Комаровский: Дай Путину бог или шарфика, или табакерки G

 – Дорогой доктор, здравствуйте.

– Здравствуй, Гордон. Рад тебя видеть как живого. (Смеется).

– Самое большое достижение того длительного времени, пока мы не встречались, – знаете какое? То, что мы живы. (Смеется).

– Ну да. Но заметь: мы же встречались за время войны. Но виртуально.

– Виртуально. Я достаю рояль в кустах. Достаньте свой... Дорогие друзья, я говорю доктору: "Давайте же выпьем во время беседы – беседа буде лучше". Достал вино, не буду говорить какой марки – доктор говорит: "Тебе тоже этот человек подарил?" Я говорю: "Нет. Мне – другой". Я назову, кто мне подарил это вино.

– А я – нет.

Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube

– Хорошо. Мне Игорь Никонов подарил. Я его благодарю за это прекрасное вино. Доктор своего дарителя не называет.

– Нет. Потому что ему потом достанется.

– За победу давайте выпьем...

– Гордон, а можно, я начну? А чего ты не свалил? Рассказывай. Почему ты не уехал из Украины? Ты же кучу детей наделал. Ты мог уехать.

– Доктор, отвечу вам честно: не для того я делал столько детей, чтобы сваливать из Украины. (Смеется).

– Хороший ответ. Понимаешь, что главное? Что все те люди, которые бы орали, если бы ты уехал: "А, Гордон уехал!" – они никогда в противоположной ситуации не скажут ничего хорошего. То есть те, кто хотел о тебе плохо делать или говорить, – они и будут.

– Сказать вам честно? Мне они похер вообще. (Смеется). Я вам советую так же к ним относиться.

– Здесь на самом деле другой нюанс. Все, что мы делаем, мы делаем для себя. Это наша потребность. Твоя личная потребность – быть здесь. Понимаешь? Это на предмет обсуждения темы "хороших русских", которые все ждут...

– Мы с вами не русские. (Смеется).

– "Хорошие русские" страшно обижаются, что тут недостаточно ценят, какие они хорошие. Я все время объясняю: главный критерий "хорошего русского" – ему похер, как к нему относятся украинцы. Он делает хорошие дела для себя, потому что он испытывает в этом потребность. Иначе он не может чувствовать себя человеком.

– Ну раз вы о русских заговорили – шоб [президент РФ Владимир] Путин сдох, давайте. Я каждый день почти за это пью. Он уже должен, по моим подсчетам, давно сдохнуть, сука. Он живучий. Пусть сдохнет.

– Дай ему бог или шарфика, или табакерки.

– Доктор, сколько мы с вами не виделись? Давайте вспоминать.

– Мы виделись вживую с тобой 10 февраля 2022 года.

– Вот вы запомнили... 10 февраля 22-го года.

– Да. И после этого, по-моему, дважды мы с тобой записывали интервью.

– По Skype. Две недели до войны...

– И должны были увидеться с тобой 24 февраля.

– На ток-шоу.

– Я 24-го утром собирался ехать в Киев. Я должен был вставать в семь утра, а в пять меня разбудила жена и канонада.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– На ток-шоу "ГОРДОН", которое до войны вышло четыре раза. Это первое и единственное политическое ток-шоу в YouTube, которое мы после войны обязательно возобновим. Скажите, пожалуйста, 10 февраля 22-го года, когда мы с вами встречались, вы верили, что будет война?

– Я абсолютно был убежден в том, что будет серьезное обострение на Донбассе, но в здравом уме представить себе, что в Украину будут заходить танковые колонны и по Украине будут работать системы залпового огня, не мог, по-моему, никто: в здравом уме. Знаешь, многих спрашивали, когда у них интересовались, а будет ли война, и они говорили: "Та он что, идиот?" И оказывается, ответ не тот, который мы ожидали. Таки да, идиот.

– Вы были 24 февраля в Харькове.

– Да.

– Как для вас началась война?

– Меня разбудила жена в пять утра и сказала: "Война". И прямо начал подпрыгивать дом, "хорошие" звуки. Именно была конкретная канонада.

– Ваши впечатления в этот момент, ощущения.

– Ощущение – что ты живешь в каком-то фильме. Киноэпопея "Освобождение". Ты с родителями пошел в кино. Оказывается, такое бывает. Понимаете, это же ответ сейчас на все вопросы. Мы то поколение людей, которые были абсолютно убеждены в том, что вся эта сожженная на 90% Украина, Бабий Яр...

– Кино.

– Нет. Что это такой опыт, который повториться не может никогда, что только полные идиоты, аморальные люди, воспитанные страшными немцами, фашистами и так далее, могли совершить такие преступления. "Этого не может быть. Люди намного умнее, и цивилизация по-другому относится к ценности человеческой жизни. Все совсем не так. Такого не бывает". И вдруг ты приходишь к пониманию, что не то что не бывает... Бывает. Более того, может быть, Бабий Яр и все ужасы войны Великой Отечественной – они кажутся не такими уже и ужасами по сравнению с Мариуполем и театром мариупольским. То есть, оказывается, можно по некоторым вариантам превзойти. То есть, понимаешь, убивать людей под лозунгами, что "там живут нелюди", – понимаешь? – это одно, но уничтожать города под лозунгами, что "мы несем им добро и их освобождаем", – до такой аморальности и цинизма не додумался даже Гитлер. То есть это выше.

– Вы знаете, уникально то... Вот возьмем ваш родной Харьков, в котором вы прожили всю жизнь. Город населен преимущественно русскими по национальности.

– Нет. Русскоязычными. Не русскими по национальности. Это большая разница.

– Так.

– "Русский по национальности" – это немножко не то. "Русскоязычными" – скорее так. Это русскоязычный город в основном, конечно, вне всякого сомнения, но все русскоязычные в Харькове могут произнести слово "паляниця".

– Да. Но давайте говорить правду: большинство харьковчан до полномасштабной войны относились хорошо к Путину и к "русскому миру". Да или нет?

– Нет.

– Нет?

– Нет. Вот сейчас ты произнес, как мне кажется, тот жуткий тренд нашей внутренней пропаганды: о том, что русскоязычность и пророссийскость – это синонимы. Это страшная ошибка.

– Нет, нет, нет, я не это хочу сказать. Я хочу сказать, что в таких городах, как Одесса, Харьков... Крупных городах. Я сейчас не говорю о Донецке и Луганске. Я говорю об Одессе и Харькове: большинство населения сочувствовало "русскому миру", Путину и России.

– Ну, скорее его понимало. Но вот в моем окружении не было людей, которые, выбирая между Украиной и Россией, выбрали бы Россию. Ну, наверное, все, кто такие были, – они уже давным-давно уехали. Если человек живет в этой стране, делает бизнес в этой стране, рожает детей в этой стране... Я просто логики не понимаю. Если тебе так нравится Россия, чего ты тут сидишь?

Фото: Ян Доброносов / Gordonua.com

– Мы с друзьями в начале 2022 года – 5 января – на несколько дней поехали в Харьков. Зачем люди едут в Харьков? Потому что прекрасный город, очень красивый, сделан прекрасно, вылизан буквально. Есть что посмотреть, есть где отдохнуть. И вот мы три дня ездили, общались с харьковчанами. Мы едем... Водитель такой, чуть младше меня. Я говорю: "Как вы к России относитесь?" Говорит: "Нормально". Я говорю: "А почему нормально?" – "Я смотрю русские каналы". – "А наши смотрите?" – "Наши – так, не очень. Русские в основном смотрю. Ну нормально отношусь". – "К "русскому миру" нормально относитесь?" – "Да, нормально". – "А к Путину как?" – "Ну нормально. Че? Нормально". Я говорю: "Говорят, что война может начаться". – "Ну не знаю". Я говорю: "А если русские сюда придут..." И вот тут он интересно сказал: "А чего им сюда приходить?"

