Жена композитора Поклада: Наш дом в Ворзеле россияне заминировали. Чего они хотели? Чтобы 80-летний композитор подорвался, открывая крышку пианино?
То, что вы видели в Буче, происходило и в Ворзеле. Наша улица Тюльпановая была практически вся усыпана телами. Россияне абсолютно не смотрели, кто идет – расстреливали всех
– Светлана, у вас большой дом в Ворзеле, где вы практически постоянно живете с мужем, мамой и двумя собаками. Но у вас есть и квартира в Киеве. Случилось так, что вы остались под Киевом во время вторжения россиян. Каким был ваш первый день войны?
– Когда спрашивают, что за все это время было самым страшным, то скажу, что это самые первые взрывы. Я думаю, вся Украина встретила день 24 февраля одинаково. Никто не верил, что такое может произойти в принципе. Были мысли, что, возможно, россияне захватят военные объекты. Но когда мы поняли, что творится в Гостомеле (мы по прямой всего в пяти-семи километрах от аэродрома), было уже поздно что-либо предпринимать. Часов в восемь утра над нашим домом полетели вертолеты-истребители, и мы поняли: все, это конец света. Летела армада. Так много их было!
В тот день мы вообще ничего не понимали. Это уже потом научились отличать, где работает наша артиллерия, а где – те мрази. Мы подумали, что нас начали бомбить. Первая эмоция – абсолютная паника, которая перекрыла все. И страх. Вы знаете, говорят, что от страха зубы стучат. Я никогда не знала, каково это. Впервые в жизни я услышала стук собственных зубов. И абсолютное оцепенение. Но у меня хватило сил выглянуть в окно, и я увидела, как они летят. Буквально через сутки начался кромешный ад – шел бой за Гостомель. Когда начала работать тяжелая артиллерия, мы уже не понимали ничего, было просто страшно.
– Как вы пережили весь этот кошмар?
– В первые дни мы не прятались в подвал, поскольку не понимали, что происходит и как с этим жить. Но когда стали рядом рваться снаряды, мы собрались с соседями, кумовьями и забрались к нам в подвал. Поначалу просто сидели на стульчиках, полагая: переживем эту бомбардировку и разойдемся по домам. Но примерно 27 февраля мы поняли, что ад не на один день, и начали обустраивать себе бомбоубежище. У нас большой подвал, поставили там кровати, стол. В первые дни у нас были вода и газ. Если те условия можно назвать комфортными с учетом всего происходившего, то мы чувствовали себя вполне комфортно. Ровно до того момента, когда пропали свет, вода, газ и связь. Это произошло одномоментно.
Мы практически жили в подвале. Очень повезло, что это дача в Ворзеле – у нас в погребе была еда и консервация. Мы не голодали. У всех были генераторы, мы подзаряжали телефоны, хотя смысла практического в этом никакого не было – связь отсутствовала. Но сам факт – надо было держать телефоны наготове, вдруг позвонят. Я нашла крохотный приемник Sony 1975 года выпуска, поставила батарейку, мы начали слушать радио – Единые новости. И стали получать хоть какую-то информацию, узнали, что происходит в Харькове и Киевской области.
К началу марта мы услышали бой совсем рядом – это бомбили колонну в Буче. Я хорошо запомнила один вечер. К тому времени мы настолько привыкли к взрывам, что уже начали понимать, где бьет "Град", где "Смерч", где летит крылатая ракета, стреляет танк или гаубица. Оккупанты перли, как тараканы. Однажды ночью мы вышли на улицу и обомлели: небо было абсолютно красное – потом мы узнали, что это в Микуличи зашли кадыровцы. Зная, что наши умеют пользоваться "коктейлями Молотова", и в страхе, что их колонну подорвут, они жгли все, что попадалось по дороге. Так рассказывали потом очевидцы.
В это время в Ворзеле еще не было россиян – они прорывались по Варшавке и шли на Бучу. Первый бой мы услышали, когда на Вокзальной разбили колонну. Это было очень страшно – мы все слышали своими ушами. Через день или несколько дней – сложно понять, поскольку мы потеряли счет времени, не соображали, какое число, какой день недели, – мы услышали грохот уже на своей улице.
Знаете, человеческая натура странная: вместо того, чтобы поглубже закопаться в подвал, мы побежали наверх посмотреть, что происходит. И увидели колонну, которая прет мимо нашего дома. Было 60–70 машин – танки, БТР, БМП и на броне – десятки людей с автоматами, направленными на наши дома. Среди нас был отставной полицейский – он крикнул: "Немедленно от окон, и не прикасаться к занавескам!", потому что любое шевеление занавески – это выстрел. Эти твари очень боялись украинских снайперов. Мы буквально попадали на пол и выползли со второго этажа.
