Щаранский в 1973 году пытался репатриироваться в Израиль, но ему отказали. После этого он начал правозащитную деятельность, участвовал в демонстрациях и голодовках в защиту прав советских евреев. В 1977 году его арестовали по обвинению в измене Родине и антисоветской агитации.
"Сказали: "Больше не будет пресс-конференций. Никто не узнает, что с тобой. Расстрел". Слово "расстрел", знаете, вдруг как игла... Я вдруг понял, что я, несмотря на то, что был уверенный, закаленный, готов ко всему, – боюсь. Они еще этого не заметили, но каждый раз, когда он говорил "расстрел", у меня горло пересыхало. И тогда я понял, что должен срочно, пока они еще не заметили, что-то делать", – описал свое состояние диссидент.
Он отметил, что в заключении прокручивал в голове свою жизнь до ареста и пытался выяснить источник страха.
"[До ареста] ты чувствовал, что это очень важный элемент борьбы против империи зла. Сейчас им удалось тебя изолировать, перевести в камеру в "Лефортово". И все, ты понимаешь, что эти 17 следователей КГБ – это последние люди, которых ты видишь. Боишься, что ты одинок. И тогда ты понимаешь, что все это просто у тебя в голове… Ты должен поломать эту ситуацию. Вместо того, чтобы слушать их перед допросом, после допроса, во время допроса, пытаешься думать о том, что борьба продолжается, что делают люди, с которыми ты встречался, что делают сенаторы, которым ты послал письма, что делает твоя жена в Израиле. И когда ты думаешь все время об этом, в какой-то момент вдруг чувствуешь, что, в конце концов, изменилось?" – объяснил Щаранский.
Диссидент сказал, что таким образом сумел себя убедить, что даже после его ареста "с точки зрения мировой борьбы ничего не изменилось", наоборот, каждое слово теперь получило дополнительный вес.
"Преодоление страха заняло пару недель. Я стал говорить: "Ну все равно же расстреляете". Они удивились. Я хотел привыкнуть к этому слову, чтобы оно перестало на меня действовать. Потому что как только привыкаешь, чувствуешь себя опять в центре мировой борьбы. В карцере играешь с собой в шахматы. Дальше все уже дело техники... Мне дали 13 лет. Тогда не было срока 25, было 15. Попросили 15 для виду. Учитывая, что это первая судимость, дали 13 лет. Измена Родине. Три года тюрьмы, 10 лет лагеря. Через девять лет после моей посадки в результате большой борьбы во всем мире я был первым политзаключенным, которого [первый и единственный президент СССР Михаил] Горбачев освободил", – сказал Щаранский.