– Он же не идиот.

– "Ну как?" – говорю. – "Вы же нормально к ним относитесь. Они считают, что к ним тут относятся нормально, они сюда придут – и тут будет Россия. Хотите этого?" Он говорит: "Нет". – "А, то есть вы к ним относитесь хорошо, но России тут не хотите?" – "Нет". Я ему следующий вопрос задаю: "А воевать будете, если они сюда с оружием придут?" Говорит: "Да".

– Подожди минутку. Вы хорошо относитесь к Болгарии? К Румынии?

– Да.

– Ну дальше что? А если они сюда придут, так что? Я хорошо отношусь к соседу, но если он залезет на мой огород, он получит трендюлей.

– Есть разница: они к нам уже в 2014 году пришли. И все нормальные люди хорошо поняли, кто они такие.

– А кто не понял и остался, тому не смогли объяснить. А это уже государственная политика, уж прости. Люди не родились с такими мозгами.

– Да, согласен.

– Не надо хотеть от людей очень многого. Я точно знаю, что в половине Харьковской области русские каналы работали прекрасно, а за наши надо было платить деньги.

– Да. И везде так было. 

– Я не знаю. Я говорю про то, что я точно знаю. А я теперь хочу знать: а эти люди, которые это сделали, это внедрили – они уже сидят? Уже уголовка на них открыта? Уже наши боты по соцсетям на них набросились? Уже рассказали им, кто такие патриоты, как вообще информационное пространство Украины надо защищать? Кто-нибудь им об этом рассказал? Ни фига, Гордон.

– А вы знаете историю города Волчанск Харьковской области?

– Историю города Волчанск не знаю.

– Новейшую историю. Я вам расскажу. У меня друг Сергей Арутюнян родом из Волчанска. И вот он и другие волчанцы рассказывают... Этот городочек, несколько десятков тысяч населения – он стоит на границе Украины с Россией.

– Я там много раз был, конечно.

– И население периодически ездило туда-сюда – в Шебекино, Белгород, – торговало... И очень сочувствовало России. Я видел кадры, как в Волчанске встречают русских солдат хлебом-солью. Как люди говорят: "Слава богу, дождались". И когда наши совершили быстрый рывок – и русские побежали, вместе с русскими солдатами убежало в Россию большинство населения Волчанска.

– Вместе с хлебом и вместе с солью.

– И с сахаром тоже. Как вам эта история?

– Эта история лишний раз подчеркивает, что информационная политика была хреновой, что этим людям не смогли объяснить разницу между путинизмом и незалежною Україною. Да, вот так. Основная масса людей готовы продать свою родину, оказывается, за кусок хлеба – не знаю за что. Но за что-то готовы продать. Но это потому, что они не понимают на самом деле, чем они торгуют и куда они идут. Ну вот так.

– Я видел страшные кадры, как в Харькове расстреливают жилые дома из этих комплексов. Это в фильме "Освобождение" такое не увидишь. То есть вообще нигде. То есть по жилым домам – многоэтажкам – на Салтовке лупят эти зенитные ракеты.

– Да. Понимаешь, Дима, какая ситуация... Вот ты говоришь: "Я видел". Да? Дело в том, что примерно до 2006 года, когда была открыта клиника доктора Комаровского, вся моя жизнь – я зарабатывал на жизнь своим детям. Это частная практика. Вот начиная с 1995 года, когда я в возрасте 35 лет каторжным трудом смог заработать себе две тысячи долларов на автомобиль – первый в своей жизни... Ну я ж крутой доктор. Так вот я в течение 11 лет после работы... Если раньше я ездил на трамвае, потом – на машине. Ездил и после работы мог посмотреть два-три ребенка, приехать на машине. И таким образом я мог кормить свою семью, ни в чем относительно не нуждаться.

– За детей, доктор.

– Да, да, да. Сейчас ты поймешь, о чем я. И вот я поймал себя на том, что когда у тебя в городе есть примерно от пяти до 10 тысяч семей, которые только к тебе обращаются, то ты уже город Харьков знаешь не просто по улицам, а по номерам домов. Понимаешь? Что такое харьковский дом, условно говоря, 12-этажный, в котором 12 подъездов? У тебя в этом доме пять-шесть семей: в этом подъезде, в том и в том. И просто это же невозможно передать. Еще таксисты, наверное, это могут испытывать.

Вот я смотрю кино: как в этот дом попало, в этот... В этом доме жили Петровы, в этом доме жили Ивановы... Для меня каждый этот дом, каждый этот этаж, каждый обугленный подъезд – это моя история. Я там был, я там ходил своими ногами, там отключали лифты, там не было отопления... Я там был, я там лечил детей. Понимаешь? А теперь вот такое. И это не налазит никуда: ни в какие мозги. Потому что представить себе, что в 21-м веке системы залпового огня, придуманные для уничтожения живой силы противника в поле, на огромных площадях, поскольку неточное оружие, хреначат по спальному району города-миллионника... Более того, на фоне этого хреначенья, которое было очевидно уже в первую неделю войны, весь мир обсуждал санкции. То есть им было не до конца понятно, с какими козло... нехорошими людьми вообще Украина столкнулась. То есть это меня больше всего на свете убивало: что вам еще нужны были какие-то доказательства. Вы видели работу по площадям систем залпового огня, а площадями были спальные районы. Причем Харьков так угораздило, что три спальных района возле окружной: Рогань по отношению к Чугуеву – вот она, Салтовка и Алексеевка. Все направления...

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– И Алексеевку долбили?

– Да, всех долбили. Понимаешь? Вот так получилось. Понимаете, какая ситуация? Я просто думаю о послевоенном Харькове. Представь себе ситуацию: вот смотрим на Россию. Россия торгует с Японией. Какой город номер один? Владивосток. Он ближе всего к Японии. А если вот поставить забор между Россией и Японией, то, получается, Владивосток дальше всего от торговли.

Вот с Харьковом та же история. Харьков был ближе всего. От харьковского Барабашовского рынка до границы с Россией вот рукой подать: 10 минут езды. Понимаешь? То есть Харьков всегда классно устраивался, потому что контрабанда, торговля, все тут, вот она – торговля. И вот теперь у нас Харьков оказывается в ситуации, когда надо срочно переориентироваться. Теперь ты дальше всех от Европы, черт побери. Понимаешь? То есть ты был ближе всего к объекту торговли, а теперь ты дальше.

– Харькову надо переехать ближе к Европе.

– Хрен им. Харькову надо просто стену выше построить.

– За Харьков.

– И за надежную стену...

– То, что произошло в Харькове и с Харьковом, на харьковчан повлияло? Они поняли наконец, что такое Россия и что такое "русский мир"?

– Не беси меня. Да это не так все, что ты говоришь.

– Да ладно.

– Я категорически с этим не согласен. Харьковчане никогда не ориентировались ни на кого. Харьков – это очень большая ваша, киевская, ошибка. И твои понты столичные.

– Поругайте меня.

– Да, да, да. Потому что вы все считаете, что вы понимаете харьковчан. Ни хрена вы не понимаете. Харьков никогда не был согласен, что он второй город в Украине. Никогда. Харьковчане считали себя первыми. И поэтому харьковчане никогда не были заинтересованы в России, потому что в России они были бы 125-е. А харьковчане сами себе на уме, ни на кого никогда не рассчитывали. Понятно? Харьковчане знали, что от Киева можно получить только ценные указания, неприятности, попытку вмешаться в выборы, попытку рассказать [бывшему мэру города Геннадию] Кернесу, где какие цветочки садить. Понимаешь? А это – извините.