В тот день в дом наших кумовей, пробив забор, въехал танк. Они проверяли дом, награбили все, что видели, вплоть до влажных салфеток. Вот ублюдки такие. К нам во двор не заехали, только мотались туда-сюда мимо нашего дома.
Вот тут начался ад – уже у нас, в Ворзеле. Это третья серия после Гостомеля и Бучи. Россиян начали накрывать артиллерией прямо в нашем поселке. Это ужас – взрывы в нескольких метрах от дома. Кошмар! Мы не выходили из подвала вообще. Я молила Бога только об одном: чтобы ракета не попала в наш дом. Потому что это пожар и мы бы все заживо сгорели.
Колонны разбивали одну за другой. Одну разбили, их нет. А на следующее утро опять колонна. Этих разбили – еще колонна. Они ползли, как тараканы, – через Немешаевское поле, через кладбище, ползли, ползли и ползли нескончаемым потоком. Это было что-то неописуемое.
В один день все стихло. Периодически шли бои. Бомбить Ворзель было невозможно, потому что много мирных жителей осталось, не все жители поселка успели уехать 24-го и 25 февраля. Поэтому нас накрывать артиллерией было бы убийством – нас берегли. А численность российских уродов росла. Они сначала ездили, а потом начали ходить.
Я уже говорила, насколько страшны были взрывы, но в те дни мы поняли, что страшнее всего – автоматные очереди. Они начали расстреливать людей. Все, кто попадал в поле зрения, становились потенциальными жертвами.
То, что вы видели в Буче, происходило и в Ворзеле. Наша улица Тюльпановая была практически вся усыпана телами. Россияне абсолютно не смотрели, кто идет: ребенок, старики, женщина – просто расстреливали всех. Когда мы периодически пытались выскочить из подвала, найти какую-то точку, чтобы поймать связь и рассказать, что с нами, только услышав шум техники, разбегались с бешеной скоростью, потому что понимали: кого-то только что убили, следующие – мы. Эти автоматные очереди до оцепенения доводили. Было очень страшно.
– Когда открылись первые гуманитарные коридоры, вам не удалось уехать?
– Наши соседи стали пытаться уезжать. Не все было просто. Кто-то попадал под обстрелы, но люди не оставляли попыток спастись. Мне несколько раз удавалось дозвониться в Киев, и мне говорили, что нас пытаются спасти, нас вывезут. В какой-то момент мы остались втроем – я, мама и Игорь Дмитриевич. Стало очень страшно. У нас заканчивалась вода – остался всего один бидон, из еды что-то было, но готовить в полевых условиях – это невероятно. Напряжение огромное.
В этот момент включилась логика. Не знаю, куда она пропадает в мирной жизни, в остальное время. Я вдруг вспомнила, что в старом примусе есть немного бензина, залила его в генератор, к которому никогда в жизни не подходила, умудрилась его завести и подзарядить наши телефоны. Как только включила – мне посыпались сообщения: вас попытаются спасти, за вами приедут. Тогда мы не знали, что Алеся Бацман и Дмитрий Гордон бросили клич, чтобы нас вывезти. Я быстро достала маму и Игоря Дмитриевича из подвала, мы оделись и стали ждать. На окнах были опущены роллеты. Мы боялись нос высунуть, но я приоткрыла роллеты. Ждали часа полтора.
И вот тут за окном появился знаменитый Костя в красной куртке. Я назвала его ангелом. Я ни на секунду не испугалась, открыла ему окно, а он сказал: "Я от Димы Гордона, не бойтесь. Я Костя". Он тычет мне документы, а я говорю: "Не надо, все в порядке". Я тщательно спрятала документы о присвоении Игорю Дмитриевичу звания Героя Украины. Я понимала, раз эти твари стреляли во всех подряд, то читать, что он – композитор, никто не будет. Просто увидят слова "Герой Украины" – и сразу убьют. Это единственная из наград, которую я забрала. Остальное осталось дома, и это все разграбили.
Мы сели в машину, перекрестили дом и поехали. Ехали наобум, без коридоров, без сопровождения. Оставаться было равносильно смерти, рано или поздно закончились бы и еда, и вода. А оккупанты зверели с каждым днем.
Когда нас Костя вез, я ему сказала, что так просто не могу с ним расстаться и мы должны обязательно встретиться. Обменялись телефонами. В дороге поговорила с Алесей, рассказала, что нас спасли.
