Гришковец об Украине: Заклинания о том, что мы братские народы, – глупости. Эмигранты не возвращаются

Мне стали писать из Украины. Письма содержали благостные рассказы и сообщения о том, как все хорошо

Хочу поделиться открытием, о сути которого я долго думал, и понял, что хочу на эту тему высказаться. Кому-то мои соображения покажутся очевидными, кому-то – наоборот. Но выскажусь. К тому же, на тему Украины я не высказывался очень давно.

Полтора года назад моя телефонная книга лишилась многих десятков номеров, начинающихся на +38. Украинские приятели, знакомые, коллеги и даже друзья из разных городов Украины исчезали из списка тех, кому я могу позвонить, и кто может позвонить мне. С кем-то из них я регулярно встречался во время ежегодных и частых гастролей. С кем-то еще чаще. А с кем-то иногда переписывался. Но под общий гул и хор проклятий в мой адрес после текста "Неевропеец" и после того, что я написал про Одессу, почти все мои украинские визави исчезли из поля моего общения, приятельства и дружбы. Кто-то нанес ощутимые душевные раны, кто-то сам исчез с обидой. Но больше было просто проклятий и плевков. Причем, односторонних… В мой адрес. Осталось совсем немного, буквально с десяток людей, с кем отношения сохранились, только окрепли и стали невероятно бережными друг к другу.

Но в целом со стороны Украины возникла мертвая тишина.

И вдруг…

Где-то в середине июля я получил сначала одно сообщение, потом другое, третье… Мне стали писать из Украины, не сговариваясь между собой, из разных городов не знакомые друг с другом люди. Кого-то мне даже пришлось спрашивать, мол, кто это, потому что расставаясь со мной год с лишним назад, они посылали в мой адрес такие проклятия, что я удалял их из телефонной книги.

И так мне летом стали писать десятка два людей. И письма их были не просто мирного, а какого-то буквально благостного содержания. А написаны они были так, будто мы вчера попрощались и договорились списаться нынче. Будто не было тех самых страшных слов, угроз, оскорблений и тяжелых проклятий. еще в этих письмах, во всех, содержалось не примирение… О примирении речи не шло. Какое может быть примирение, если как бы ссоры не было? Зачем извиняться, если никто никого не обижал?…

Письма содержали благостные рассказы и сообщения о том, как все хорошо…

Из Одессы писали о том, как прекрасно проходит лето, какая хорошая погода, как здорово сделали и отстроили Аркадию, какие прекрасные концерты проходят, и как много девушек хороших гуляет по городу. С удовольствием писали о новом губернаторе, хвалили его. Из Харькова сообщали, что закончили ремонт дома, и что очень здорово в нем обосновались, что открылся очень хороший новый бар, и что настроение чудесное. Из Днепропетровска присылали фото с вечеринки, где все было страшно весело, много шампанского и всякой роскоши. Из Киева тоже слали фото с мероприятия – презентации седьмой модели BMW. И так далее, в том же духе из Львова, Житомира, Запорожья.

Никакого намека в письмах на то, что, мол, посмотри, вы думали, что мы по миру пойдем и обанкротимся, а мы вот как шикарно со всем справились и зажили припеваючи. Нет! Во всех письмах было только одно: мы живем очень хорошо, у нас все в порядке, у нас полноценная жизнь. Никакого подвоха или хвастовства в этих письмах я не увидел.

Конечно, я был рад…

Но в то же время эти письма производили какое-то странное впечатление… Они приходили от самых разных людей, но стали приходить приблизительно в одно время и с одинаковым содержанием. Я увидел в этом какую-то тенденцию, какой-то общий порыв. Они были написаны, движимые одинаковым желанием…

Письма были доброжелательны, даже дружелюбны по содержанию и форме. Но в них не было и намека на примирение, сожаления о некогда произнесенных проклятиях и лютой злобе. Я отвечал на все письма, выражал искреннюю радость, и не задавал никаких вопросов, которые, конечно же, возникали по умолчанию. И я, разумеется, не напоминал об обстоятельствах и причинах нашего разрыва.