Поэтому я считаю, что это была страшная ошибка. Харьковчане всей Украине, мне кажется, уже доказали, что харьковчане – это украинцы. И не надо рассказывать, кому вы что объяснили, кто что понял. Это вы не поняли харьковчан. А это вам теперь повод понять харьковчан. Потому что можно разговаривать на русском языке, любить свой город, торговать с кем угодно, но быть гражданами Украины и ощущать себя украинцами.

– Шо вы на меня наехали?

– Потому что ты Харьков не трогай: это святое.

– Я Харьков люблю.

– Я тебя задушу, если ты еще будешь трогать Харьков.

– Я люблю Харьков. За то, чтобы он меня не задушил...

– Ты приедешь в Харьков. Мы тебя там...

– Только не это.

– Мало того, что этот Киев высасывает из Харькова все ресурсы... Что мне стоило не уехать в Киев? Если бы ты знал, как с меня ваши гады кровь пили...

– Сильно?

– Не поеду я к вам. Я почетный гражданин города Харькова.

– Да, серьезно?

– Да. Вот не трогай меня своими киевскими руками.

– Хорошо.

– Идем дальше. Страшные разрушения центра Харькова... Страшные. От этого Харьков потерял какое-то свое лицо? Или все это восстановится – и будет так же, как было?

– Вот что точно восстановится, так это восстановится, вне всякого сомнения. Вопрос в другом. Я вот был последний раз в Харькове две недели назад. На самом деле страшно. Мне страшно. Знаешь почему? Аура. Меньше улыбающихся людей, очень мало детей. Тебе надо рассказывать, какие женщины в Харькове?

– Я знаю.

– Я тоже знаю. Ты же не мог нормальную найти в Киеве. Ты же за нашими приехал.

– Не, они сами сюда приехали.

– Ну, они приехали. Они свое дело знают хорошо. Понимаешь. Ну вот нету этого сейчас. Знаешь почему? Потому что нет горизонта планирования. Это самое главное. Самое страшное для человека – не знать, что с тобой будет через неделю, через две, через три. И построить горизонт планирования очень сложно. Это одна из самых главных психологических проблем для каждого жителя Украины на сегодня. И это то, чем я как врач стараюсь заниматься по максимуму. Но это одно из самых страшных. И прямо в Харькове это чувствуется. Харьков пытается расширять горизонт планирования максимально. Знаешь, я всем говорю: "Ребята, если вы думали делать ремонт и отложили его из-за войны – делайте. Делайте ремонт. Понимаете? Когда вы делаете ремонт, вы расширяете горизонт". Это очень важно психологически: делать что-то. Садить деревья. Понимаешь? Консервировать. Когда ты точно знаешь, что это тебе понадобится через полгода. Сейчас – вот в конце зимы или весной – купить зимнюю резину на следующий сезон. Сейчас она подешевела. То есть совершать любые действия, которые понадобятся потом, – это очень важно. Значит, ты как бы ставишь жирную галку: "Я доживу, я уцелею". Нам всем сейчас надо дождаться победы и уцелеть.

Фото: EPA

– За жирную галку.

– За жирную галку. Ты частишь. Ты алкоголик, Гордон.

– Я знаю, что если я буду частить, вы меня излечите. Вы же доктор.

– Детский. Отцепись от меня.

– (Смеется). Все мы дети в какой-то степени.

– Так вот мне кажется, что городская власть харьковская очень круто работает на расширение горизонта планирования. Вот всеми этими цветочками, ремонтами... Это очень круто работает, когда говорят: "Да, мы высадили цветы, да, мы включили фонтан, да, мы сделали освещение". Да, это круто, это работает. 200 метров от дома, где я живу, – ракета разрушила подъезд полностью. Вот сейчас его восстановили. И даже не подумаешь, что тут была разруха. И вопрос даже не в том, что этот подъезд восстановлен, а в том, что это очень круто на всех работает. Никто не стал ждать окончания войны, чтобы это восстановить.

– Это правда, что когда русские подошли к Харькову, город покинула СБУ?

– Этого я не знаю. Дима, правда, я далек от этого всего. Я знаю, что мэр был на месте, мэрия была на месте, все работали. Вот это важно для меня.

– Много людей уехало из Харькова?

– Очень многие уехали. И почти все на сегодня вернулись.

– Вот так?

– Я не уверен в точности своих цифр, но, насколько я знаю, пик самый низкий был в апреле прошлого года: около 350–400 тыс. человек было в Харькове из полутора миллионов. То есть 1,1 млн. А сейчас в Харькове примерно 1,5 млн человек. То есть вернулись почти все.

– Наверное, приехали из Донецкой области.

– Наверное, многие приехали. По крайней мере понятно, что Харьковская область – кто смог приехать. Хотя жилой фонд пострадал очень сильно: спальные районы, как ты понимаешь, очень сильно накрыло. Но тем не менее сейчас в Харькове сто процентов больше миллиона человек. Это видно.

– Работают рестораны, кафе?

– По большому счету, все работает. Толпы в супермаркетах: бывает, машину негде припарковать там и так далее. Да, Харьков научился с этим жить.

– Русские могут еще теоретически войти в Харьков?

– Если Харьков превратится в Мариуполь, то есть если Харьков уничтожится, то да. Если уничтожить ПВО и бомбить Харьков много-много, на развалины Харькова войти можно. Но мне чего-то кажется, что на сегодня это ответ правильный к любому городу Украины. И Бахмут это все демонстрирует. Войти в украинский город можно, но это уже не будет город. Это будут развалины города. То есть "освободить" можно развалины. Город в Украине сейчас "освободить" нельзя.

– Я уверен, вы себе неоднократно задавали вопрос: почему это все произошло, как это могло произойти с нами, с нашей страной прекрасной?

– Да. И я считаю, что мы должны очень, очень, очень многие выводы из этого сделать на будущее. С одной стороны, мы имеем человека, полностью оторванного от реальности. Ну, я имею в виду "великого" Пу.

Почему это стало возможным? Потому что формировалась модель правления, где единоличный лидер имеет ограниченную информацию. То есть он получает информацию не напрямую, поскольку он не умеет общаться с интернетом, а от людей, которые дают ему эту информацию. Это раз. То есть он ограничен, с одной стороны, в выборе информации – раз. А с другой стороны, он окружает себя сознательно людьми, которые предоставляют ту информацию, которую он хочет видеть. То есть ни о какой критике речь не идет. В результате общество выращивает монстра, уверенного в своей абсолютной правоте, который чувствует себя геополитиком, историком, с которым весь мир заигрывает...

– Общество его поддерживает.

– Поддерживает, вне всякого сомнения. Потому что он обществу дал крохи из своих доходов. Но доходы были настолько огромные, что хватило на всех. И вопрос именно в этом. На самом деле наше общество интуитивно, наверное, чувствовало, что это самая большая проблема: что человек, рядом с которым нет того, кто его критикует, и человек, ограниченный в информации, поскольку получает ее от узкого круга: кумовьев, скажем, – это угроза существованию страны. То есть это невозможно было для Украины. Когда любой правитель наш шел к диктатуре, на этом все правление его заканчивалось. То есть общество сопротивлялось.

Но это и нам всем вывод. То есть наши лидеры должны быть среди народа, должны общаться с народом. И один из важнейших критериев адекватности власти – это готовность окружать себя людьми, которые критикуют, которые не говорят, что вы самые великие. Вот это будет круто. Я по себе знаю, что с тех пор, как мы занимаемся проектами моими информационными, абсолютно все мои сотрудники 90% времени меня критикуют.

– Та же байда у меня.