Мы приехали на эвакуационный пункт в Белогородку. В толпе я услышала голос: "Есть тут кто-то из Ворзеля?" Женщина спросила, как мы пробрались, у нее родители там, на улице Декабристов. И я подвела ее к Косте. Он не задумываясь сказал: "Я их завтра вывезу". И тогда он сделал второй рейс и вывез их.
На третий день мы с ним созвонились, поговорили, и он сказал: "Знаете, Светлана, наверное, я буду вывозить людей из Ворзеля". И вот с 11 марта по сегодняшний день он ежедневно ездит в Ворзель и уже вывез более 170 человек. Мы организовали гуманитарный штаб – собрали деньги, закупили много продуктов, возили их для ворзелян. Костя там главный. Он взял миссию по непосредственному спасению людей.
– Это звучит нереально, учитывая, что какое-то время поселок контролировали россияне и по дорогам было небезопасно передвигаться.
– Сначала эти и не разрешали ничего возить, отбирали еду, сигареты, вещи – все. Но Костя нашел доходчивые слова, они к нему привыкли и уже пропускали, говорили: "Да едь уже, самоубийца. Что с тобой поделаешь?!" Было много страшного. В него несколько раз стреляли, он попадал под обстрелы. Когда ракетами обстреляли автомобиль, он был ранен. Когда дали вторую машину, мы бросили клич, что нужен еще один водитель. Вызвался помогать парень, но ему не разрешили ехать – россияне положили за пазуху гранату и сказали: "Еще раз увидим – убьем". Поэтому мы нашли ему напарницу Зоряну, которая очень помогала. Она с Костей ездила, ей разрешили. Так мы попытались спасать наших, ворзельских.
Пусть Лукашенко говорит что угодно, что Беларусь не вступала в войну, но это неправда. Они тут стояли, в Ворзеле
– Вы что-то знаете о людях, которые захватили Ворзель? Кто это был?
– В Ворзеле было три ротации оккупантов. Первыми зашли уроды, как говорится, пушечное мясо. Их послали на смерть, и они вокруг себя сеяли смерть.
Вторая ротация – это белорусская бригада. Они стояли с белорусскими флагами. Пусть Лукашенко говорит что угодно, что Беларусь не вступала в войну, но это неправда. Они тут стояли, в Ворзеле. Об этом, кстати, нигде не говорили. Но это факт. Костя об этом тоже много раз рассказывал. Даже если бы не было флагов, белорусов легко узнать по говору, по акценту. Так вот с белорусами он смог договориться и стал возить гуманитарную помощь. Они не то чтобы лояльно настроены были, но, во всяком случае, позволяли доставлять людям продукты.
А потом зашла Псковская десантно-штурмовая дивизия. Вот эти уже абсолютные ублюдки. Они считаются элитой российской армии. Так вот эта "элита" жила в нашем доме – мылись, в бильярд играли, спали, разграбили дом и напоследок еще заминировали! И это при том, что они точно знали, в чьем доме живут – видели в кабинете афиши, фотографии с российскими звездами, награды. Я понимаю, искать логику в голове уродов не имеет смысла. Но чего они хотели? Чтобы 80-летний композитор вернулся домой и подорвался, условно говоря, открывая крышку пианино? Вот только недавно мне позвонил сосед и рассказал, что у него на шкафу гранату нашли. Все дома на нашей улице заминированы. Реально страшно по участку ходить.
– Как вы узнали, что у вас в доме были растяжки? Вас предупредили или вы сами заметили?
– Я взрослый человек и понимала, что рваться в Ворзель, где стояли россияне, где только закончились боевые действия, нельзя. Чтобы не мешать нашим мальчикам делать свою работу. К тому же только на днях завершилась зачистка в области. Россияне же своих побросали. Их там много бегало по округе. Нашли диверсантов на пекарне в Ворзеле, в Гостомеле.
Пару дней назад Костя сказал: "Вам не надоело в зимних сапогах ходить? Можем съездить к вам домой". И мы организовали колонну, повезли гуманитарную помощь и сами поехали.
Многие дороги заминированы, много подъездов в сторону Бучи, Ирпеня, Ворзеля. Более того, подорваны мосты. Когда я впервые увидела результат боев – разрушенные дома, обгоревший лес, раздавленные танками машины... Зрелище не для слабонервных. Ребята, с которыми я ехала, сказали, что много техники уже расчистили. Там были страшные бои. Россияне отходили и зверствовали как могли.
