы этим постоянно занимались, помогали войску. Даже награду получил за это.
Но мастерская открыла свои двери не сразу. Когда он вернулся с войны в 2016 году, то мастерская начала работать сразу. Как в книге написано: когда гончар возвращается домой, то он идет не к жене, а к бабе. А баба – это куча глины, которая выстаивается. Первой идет обниматься с бабой. А вот с началом полномасштабного вторжения, наверное, с полгода Владимир вообще в мастерскую не заходил. Нечего отдать, нечего спросить. А потом понемногу втянулся.
Касательно возобновления бизнеса. Мы не первый день этим занимаемся. Владимир попробовал керамику в 1991 году и больше не смог себе отказать в удовольствии быть гончаром. В 2007 году мы переехали в Киевскую область в село Хотов и сделали гончарную мастерскую в собственном дворе. Так все и началось. У нас есть свой фан-клуб, и работы не лежали долго на полке. То есть, грубо говоря, на подарки постоянные клиенты что-нибудь покупают. Поэтому были заказы, количество этих заказов со временем увеличивалось. А потом нам помог Украинский ветеранский фонд.
Мы очень давно хотим сделать пространство для пропаганды гончарного дела, чтобы можно было людям показывать, рассказывать, обучать и встречаться с профессиональными гончарами, проводить мастер-классы, обучать детей. Таких арт-пространств для гончаров нашей стране действительно не хватает. Мы еще в процессе написания проекта. Сами себе ответили честно: мы не хотим масштабироваться. Потому что масштабироваться – это изменять принципам философии этой мастерской. Это переход немного на другие вещи, немного больше коммерции и меньше творчества. А нам интересна именно социальная составляющая, которую мы очень хотим, но финансово не могли себе позволить. Потому что даже закупка дополнительного оборудования – это очень дорого. Расширение пространства – это очень дорого. Мы подали документы на конкурс проектов "Варто 2.0" и победили. Теперь мы создаем свое собственное пространство.
– На каком этапе реализация проекта сейчас?
– Мы хотим, чтобы гончарство в этом случае рассматривали не просто как творчество, а как возможность дать людям почувствовать свои корни. Гончарное ремесло для Украины знаковое. Это то ремесло, которое за ней идет или впереди нее идет. Оно неотъемлемое, оно просто часть Украины, часть украинской самобытности. Это корни, его нужно знать и понимать.
Сегодня мы продолжаем делать то, что и делали, – гончарство, волонтерка и создание пространства. Сейчас все в процессе строительства. Наше пространство будет на основе мастерской. Мы сделаем мансардный этаж.
На первом этаже размещается техническая часть – печи, например. Нельзя находиться в помещении, где включены печи и идет обжиг. Там нельзя быть в это время. Та часть, которая сейчас является мастерской, так и остается мастерской для работы одного гончара. Одновременно больше четырех человек максимум поместиться не могут в том помещении.
Второй этаж – это чердак с высокой крышей. Там размещаем пространство для того, чтобы можно было уже работать с большим количеством людей, чтобы можно было учиться там. Также там будет небольшое пространство, чтобы можно было принимать гостей, как арт-резиденция гончаров. Арт-резиденция требует постоянного проживания на локации, где-то месяц времени. То есть небольшая часть этого пространства на втором этаже позволит принимать такого гончара, который будет реализовывать какие-то свои замыслы в определенный период времени. То есть ему не нужно будет снимать гостиницу. Вот он здесь живет, здесь работает.
Как только пространство будет готово принимать туристов, наша локация будет внесена на туристическую карту. У нас уже есть определенные договоренности с туристической компанией. Также мы хотим позаботиться об образовательной составляющей нашего проекта. Мы ведем переговоры с учебными заведениями, чтобы дети смогли проходить уроки трудового обучения у нас в пространстве.
Если все получится, дети смогут по желанию попробовать быть гончарами, научиться гончарству, находясь прямо в школе. Заканчиваете школу – и кроме всего у вас есть ремесло в руках, у вас есть возможность гончарствовать, вы умеете это делать. Единственное, что, как всегда, бюрократия, как всегда, много препятствий в отношении бумаг и так далее. Но было бы желание, все сможем преодолеть и воплотить в жизнь идею. У нас есть это желание. Достаточно ли такого желания у администрации школы? Посмотрим.
Работа Владимира Довгана. Фото из семейного архива
– В вашей мастерской муж занимается именно творческой частью. А вы причастны к творческому процессу?
– К творческому процессу в прямом смысле не причастна. Но как можно быть не причастной совсем, если ты живешь в одном доме с гончаром? Нет, это невозможно. У меня другие роли. Я иногда выступаю в роли критика, иногда – как посредник между заказчиком и гончаром. Потому что бывает, что они говорят на разных языках. Иногда я могу акцентировать внимание на чем-то интересном. Могу сказать: "Смотри, какая интересная штука, ты такого еще не делал". Хотя редко мне это удается, Владимир сам скорее находит что-нибудь новое, чего он еще не делал. И, конечно, все, что касается общения с государственными органами, все, что касается документов, все, что касается банкинга, все, что касается закупок, – это моя парафия.
У меня есть талант к организации. В свободное от гончарной мастерской время я работаю в картинной галерее управляющей. А еще в свободное от галереи время я забавляюсь учительством биологии в школе. Тяжелее всего, кстати, дается управлять Довганом-старшим. Это нереальная задача на практике. Это практически фантастика. Управлять творческой личностью, с которой живешь в одном доме, невозможно. Можно только подстраиваться. Но это семейный бизнес, ветеранский бизнес, где каждый берет на себя ответственность, где каждый уважает друг друга и где у каждого есть общая цель. У нас есть цель, и мы двигаемся в одном направлении. Посмотрим, куда оно нас приведет.