– Не, ну тебя сам бог велел критиковать. Я-то все-таки почетный гражданин Харькова, я самый красивый, у меня столько вообще... Нету такой бабушки, которая бы меня не любила.

– Давайте за вашу красоту выпьем.

– Ты просто, понимаешь...

– Не все наши зрители знают: доктор Комаровский был признан официально в Украине самым красивым мужчиной.

– Да.

– Таких было три на моей памяти: Владимир Зеленский, доктор Комаровский и Савик Шустер.

– Еще Кличко был. Я уже не помню, какой из Кличко был красивее...

– Они оба красивые.

– Они настолько красивые, что я им бы пополам давал: половина красоты одному, половина – другому. Ну видишь: нам с тобой сложнее. Мы и умные, и красивые.

– Я только умный. Красивый вы и умный. (Смеется).

– Но это редко бывает.

– Вас признали официально.

– Ну вот что меня сближает с президентом: что мы в одной команде самых красивых.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Вы знаете этот анекдот: когда грузин и армянин едут в троллейбусе, и объявляют: "Следующая остановка – кинотеатр "Родина". Один другому говорит: "У "Родина" выходишь?" – "А ты что, красивый, да?" (Смеется).

– Я на эту тему вспоминаю потрясающий эпизод, который не вошел в фильм "Мимино". Если ты помнишь, там есть сцена, когда они едут в лифте, и там с ними в лифт заходят два японца. И когда японцы выходят, один другому говорит: "Эти русские все на одно лицо". (Смеется).

– (Смеется).

– Это в фильм не включили. Но это потрясающе: когда Кикабидзе и Мкртчян... "Эти русские все на одно лицо".

– Да, эти русские, конечно, дали нам прикурить и задуматься. Удивительно. Как мы не разглядели этот уродливый вообще... Я сейчас скажу: этот уродливый народ в массе своей.

– Дима, давай я тебе задам по поводу "уродливого народа в массе своей". Хорошо? А ты уверен...

– Уверен.

– Подожди. Я знаю, что ты уверен. Вот ты уверен, что 90% наших людей при 20-летней такой пропаганде уцелели бы?

– У наших людей не могло быть такой пропаганды, не могло быть такого единого центра, и нет оппозиции – ничего. Наши люди не терпят этого. Другое общество.

– Вот. Смотри. Поэтому это очень важно, что когда ты услышал сплетни от соседа слева, обязательно послушай, что по этому поводу скажет сосед справа. Это одна из наших национальных черт важнейших: никогда не доверяй одному источнику, даже если он знаком с председателем колхоза. Понимаешь? А у них такого нет. Они готовы были довериться. Но у них очень важным все-таки было то, что на фоне очень умелой, правильной пропаганды они активно давили все альтернативные источники информации. Но кто хотел получить – получал. Но они и не хотели.

– Какие подонки оказались вообще... Подонки просто.

– Ой, ты знаешь, я тебе честно скажу: для меня чуть ли не одно из самых грустных было терять людей, которых ты любил, которым ты доверял.

– Кого потеряли? Расскажите.

– Нет. Я о другом. Вот я в молодости очень любил писателя Юрия Полякова: "ЧП районного масштаба", "Апофигей"... Это же потрясающе. "Сто дней до приказа".

– Да. И русским фашистом стал.

– И вдруг в 14-м году, когда я услышал... Его, кстати, роман "Замыслил я побег" я считал гениальнейшим произведением. Какой слепок истории...

– Фашист.

– И вдруг он такое начал нести... Это трындец какой-то. И вот пришло вот это. Один что-то ляпнул, другой что-то ляпнул... Я не хочу называть их... "Не дай бог, он что-то скажет, не дай бог..." Там есть несколько людей, которых я безумно люблю: там, авторов бардовской песни – такое... Молчат. Господи, какое счастье, что они молчат.

– За них Машков уже все сказал.

– Блин, ну после этого...

– (Смеется).

– А Добронравов... Господи, да чтоб вы долго жили... Короче, ладно. Наверное, надо научиться это все вычеркивать. Это очень важно. Вот просто понимать, что это все. Я для себя, например, решил: "Да, я больше не смогу проплыть на байдарке по реке Северский Донец". Я просто не успею дожить до того времени, пока берега Северского Донца разминируют. На это понадобится лет, наверное, 15. Я уже тогда, наверное, весло не смогу держать в руках. Вот просто я это для себя решил. Понимаешь? Что вот в те под Змиевом леса, где я с детьми собирал грибы, я не поеду. Нет, не поеду просто. Что этот огромный лес возле села Студенок за Изюмом – бор огромный изюмский, – который весь просто в минах... Мы столько времени там провели... Мы каждое лето туда ехали специально. Это 140 километров от Харькова. Потому что там белые грибы, потому что там круто, потому что после всей этой рыбалки можно подъехать к берегу Печенежского водохранилища и искупаться. А сейчас этого всего... Так нету берега. Они полностью водохранилище убили. Полностью.

– У вас был момент, когда началась война – в первые дни, а может, месяцы, – когда вы себе сказали: "Наверное, мы не устоим"?

– Нет.

– Ни разу?

– Нет. Я морально готовил себя к партизанщине. Вот морально. 

– А вы на вид чистый партизан.

– В общем-то, да. Есть совершенно потрясающая история. (Смеется). Я тебе сейчас расскажу. 27 февраля, выбравшись из Харькова в деревню, первым делом я поинтересовался, где тут начальник теробороны местной. Ну, гонцы побежали. Нашли. "Там доктор Комаровский интересуется..." Все же считают, что я родственник кого-то в Офисе президента. Ну неважно. По крайней мере реагируют.

– А вы не родственник?

– Нет, нет. И вот я встречаюсь. А мужик классный. Он "афганец" бывший, начальник местной теробороны. Приезжает мужик на крутом автомобиле: то ли "Москвич", то ли "Запорожец". Такой, местный, начальник, ходит в хаки. "Михалыч, это доктор Комаровский". – "Рад познакомиться. Слава Украине". И все такое. Я говорю: "Михалыч, у меня тут бригада собралась. Нам бы автоматы". Михалыч такой руки в карманы – и достает из двух карманов две гранаты. Говорит: "Олегыч, все, что могу". Понимаешь? У меня до сих пор эти гранаты со мной. Нет, сейчас их тут нет.

– Можно, я пойду? Я ничего не наговорил лишнего?

– Нет. Но я почти был уверен в том, что мне они пригодятся. Я ехал и прикидывал: "Я знаю эту местность. Тут болота. Если мы так мостик рванем – сюда ни один танк не проедет. А с теми, кто сюда придет, по местным кустам и так далее, мы тут... Опять-таки, все мужики охотники – у всех ружья. Ох, вам мало тут не покажется..." Ну и, кстати, ребята под Охтыркой показали, что такое охотники, что такое знание местности.

Но я считаю, что наше будущее... Как я говорил и говорю: жить с бешеной собакой по соседству нам всегда. С непрогнозируемым соседом. Даже если там завтра поменяется власть и будет самое демократическое правительство, которое будет падать в ноги и целовать всех в десны, и рассказывать, как они ошиблись и готовы за все платить, все равно мы должны жить по швейцарскому или израильскому образцу. Каждый человек независимо от пола и возраста должен иметь дома сейф, в сейфе должно быть оружие, ты должен сдавать экзамены на то, что ты имеешь право с ним обращаться, и так далее. И раз в три года – хочешь не хочешь – иди, пожалуйста, на месяц на тренировку.

– За охотников из Охтырки.

– Город-герой, между прочим.

– Да.

– Как и Харьков. За города-герои... Ты не частишь, Гордон?

– Нет.

– У тебя маленькие глотки.

– Глотки у меня как раз нормальные.

