Потери российских оккупантов
1 178 610

ЛИЧНЫЙ СОСТАВ

11 396

ТАНКИ

431

САМОЛЕТЫ

347

ВЕРТОЛЕТЫ

Дана Яровая
ДАНА ЯРОВАЯ

Советник заместителя министра обороны Украины

Все материалы автора
Все материалы автора

Отхаркивать все эти переживания мы будем много лет. Как и наши дети. Поэтому заботьтесь о себе, останьтесь здоровыми до победы. Разве только нам, старым ПТСРникам, победу праздновать?

Много букв, но прочтите, ибо многим из вас это может пригодиться. А может, кому-то, кому вы видите, что нужна помощь.

– Яровая, а как тебе удается оставаться такой оптимисткой? – очень часто спрашивают меня.

– Так вы не видели, что лежит в моей косметичке, – шучу я.

У меня нет для вас таблетки, которая решит все ваши ментальные проблемы, но у меня есть рассказ о посттравматическом стрессовом расстройстве. Мой личный. В далеком 2017 году, когда я ушла из Министерства обороны, покинула волонтерство, оставила только опеку над детьми погибших, впервые в жизни я поймала свой родной ПТСР.

А произошло это совершенно неожиданно. Ровно 14 октября – в День защитника и защитницы (ага, триггером может быть что угодно) – я сидела и работала. В какой-то момент я поняла, что сейчас потеряю сознание. В моем кабинете сидел старший ребенок, ему тогда было восемь лет. Я попросила его позвать людей из соседнего кабинета (менеджеров, бухгалтера), сын был увлечен игрой на компьютере, поэтому не понял моего состояния.

Я открыла дверь своего кабинета, дошла до соседнего, открыла дверь и сказала лишь одну фразу, которая не свойственна мне: "Вызовите "скорую". И упала без сознания, как в дешевом триллере. "Скорая" приехала. Измерила давление, оно было 60 на 30. Нет, я не перепутала, именно такие цифры зафиксировала "скорая". Они начали реанимационные мероприятия, пытались забрать меня в больницу, долго сидели возле меня, но, когда я почувствовала себя немного легче, я написала отказ от госпитализации.

Когда меня привезли домой, мои друзья-врачи, которых у меня много, начали бить тревогу. Единственное, на что они меня уговорили, – это обратиться в частную клинику и сдать анализы. Потому что был выходной и уже близко к ночи. Во всех медицинских документах в графе "диагноз" стояли четыре буквы и вопросительный знак. ТЕЛА. Я не знала расшифровку этой аббревиатуры, и мне было очень плохо, поэтому я тихонько лежала дома и ждала, когда мне станет лучше. Анализы пришли, вот тут начался настоящий водевиль.

Мне звонили из клиники и требовали, чтобы я поехала в Институт имени Амосова. Мне звонили по телефону из этого заведения и требовали, чтобы я приехала к ним. Я отказывалась. Но тут мне позвонил по телефону Андрей Гук, врач Института нейрохирургии, мой старый товарищ со времен Майдана, и в неожиданной для меня форме общения начал кричать.

"Яровая, ты понимаешь, что у тебя легочная тромбоэмболия? Что ты умереть можешь в любую минуту! Ты должна вызвать "скорую" и ехать в Амосова, там тебя ждут".

Я пыталась сказать: "Ну ок, я сейчас сяду за руль и приеду. Какая "скорая"? У меня гипотония. Зачем скорая? Я сама доеду. Зачем кислород? Да мне не очень плохо".

Если коротко, через 20 минут я оказалась в кардиореанимации Института Амосова, под миллионом датчиков, с катетерами по всему телу, голая, под одной белой простыней. У меня отобрали телефон, о чем я больше всего бузила. На все вопросы к врачам, почему отобрали телефон, мне отвечали: "Он может влиять на показатели датчиков". На что я отвечала: "У вас телефон в кармане, я его вижу, он не влияет на работу датчиков?" Мне не давали вставать даже в туалет. Возле меня лежали тяжелые больные после операции на сердце. Свет в кардиореанимации не выключают, вдруг кого-то надо будет доставать с того света. Мизансцена "обернись в ту беленькую простынку и ползи в направлении кладбища".

Где-то посреди ночи, когда я только задремала, возле меня начало бегать большое количество врачей с требованием бодрствовать. На момент сахар в крови упал до 1,9 ммоль/л. По мнению врачей, я должна была быть в коме, но почему-то задержалась.

Чтобы долго не писать, к лечению подсоединился психотерапевт Института имени Амосова, потом меня отправили в Киевский военный госпиталь для лечения. Затем присоединился психотерапевт военного госпиталя. Она меня учила дышать, расслаблять мышцы. Я двое суток плакала и по требованию психотерапевта удаляла переписки с номеров телефонов тех, которые уже никогда не будут отвечать. Я прощалась с моими друзьями.

Ну а потом. Как раз ко Дню памяти Иловайска (потому что самую тяжелую психологическую травму я получила после Иловайска и запорожского морга, когда мы помогали выдавать тела, части тел наших военных, даже моих друзей), меня в первых числах сентября начинало накрывать. Но я уже знала это состояние, я знала, кому звонить по телефону и что делать. И когда я пишу: покупайте годовой абонемент к психиатру, я не шучу.

Иметь проблемы с ментальным здоровьем в условиях, в которых мы живем уже третий год, – это нормально. Обращаться к врачам, когда вы не вывозите, – это нормально. Пить таблетки в начале депрессии и выгребаться с самого дна депрессии – это разные вещи. Просто поверьте. Обращаться к психиатру в наших условиях – нормально.

Вы не станете психом, у вас не появится поломка гена, вы не схватите шизофрению. Это гриппом болеют все вместе, а с ума сходит каждый отдельно. Единственное, что можете подхватить, – это биполярочка, но поверьте, так везет не всем, только некоторым народным депутатам.

Вы не станете наркоманами от антидепрессантов. У вас не будет ломки после их отмены. И поверьте, лучше пить их, чем схватить инсульт, и в лучшем случае вы умрете сразу, в худшем – будете лет 15 ходить под себя. Это уж как повезет вам и вашим родным. А еще это гораздо лучше, чем удариться в алкоголизм.

Поэтому. Не вывозите – к врачу. Не хотите жить – к врачу. Не спите по ночам – к врачу. Не едите или едите слишком – к врачу. Что-то болит, но не находят органические проблемы – к врачу. Все болит – точно к врачу. Не ждите дна депрессии, когда вы уже ничего не захотите, даже возвращаться в нормальное состояние. И еще, как и в любой профессии, не все психиатры, психологи, психотерапевты одинаково полезны. Найдите своего.

Ну и в заключение. Отхаркивать все эти переживания мы будем еще очень много лет. Как и наши дети. Еще мы будем иметь всплески множества органических болезней, онкологии, разного рода заболеваний тогда, когда закончится война, и мы наконец выдохнем, что весь ужас остался в прошлом. Здесь я вас немного разочарую. Часто признаки ПТСР проявятся именно после окончания травмирующего события. Через 6–12 месяцев после окончания травмирующего фактора. У кого как.

Заботьтесь о себе. Останьтесь здоровым ментально. Если нужно, принимайте таблетки, посещайте психотерапевта, психолога, психиатра.

И еще, останьтесь здоровыми до победы. Разве только нам, старым ПТСРникам, победу праздновать?

Источник: Dana Yarovaya / Facebook

Блог отражает исключительно точку зрения автора. Редакция не несет ответственности за содержание и достоверность материалов в этом разделе.
Как читать "ГОРДОН" на временно оккупированных территориях Читать