Волна этих писем вскоре затихла… А я все думал, что же послужило их причиной, и что мне не дает покоя?

А потом началась другая волна писем от этих же людей. Это были письма, в которых содержалось искреннее сочувствие… Ну, например, такого рода: мне писали несколько человек о том, что они беспокоятся по поводу террористической опасности, которая нависла над Россией из-за того, что наши войска начали операцию в Сирии. Мне писали, чтобы я был осторожен. Я получил много сочувственных сообщений, а также участливых вопросов по поводу банкротства "Трансаэро". Мол, не затронуло ли это меня? Мол, очень жалко людей. Ну и так далее. То есть, я видел, что мои визави внимательнейшим образом следят за тем, что происходит в России и реагируют на все большие и малые неприятности.

В связи с гибелью нашего самолета в Египте я получил много сообщений с самыми искренними соболезнованиями. Я отвечал в том смысле, что, полагаю, слать соболезнования мне не нужно, потому что это общая трагедия и беда. Потом получил несколько посланий с сожалениями по поводу допингового скандала вокруг наших легкоатлетов.

Я долго думал, что же мне все эти письма напоминают? Напоминают очень сильно… Такие письма уже были в моей жизни.

И вдруг я понял! Понял и удивился, почему же я сразу не догадался.

Это, конечно, напоминает мне то, какие письма пишут эмигранты. Все эти послания моих украинских знакомых демонстрируют абсолютно эмигрантское поведение. Да я и сам помню в себе такие же настроения и такие же желания. У меня же был опыт попытки эмигрировать.

Да, именно эмигранты, то есть те люди, которые покидают некое культурно-географическое, историческое пространство, а главное, расстаются со своим прежним образом жизни, при этом, расставаясь, громко хлопают дверью… А перед тем, как хлопнуть дверью, долго источают желчь по поводу того мира, в котором им жить приходилось и приходится… Которые уходят, уезжают, улетают навсегда, которые рвут с мясом все связи…

Им совершенно необходимо быть уверенными в собственной правоте, в правильности своего принятого решения. Они убеждены, что совершают шаг к лучшей жизни, к жизни которой живут другие народы, другие страны и целые континенты. Они не могут и не хотят жить, как жили. Все без исключения, что связывает их с прежним образом жизни, вызывает у них отвращение и гнев.

Они делают свой шаг и оказываются в том положении, какого совершенно не ожидали. Тот мир, который казался им приветливым, справедливым, в котором они видели свое место и свою жизнь, вдруг оказывается совсем не таким, а главное, этот мир в реальности совсем не приветлив и вовсе не рад вновь прибывшим. Вообще!

И вот эмигрант, которому обратной дороги нет, потому что он слишком громко хлопал дверью… Да он и не хочет этой обратно дороги, он обратную дорогу уничтожил, он сжег мосты и радовался, глядя на то, как эти мосты горят… Он оказывается в довольно унизительной, неопределенной, неустроенной, бесправной и очень, очень затяжной ситуации без хоть сколько-нибудь внятного варианта выхода из нее и без хоть сколько-нибудь достойных перспектив. Перспектив справедливости, благополучия и достоинства.

Когда эмигрант осознает себя в такой ситуации, он какое-то время пребывает в состоянии удивления. Это удивление сменяется возмущением, возмущение сменяется разочарованием, а потом, как у кого – либо приходит тоска, либо человек начинает подстраиваться под те обстоятельства, которые сам себе и устроил.

Но самым мучительным для человека в такой ситуации является воспоминание о том, как он хлопал дверью, о том, движимый какими иллюзиями и надеждами он расставался с прошлой жизнью, о том, что он натворил, покидая прошлую жизнь. Эти воспоминания мучают, а вопрос "ради чего это было сделано?" просто терзает. Я наблюдал это во многих эмигрантах и наблюдал это в себе, когда думал, что покинул Родину навсегда.