– Хорошо, ладно.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Доктор, скажите: вы много плакали за это время?

– Ну, я в основном прячусь, когда плачу. Но я плачу в основном над письмами. Дело в том, что у меня сейчас такая работа, что у меня каждое утро начинается с того, что я читаю письма. У меня на работу с письмами уходит с первого дня войны минимум два-три часа в день. Это минимум. Два-три часа в день чтение. Там и консультации медицинские, и просто рассказы о том... Я уже, по-моему, говорил об этом в одном интервью, но я понимаю, что будет много смотреть людей: все-таки мы живьем...

Буквально в марте прошлого года я понял, что я буквально захлебываюсь от информации, которую я просто не могу хранить. И я сделал Telegram-канал, который называется "Здравствуйте, доктор. Письма войны". И туда навалилось просто куча всего. Причем писали туда и наши, и россияне, и белорусы, и куча наших отовсюду. Короче говоря, сейчас в этом канале выложено более 10 тысяч писем. Я глубоко убежден в том, что если после войны это издать как отдельный труд, там прямо видно динамику процессов.

Ну там такие бывают трогательные истории... Боже... Эти переживания людей... Представь себе, допустим: "В нашем подъезде трое на фронте: мой сын, муж Клавы с первого этажа и отец. Отца убили еще в апреле, Клавиного убили, Клава получила похоронку на прошлой неделе. Мой сын сейчас еще живой. Каждое утро..." И так далее. Знаешь, у меня было такое письмо – я рассказывал – про синюю галочку. Сейчас я расскажу. И многие, кто следит за моими аккаунтами, помнит эту страшную историю. Она близка очень всем. Когда женщина отправляет письмо на фронт мужу, и то, что письмо дошло, – появляется голубенькая галочка. А то, что письмо прочитано, – должна появиться вторая. И вот это время – от первой до второй галочки – это страшное время. Прочитает или не прочитает? И через это страшное время – от первой до второй галочки – проходит каждая женщина, которая отправляет смс-ку мужу на фронт каждый божий день. И каждый такой час, когда он не может открыть сообщение, о чем она думает? Можешь себе представить. И для того, чтобы не сойти с ума от всего этого, от всех этих эмоций и от всего – надо просто пахать. Надо много работать. Надо построить себе так образ жизни, чтобы ты не знал, что такое свободное время, чтобы у тебя было много работы.

– Как говорит мой друг азербайджанец, "надо пахат".

– Вот мы и "пахат", мы и "пахат". Я вижу, с одной стороны, обнадеживающий, а с другой стороны, грустный пример того, что мы все меняемся. После начала войны примерно на шесть-семь месяцев абсолютно исчезли мои обычные письма: про сопли и какашки. Просто вообще, по сравнению с рашистами, сопли и какашки были такой фигней... И многие вообще отмахивались: "Ну кашляет ребенок. И хрен с ним. Господи... Подумаешь, кашляет... Тут бомбы. Ну сопли у него. Подумаешь, он чешется..." И вдруг, вот я тебе скажу, после 24 февраля: вот этого уже – как прорвало, повалило каждый день: сопли, какашки.

– Повалий.

– Повалило. И я понимаю, что, с одной стороны, люди для себя этот год войны поставили как какую-то веху. А теперь поняли, что это надолго.

– Жизнь продолжается.

– Жизнь продолжается. Хватит терпеть эти кашли. Давай заниматься этими вопросами. И стали писать мне опять письма. И я вижу, что надо опять записывать видео и про гайморит, и про аденоиды, и про ангины. Потому что вирусы и стрептококки никуда не делись. Они все равно с нами.

– Вы доктор, который много лет работал в детской реанимации – и спасали детей от смерти. И на ваших глазах умирали дети. И слово "ненависть" наверняка вам не очень близко. Сегодня вы умеете ненавидеть? Испытываете ненависть?

– Ты знаешь, я скорее... Есть категория людей, которых я ненавижу абсолютно: ненавижу больше Путина.

– Да?

– Да. Это российские пропагандисты.

– Еще больше Путина?

– Конечно. Я воспринимаю Путина как человека, который принимает дебильные решения в условиях ограниченной информации. Ну он сам в этом виноват – что у него ограниченная информация. Понимаешь? Но его картина мира построена... Все мы строим картину мира на основании той информации, которую получаем. Он сам выбрал людей, от которых он готов получать информацию. Он сам сказал этим людям, что он хочет от них слышать. В результате он сформировал такую картину мира. Но эти твари – эти все твои собеседники – они же знают все.

– Конечно.

– Они знают все. И про "нацистов" в Украине, и про все-все они знают. Но тем не менее они с жаром доказывают, как здесь страшный нацизм процветает.

– Чтоб они сдохли тоже.

– Вот они должны не просто сдохнуть.

– В муках.

– В муках, и много раз...

– [Российского пропагандиста Владимира] Соловьева уже начало выворачивать, смотрите.

– Он последнее время срыгивает, по-моему, в прямом эфире морально.

– Вы видите, что он похудел сильно?

– Нет. Я тебе честно скажу...

– У [пропагандистки Ольги] Скабеевой жопа растет, а Соловьев похудел. Может, его лицо перешло в ее жопу?

– Гордон, я хочу сказать, что человек, которого волнует жопа Скабеевой, – это однозначно пациент.

– (Смеется).

–Ты уж извини, но кто тебе еще, кроме меня, скажет правду?

– Ой, меня волнует и жопа Скабеевой, и лицо, и она сама. Я бы ее удушил бы, вы знаете.

– Я не настолько, чтобы я кого-то...

– Я бы ее душил за шею, за жопу – за все.

– (Смеется). Ну ладно.

– Вы что-то вспомнили? Вы кого-то душили за жопу? (Смеется).

– Недавно мне прислали... Ты этого не видел. Но поскольку мы имеем к этому отношение... Недавно мне прислали письмо в Telegram: "Доктор Комаровский, поеду на рыбалку с Путиным. А когда поеду на рыбалку, пошлю его копать червяков. И этой лопатой его там захренячу". (Смеется).

– (Смеется). За лопату, которой захренячит... Кто, на ваш взгляд, главные герои войны?

– Положительные или отрицательные?

– Положительные. Отрицательные – не герои.

– Ну давай так. Для начала, вне всякого сомнения, герой номер один – это украинский народ. Это абсолютно бесспорно. Более того, мне кажется, украинский народ не удивлен тем, что он совершил. И это его лишний раз характеризует. Для него это обыденность. Защищать свою страну – это обыденность. Он удивил всех. Весь мир говорит: "Как? Мы..." Что вы, блин, не ожидали? Вы думали, что они к нам придут, и мы тут все ляжем и будем ждать, что они с нами будут делать, или как? Простите, это вам не Таганрог. Это Украина. Здесь такого не бывает. Если бы они знали, во-первых, какие у нас битвы в селе за клочок земли происходят, они бы поняли, что надо быть полным идиотом...

– Если бы они читали книгу Ольги Кобылянской "Земля"...

– Если бы они вообще читали. То есть это, конечно, герой номер один. Второе: дважды герой – президент. Я сейчас скажу почему. Первое: по своей деятельности на внешнем фронте, вот по своей дипломатической активности. И по тому, что не лезет в военные решения.

– Вы уже любите нашего президента?

– А я же его любил всегда как бы. Подожди. Если ты любишь человека, а твой...

– Вы же его уже не любили перед войной.

– Это ты ничего не понял.

– Да?

– Потому что ты лошара.

– Я думал, мы оба лохи. Нет? (Смеется).

– Я пересмотрел свою позицию. (Смеется).

– А, то есть "я не лох".

– Дело на самом деле вот в чем. Я тебе сейчас объясню. Я, например, только с теми, кого я люблю, говорю на "ты". Заметь.