В Ворзеле была мирная обстановка, светило солнце, тепло. А потом я увидела на улице тело убитого человека, которое не забирает никто. И это вернуло в реальность – война рядом, она никуда не ушла. И так будет, пока не объявят официально: "Все, мы победили фашизм и страну-убийцу".
Было страшно заходить в дом. Замки сорваны, двери сломаны, в доме... Смотрите фото – сами все увидите. Конечно, свинарник. Жаловаться не стану. Дом цел. А многим вообще некуда вернуться. Одна ракета одного маньяка – и в миг все обращалось в пепел. Гибли и люди, и собаки. Из милого курортного городка россияне сотворили филиал ада.
Вечером я увидела по телевизору репортаж, как выглядят растяжки. Более чудовищного орудия преступления нет – тонкая леска, и на ее конце мина. Если человек не заметит, заденет – взрыв. Это подло. После этого Костя сказал: "Слава Богу, ваш дом очищен". Вот так я узнала, что у нас тоже были растяжки. Они в кабинете поставили растяжку! Вторая была в гостиной и третья – в подвале. Вот одна из причин, почему возвращаться домой нельзя до тех пор, пока саперы не поработают.
Я по дому ходила не опасаясь, мне сказали, что дом проверили. Но когда узнала, что дом минировали, меня трясло, как, наверное, только в первые дни войны. Я понимала, что Игорь Дмитриевич мог зайти в кабинет или открыть крышку пианино и погибнуть. Понимаете, в кабинете композитора была растяжка! Не могу представить, если бы у меня на глазах подорвался мой муж или я бы у него на глазах... Или моя мама... Я не могу осознать. У нас сад, 56 соток. Разве я возьму лопату или грабли? Я буду бояться. Кто знает, что эти твари не закопали что-то. Как что-то можно заметить в саду? Это подлые убийцы!
Убеждена, ад – не то место, куда россияне могут спуститься. Для них надо создать более страшное место. Даже черти, которые варят смолу, не примут их. Для этих тварей даже в аду места нет. Россия – страна убийц, которая воспитала убийц, которая считает, что во всем права. А я считаю, эта страна не имеет права на существование. Она должна умереть вместе со всеми, кто там живет.
Я, бывает, смотрю видео, что россияне о войне в Украине думают. И понимаю: сейчас к нам приехали их малолетние ублюдки воевать. Но вы послушайте, что говорят люди моего поколения. Это же ужас! Люди, чьи родители прошли через Вторую мировую войну, оправдывают каждый шаг своего маньяка Путина. Там нет такого, что одно поколение, которое знало о войне то, что знаем мы, думает одно, а другое поколение, не знавшее войны, думает иначе. Ничего подобного. Они все одинаковые. Из 140 млн если и раздастся тысяча голосов – это ничего не значит. Эти голоса утонут в сотнях миллионов других голосов. Россия сама по себе в принципе – мертвец. Может быть, на ее просторах когда-нибудь и появится адекватный народ. А сейчас это 140 млн неадекватных людей, которых будет бояться весь мир.
– Сейчас все происходящее остро воспринимается. Но многие за поребриком считают, что скоро все забудется и будет, как раньше...
– Ничего не будет прощено! Я лично им ничего не прощу. Не прощу, что Игорь Дмитриевич лежал в подвале и стонал, а у меня заканчивались лекарства. Не прощу, что моя 83-летняя мама на несколько дней просто разума лишилась от горя и ужаса. Такое разве можно простить?! Я не понимаю, почему Путин хотел убить конкретно композитора Игоря Поклада? Вопросов миллионы. Ответов на них нет. Взросла страна убийц, вот и все.
– У вас в доме висит много фотографий Игоря Дмитриевича с российскими знаменитостями. Они приезжали к вам в гости. Скажите, кто-то из них пытался с вами связаться? Если не поддержать, то хоть узнать, живы ли вы?
– Нет. Ни один. Больше скажу, я даже с призывом обращалась к друзьям-россиянам. Все промолчали, попрятались по норам. Ни те, кто сидел у нас дома, ни те, кто выступал на сцене, – ни один человек... Вот понимаете, если мы, украинцы, все разные, то россияне все одинаковые. Ни слова поддержки. Ничего!
Я знаю, многие украинцы пытались нас спасти. Участие сотен людей и непосредственно Алеси и Дмитрия Ильича сыграло ключевую роль. Я всю жизнь буду молиться за всех, кто пытался нас спасти, и за наших мальчиков из ВСУ, и за всех, кого уже с нами нет. То, что мы победим, не сомневаюсь. Зло будет наказано обязательно.