А еще потом приходит сильное желание как-то успокоиться и как-то жить в том , что сам себе устроил.

Я сам писал письма о том, как мне хорошо. И сколько же писем от многих и многих моих одноклассников, однокашников, сверстников и земляков, которые разъехались в начале 90-х по всему мире я получал!

Чем тоскливее, чем безнадежнее и бесперспективнее была ситуация, тем более благодушные и жизнерадостные письма мне писали… Вот только в гости не звали. Как и мои украинские визави.

Следующее, типичное для эмигранта желание – это неотрывно следить за новостями, которые поступают из прежнего мира и жизни. Эти новости необходимы. И необходимы именно плохие, а лучше – ужасные новости. Необходимо знать, что там – все плохо, жизнь ужасная, деспотизм и бесправие, что все на грани большой беды, и эта беда вот-вот случится. А еще нужны всякие трагедии и катастрофы. Нужна гибнущая экономика, нищета, военные поражения и всяческий неуспех от науки до спорта. Именно такие новости успокаивают, убеждают в собственной правоте и дают возможность жить в своей вполне убогой ситуации, но все-таки, благодаря новостям ощущать эту свою ситуацию намного более выгодной, чем ту, что осталась в прошлом.

И из такой вот ситуации очень приятно писать сочувственные слова тем, кто остался там. Слова сочувствия без самого сочувствия.

Один мой знакомый… Ни за что не буду называть его имени, и больше никогда не допущу общения с этим человеком, написал мне сразу после гибели самолета над Синаем очень трогательное письмо. Оно было так хорошо написано, что я тут же ответил, и мы имели в течение дня какую-то переписку. А вечером, можно сказать ночью я получил от него сообщение, которое было адресовано определенно не мне. Он случайно отправил его на мой номер. Ошибся адресом. Письмо следующего содержания: "Да понятно, что они летают на всяком старье. Но я все-таки надеюсь, что этот самолет завалили. Пусть они ..… почувствуют, каково это, когда…" ну, и так далее. Я моментально заблокировал номер этого человека. Каково?! А главное, зачем было мне писать слова сочувствия и сострадания, испытывая злорадство, в котором не хотелось сознаваться даже самому себе?

Суть и содержание посланий из Украины летом и этой осенью мне стали понятны. Это эмигрантские письма.

Просто феномен заключается в том, что эмигрировала целая страна. Эмигрировала, разумеется, оставаясь в своих исторических и географических пределах. Но эмигрировала, то есть оторвалась, ушла, уехала, улетела. Оторвалась и оказалась в той самой непонятной, неопределенной, неустроенной и весьма унизительной ситуации, в которой от нее мало что зависит.

Но если это так, а это так, то все разговоры наших депутатов и деятелей, перебегающих из одного телеэфира в другой… Разговоры и заклинания о том, что мы – братские народы, что нет никого нас ближе и неизбежно сближение и возвращение запутавшейся и обманутой Украины – все это глупости. Эмигранты не возвращаются.

Когда уезжают, так хлопнув дверью и так сжигая мосты – не возвращаются. Родными по крови остаются, а по сути – нет.

Эти письма, эти сообщения, эти коротенькие послания говорят о том, что прежних связей не восстановить никогда. Примирение, успокоение придет – это неизбежно, это – закон жизни. Но прежнего не будет. Эмигранты не возвращаются.

Они могут с удовольствием приезжать в гости. Но только в том случае, если у них там на чужбине все получилось, все срослось хорошо, случился успех, благополучие и богатство. Вот тогда они с удовольствием приезжают с подарками, нарядные.

А если, наоборот, все плохо или, скажем, не очень хорошо, и уж точно не так, как хотелось и мечталось, то, конечно, они даже одним глазком не заглянут. Они будут смотреть плохие новости, а обратно ни-ни. Зачем травить и без того истерзанную душу?