– Да, я знаю.

– И все мое окружение знает. Все мои медсестры и санитарки, которые были с нами, знают: если Комаровский говорит на "вы", лучше тикать.

– Так вы Зеленского любите?

– Я продолжаю. Почему? К людям, которых любишь, ценишь и к которым неравнодушен, у тебя огромные требования. То, как от меня достается моим близким, всем остальным по барабану. То есть все думают, что я хороший, а те, кто рядом со мной, – они говорят: "Блин, какой он злой, собака". Поэтому, естественно, если я человека люблю, у меня к нему однозначно завышенные требования. Но я о другом. То, что он... Ты же говоришь про героев. Это очень важно: что он не лезет, не строит из себя главнокомандующего в сталинском типе этого, что "я решаю, какой город мы должны взять". Нет, слава богу.

У нас есть третий герой: [главнокомандующий ВСУ Валерий] Залужный. Вот верхушка. И слава богу, это одно из самых больших счастий Украины, что к началу войны успели ротировать это вот самое слабое... Думаю, было бы намного хуже. Тогда бы мы ушли в партизанщину, если бы эти люди не возглавили армию до войны.

– Давайте за армию нашу.

– Вот это вот святое... Так что да. Но тем не менее...

– Хотите, я вам свою шкалу героев назову?

– Давай.

– Первое место – украинский народ. Мы с вами тут солидарны. Второе место – украинская армия – Збройні сили України. Третье место – президент [США Джо] Байден. Четвертое место – [бывший] премьер-министр [Великобритании Борис] Джонсон. Пятое место я бы Зеленскому отдал. Это мои герои войны.

– Это не герои. Для меня Байден и Джонсон – не герои.

– Да? Хотел бы я видеть, где бы мы оказались, если бы не они.

– Вопрос не в этом. Извини, пожалуйста, но когда ты сделал хер знает что, а потом героически справляешься с тем, что ты накрутил... Если бы не позиция Запада... Запад вырастил Путина. Вне всякого сомнения.

– Я сейчас буду с вами сильно спорить.

– Нет. На самом деле – знаешь что? Вот если бы речь шла о коронавирусе, я бы с тобой вступил в спор. Нет, здесь я дилетант. Я не строю из себя великого политолога. Я высказываю свою личную позицию.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Запад, доктор, четыре месяца предупреждал Украину официально и не официально. Изо всех источников, начиная от президента Байдена, который сказал: "Запомните цифру 18. Ровно столько мы предупреждали вас о начале войны". Запад предупреждал, Запад бил тревогу, но мы же не реагировали.

– Да. Я до сих пор себе...

– Это наша вина: что мы все 32 года независимости допустили здесь российскую агентуру, не занимались своей армией, не занимались идеологией, не занимались пропагандой – ничем не занимались. Это наша проблема, а не западная.

– Вне всякого сомнения.

– Если бы Запад не пришел нам на помощь, когда у нас уже не было ничего почти, нам бы пришла трында. Просто трында. Поэтому спасибо Байдену и спасибо Джонсону, спасибо всему Западу. Польше спасибо, странам Балтии и всем спасибо.

– Я готов кивнуть головой, но...

– Поспорьте.

– А что мне спорить?

– У нас демократия.

– Да. У нас есть Будапештский меморандум. Чистый развод Украины. Под которым – чьи подписи стоят?

– Развод.

– Ну так подожди, минутку. Они же сначала нас подставили, а потом героически нас предупреждали. "Мы вас защитим, – сказали они, – мы классные. Если, не дай бог... Вы отдайте свое оружие, а мы вас защитим. Мы: Америка, Британия – мы вас защитим". А потом они предупреждали: "Ребята, на вас скоро нападут. Вы там готовьтесь давайте". Суки!

– А мы же не готовились.

– А что же вы нас в НАТО не взяли? А мы же не готовились. А они же говорили что? Поэтому никому нельзя верить. 

– Мне можно.

– Тебе можно. Да ради бога. Я могу сказать одно: меня до сих пор это не отпускает...

– За то, чтобы отпустило.

– Чтобы отпустило, но не отпустит. Я уже знаю. Мы с тобой когда виделись перед войной за пару недель, тогда же мы виделись с кучей народу... Вообще я фамилии не называю. Хорошо?

– Конечно.

– И эти люди, очень уважаемые специалисты, которые разбираются во всех байденах вместе взятых, говорили о том, что "не, войны не будет". И я до сих пор это помню: что я приезжаю из Киева, а у меня есть друг очень близкий, и он у меня спрашивает: "Слушай, ты, там, из Киева. Может, надо валить?" Я говорю: "С чего ты решил?" – "У меня у главврача муж в СБУ работает. Он говорит, валить надо, война будет скоро". Я говорю: "Саня, понимаешь, я разговаривал с серьезными людьми. Серьезные люди сказали, что войны не будет".

– У Гордона. (Смеется).

– И я сейчас понимаю, что я его обманул фактически. Понимаешь? А эти люди обманули меня. А вот эти в СБУ харьковском – они, оказывается, до войны чемоданы паковали.

– А их русские предупредили. (Смеется).

– А наших великих политологов не предупредили. И я лишний раз хочу, чтобы все поняли, в какой ситуации находится человек, который... Вот я много-много лет публично рассказываю о здоровье. И каждый раз, когда даешь людям советы о здоровье, ты берешь на себя ответственность за их жизнь. Понимаешь? То есть они говорят: "Я вот так вот сделал, как сказал Комаровский. А после этого у меня понос приключился. Кто виноват? Комаровский". И так далее. И каждый раз, когда врач говорит, что все будет в порядке, и вдруг становится что-то не так – кто виноват? Врач.

Я к чему все это рассказываю? К тому, какая страшная ответственность лежит на людях, которые публично говорят: "Все будет хорошо. Успокойтесь. Все будет хорошо", – а потом выясняется, что не все будет хорошо.

– Кого вы имеете в виду?

– Я никого вообще уже не имею в виду. Это, кстати, очень важная тема, которую я бы хотел с тобой обсудить. Она тебе тоже будет близка. Смотри. И многие сейчас должны знать. Я себя ловлю на том...

– Я себя уже поймал.

– Тебя поймала [Алеся] Бацман на самом деле. А ты делаешь вид, что это ты сам себя поймал. Не надо рассказывать. Уж я-то знаю эту историю. Ну вот смотри. Раньше когда между людьми публичными возникал конфликт, то один человек нанимал банду титушек – и они шли бить нехорошему человеку морду. Но тут был риск. Если одного титушку, который шел бить, поймать и дать ему в морду, он скажет, кто его послал. И сейчас тема совершенно другая. Сейчас не надо никаких титушек. Сейчас есть готовые служить любому хозяину армии ботов. И как только ты что-то ляпнешь, что кого-то не устраивает...

– Вы всерьез к ним относитесь?

– Я тебе могу рассказать...

– Вон у меня пасутся миллионы ботов. И я их люблю всех.

– Понимаешь, Гордон, в чем большая разница? Сейчас я тебе скажу. Ты этого не понимаешь. Когда ты спрашиваешь меня, поеду ли я с Путиным на рыбалку или, там, лохи мы с тобой или нет, ты не учитываешь одну вещь. Есть у доктора Комаровского – он на то и доктор – у него есть канал: 3,3 млн подписчиков, – на который люди подписались, потому что им была интересна информация медицинская.

– Не путать с уретральным каналом.

– Да, это очень важно. И как только я начинаю что-то говорить за пределами медицины, то резко куча ботов начинают жаловаться на мой медицинский канал. Понятно? И в результате я нахожусь в положении, когда мои попытки что-то сказать обществу, о чем-то общество предупредить приводят к тому, что просто я записываю очень важное медицинское видео, а его смотрят на 3-миллионном канале 20 тысяч человек, которые блокируют просто все. Для тебя как для политического журналиста или просто блогера любой скандал и хайп только поднимает посещаемость. А на меня подписываются не потому, что политический эксперт – понятно? – а потому что я разбираюсь в соплях и какашках. И поэтому у меня возникают страшные проблемы, как только я пытаюсь быть полезным своему обществу не только как врач, но и предупредить общество о том, что вранье и воровство – это то, что нас убивает больше, чем все болезни на самом деле, что эта страшная война, которая убивает людей, разрушает города, обнуляет экономику, – это проблемы вранья и воровства.

– За какашки. Это к деньгам.

– Ой да. Сейчас я тебе расскажу историю... Есть одна потрясающая история.

– Какое вино хорошее... Да?

– Имеем ли мы право пить вино в столь тяжелые времена?

– Да.

– Имеем. Так вот рассказываю тебе потрясающую историю. Я с ней познакомился благодаря моему новому каналу, который называется "Казки українською з доктором Комаровським". Ты знаком с ним. Алеся твоя должна была с девочками смотреть. Я расскажу, кто еще не в курсе. И очень вас прошу... Значит, это я читаю українською мовою сказки, а дети к этим сказкам рисуют иллюстрации.

– То раніше у нас був дідусь Панас.

– А теперь доктор Комаровский. И называется так: "Казки українською з доктором Комаровським". Вы все должны набрать это и обязательно подписаться. Я с помощью этого канала пытаюсь доказать всем "фарицоям", что можно...

– (Смеется). "Фарицоям"...

– Что можно любовь до української мови продвигать не через ненависть, а через любовь. Вот это моя позиция. И благодаря этому каналу я близко познакомился с творчеством совершенно гениального украинского писателя Леонида Глибова, который...

– Байки.

– Да, да. Который в 1863 году, то есть 160 лет назад, опубликовал выпуск басен. Там было, по-моему, 36 басен українською мовою. И как раз в том году запретили полностью українську мову в Украине тогда. И тогда этот весь тираж чуть ли не...

Так вот теперь рассказываю... Меня потрясла совершенно одна басня, которая называется "Мишача рада". Не верховная, а мишача рада. Во-первых, в этой басне сто процентов доказано... Когда говорят, что Украину придумал Ленин и так далее... Это все херня такая, потому что традиции украинства: наши ментальные и все такое – их Глибов уже описал. Я тебе рассказываю суть басни под названием "Мишача рада". Собираются мыши и говорят: "Давайте, чтобы у нас все было как у людей, хоч раз у неділю собираться на совет, обсуждать, что, как и так далее". И один молоденький мыш говорит: "Согласен. Только надо, чтобы было все по правилам. Куцых не пускать. То есть нормальных мышей можно, но если у мыши обрубанный хвост – это значит, она уже в руках у кого-то побывала: или в мышеловке, или у человека. Куцых на раду не пускать". Через неделю первый совет. Собираются мыши. И один молоденький пацюк бачить: куций. И он до дядька: "Дядьку, що за сором, що за глум? Куций між нами!" А дядько каже: "Цить. Це мій кум".

– (Смеется).

– И, главное, на самом деле... Понятно, что... Да, круто? И в чем тут суть? Никто не понимает, что коррупция – это не только деньги. Все воспринимают коррупцию у нас как то, что какой-то чиновник принимает какое-то решение, а ему за это дают деньги. Нет. Да, это коррупция. Но одно из самых ярких, самых мерзких проявлений коррупции – это когда убивается социальная лестница, когда должности в стране получают по личной преданности: никакой критики, вера. Это то, что убивает страну.

Самое интересное – что если вы вспомните сериал "Слуга народа", это же тоже... Мы же его воспринимали как сказку. Вот вспомни сериал "Слуга народа". Там же это же было показано с самого начала: вновь избранный президент оказался один. И кого он привлек во власть? Своих друзей. Это было его главное... Так вот это была модель, которой нельзя... Так в фильме показано специально.

Я к чему все это говорю: что на самом деле сейчас Украина на страшном распутье. Я много раз это говорил и еще раз тебе повторяю, чтобы все это услышали. Потому что в тот день, когда прекратится огонь и откроются границы, перед всей страной встанет главный вопрос: "Мы к папе или папа к нам?" Понял?

Фото: Ян Доброносов / Gordonua.com

– Угу.

– Вот там, за пределами...

– Вы сейчас сказали важную вещь.

– Это вот миллионы семей уже сейчас об этом думают: о том, куда мы денемся после войны. Я об этом говорю и тебе еще повторю: основа Украины – это украинская женщина. Я много раз об этом говорил. Когда казак говорил, что "мы идем вот туда", так вот эту руку казака держала казачка, которая показывала, куда ему надо идти. Понимаешь? Сейчас огромная куча женщин вместе с детьми оказались за пределами Украины.

– Миллионы.

– Миллионы. Украинская женщина за год найдет работу, выучит язык и адаптируется к чему угодно. Потому что это украинская женщина. А сейчас ее начинают радовать дети, которые наконец-то адаптировались в школе, выучили язык тоже и начали приносить хорошие оценки, и им уже нравится ходить в эту школу. Год уже прошел. И вот теперь война заканчивается, и надо понять, в какую Украину они вернутся. В Украину с враньем, коррупцией и отсутствием социального лифта они не вернутся. И это надо понимать. И под угрозой вся наша страна.

– Отвратительно, что во время войны коррупция у нас идет в Министерстве обороны на крови. Отвратительно. Вот это портит мне настроение и убивает больше, чем все остальное. Вы знаете, это не укладывается в голове. Но я хочу выпить за "95-й квартал". Вы вспомнили фильм "Слуга народа". В новогоднем выпуске "95-го квартала" с 21-го на 22-й они сделали прекрасный номер: пародию на меня в присутствии президента. Где участвовали опосредованно вы. Вы знаете?

– А, это где мы с Алесей в постели лежим?

– Да. Евгений Кошевой меня играл, а Елена Кравец – Алесю. Владимир Зеленский сидит, Ермак Андрей Борисович... И вдруг у нас в постели появились вы. Я благодарен "95-му кварталу" за этот прекрасный номер, благодарен президенту Зеленскому за то, что он подыграл. Давайте выпьем за "95-й квартал". Спасибо. Хороший номер был.

– Я совершенно не согласен с Гордоном по поводу того, что в этом был какой-то шедевр.

– Но я не понял, что вы делали в нашей постели. (Смеется).

– А тебе и не надо было понимать. Главное – что Бацман поняла. Алеся, привет.

– (Смеется).

– Ты по жизни ни хрена не понимаешь. На самом деле это один из важнейших вопросов, который меня очень-очень волнует. Людям нужны социальные лифты.

– Вы о важных вещах сейчас сказали. "Мы к папе или папа к нам?" Многие еще украинцы не понимают, что самое страшное начнется после нашей победы.

– Будущее страны будет определяться в этом. На самом деле, знаешь, я тебе честно скажу: мне кажется, что чуть ли не главная наша проблема – это то, что во власти должны быть... Власть должна быть олицетворением мудрости. Когда я вижу в Верховной Раде людей без образования, просто абсолютно примитивных, которые демонстрируют такие образцы мерзости и всего остального... Это неправильно. Неужели нельзя действительно сделать так, чтобы в Раду мог зайти только человек, у которого есть высшее образование, у которого есть как минимум два-три языка, который хотя бы кандидат наук... Хотя бы. Понимаете?

– Не слишком ли много вы хотите, доктор?

– Я считаю, что в 40-миллионной стране можно найти 200 человек.

– У нас уже нет 40 миллионов. Дай бог, чтобы 27 у нас было.

– Это, кстати, повод уменьшить количество депутатов.

– Да, я давно об этом говорил.

– Вот. И так далее. Но это важно тем не менее.

– Вы хотите в депутаты, доктор?

– Если бы я хотел в депутаты, я бы был депутатом. Я же взрослый мальчик.

– А чего не пошли?

– Почему? Потому что со мной было бы примерно... Я бы свои силы и возможности тратил бы на то, чтобы доказывать, что я не верблюд, и объяснять, что я не буду за это голосовать и так далее. Они бы меня травили.

– Вы впечатлительный какой-то. Вот меня, например, ругают, там, боты, шмоты – мне вообще по барабану.

– А мне – нет.

– Чего? Надо радоваться. Это значит, вы яркий. Лишь бы кого не ругают.

– Понимаешь, какая ситуация? Во-первых, мерзко, когда какая-то дрянь влазит, которой 20 лет, а она учит меня патриотизму. Понимаешь? Они все знают... Вопрос на самом деле вот в чем. Я хочу... Я хочу, чтобы все поняли... Я хочу, чтобы мы поняли, что без толерантности, без взаимопонимания, без того... Просто представь себе ситуацию. Ты говоришь: чего я так реагирую? Вопрос очень и очень серьезный. Когда во время войны в публичной плоскости возникает некий человек, который говорит о том, что жители Мариуполя сами виноваты, и это все им так и надо, потому что они говорили...

Фото: EPA

– Говорил кто-то, да?

– Да. Ты можешь догадаться кто. То беда в том, что...

– Шепните мне на ухо.

– Я тебе потом шепну. Так вот беда вот в чем: что к такому человеку выстраиваются в очередь не прокуроры, а журналисты. Понимаешь?

– Я не слышал этого.

– Понимаешь, какая ситуация? Когда абсолютно мерзкие твари, которые кайфуют, набирают рейтинги и просмотры на стравливании людей, на выяснении отношений, на обсирании кого угодно, – на них совершенно никто не реагирует. Вообще. Хотя сейчас, мне кажется, такие возможности есть, огромные, у власти. В жизни Украины еще никогда не было президента с таким авторитетом, как сегодня у Владимира Александровича. Никогда. С такими возможностями, с таким доверием общества – ну не было такого никогда. То есть он реально может заткнуть рот всем падлам. Обидно. Опять просрем.

– Да ладно. А что просрем? Ничего не просрем. Все будет хорошо. Я уверен: все будет хорошо.

– Ну дай тебе бог. Я по крайней мере по уровню...

– Доктор, но вы снова любите Владимира Александровича...

– Да отцепись от меня. Тебе надо хайпа?

– Нет. 

– Пусть кончится война – мы поговорим, кто кого любит.

– Но вы его любите уже? Признайтесь ему в любви публично.

– Я не хочу обсуждать эту тему. Не хватало мне опять с ботами Офиса президента выяснять отношения.

– (Смеется).

– Я хочу лечить детей спокойно, чтобы мне никто не мешал. Не трогайте меня. Я очень много работаю, безумно работаю. Людям надо с утра до ночи рассказывать психологические проблемы, у детей куча всего... И я буду с ботами выяснять отношения? И они будут блокировать мои ресурсы?

– Ермака видите?

– Про Зеленского и Ермака я могу сказать только одно: нам однозначно надо менять модель управления. Однозначно, сто процентов.

– Прекращайте.

– Украине нужен президент и вице-президент. Однозначно. Вот нужна американская модель. Однозначно. Эта связка сейчас это однозначно доказала.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– Скажите: "Я люблю Зеленского и Ермака".

– Говорю. Значит, смотрите. Я хочу, чтобы сейчас все понимали. Постоянно, приходя к Гордону, я вижу, что он пытается меня использовать: для рейтингов, для своих понтов... Он ищет приключений на свою лысую голову. А мне оно на хрен не надо. Понятно? 

– Я уже все приключения на свою лысую голову давно нашел.

– Тем более, вы же прекрасно знаете, что в Украине общество считает: если ты кому-то сказал "любишь", то тебе дали деньги те, кого ты "любишь".

– (Смеется).

– А если сказал, что ты не любишь, – тебе дали деньги те, кто не любит тех, кого ты любишь. Наше общество абсолютно убеждено в том, что критиковать можно только за деньги.

– Но меня вы любите?

– Хай Бацман любит. И он недолюбленный. Понимаешь? Он от меня уже что-то хочет.

– Я вам такого хорошего вина налил – и от вас слова не вытянешь хорошего.

– Нет, подожди. Понимаешь как? Тебе слово ради хайпа, тебе ради просмотров все.

– За вас.

– Он будет еще мне это, товарищи, вино вспоминать многие годы. У него все записано.

– Ой... Доктор, скажите: когда мы победим? Когда все это закончится? У вас есть временной какой-то промежуток?

– Знаешь, я тебе честно скажу, что год назад мы все думали, что победа – это прекращение огня. Сейчас мы реально понимаем, что победим мы на самом деле только тогда, когда у нас будут стопроцентные гарантии, что это не повторится. Если мы эти гарантии не получим, то это не победа. Это передышка: это ожидание следующего броска бешеной собаки. Это совершенно очевидно. Более того, если у нас не будет стопроцентной гарантии, что это не повторится, сюда никто не вернется. Это конец Украины.

– Да.

– Если мы не получим гарантии. Теперь вопрос: что надо, чтобы мы получили такие гарантии? Должна быть уверенность инвестора в том, что здесь не раскрадут, что можно доверять. Да? То есть оказывается, что на самом деле вранье и воровство на сегодня – это то, что ставит под угрозу само будущее Украины как независимой, процветающей страны, которая на самом деле может заткнуть десятки стран мира по тому, что она может предложить. На одном кулинарном туризме Украина может процветать. Потому что такого вкусного, как у нас, нет нигде просто. И когда путешествуешь где-нибудь по Альпам, ты понимаешь, что такой сервис в Карпаты – и будет не хуже. Но только надо же просто понять: поубирать заборы...

В молодости я много лет занимался водным туризмом. И мы были в Красноярске, по Енисею сплавлялись на плоту. Было и такое в моей биографии. И будучи в Красноярске, мы поехали в заповедник "Столбы" знаменитый. Там такие камни стоят... Вот в Ивано-Франковской области, в Верховинском районе – есть столбы, по сравнению с которыми вот эти красноярские – как воши. Это фигня на постном масле. Когда вот ты идешь по густому лесу, густой карпатский лес. Идешь, идешь, идешь – и вдруг ты упираешься в стену. Просто идешь по лесу – и вдруг упираешься в стену. Смотришь вверх – и там где-то такой камень, как будто боженька поставил столб такой. И ты стоишь... Увидеть это надо. Проехать туда, найти машину, потом километров 10 лезть в гору... Я прекрасно понимаю, что в любых Альпах туда бы уже было шоссе, там бы уже стоял шлагбаум, с каждого человека брали бы по 10 евро – понимаешь? – чтобы эти столбы увидеть. У нас это чья-то земля. Там куча столбов. Только мои связи понадобились, чтобы меня туда провели и показали. И все вот такое оно. Я все время вспоминаю потрясающую историю. Она как бы всем известна. Многие люди знают... Есть, например, знаменитая гора Поп Иван.

– Да.

– Ты знаешь. Там есть потрясающая дорога на эту гору. И вот по этой дороге идут люди. По тысяче человек в день идет, поднимаются. В хорошую погоду люди совершают восхождение на Поп Иван. Вот все люди, которые идут, – им иногда хочется писять, иногда им хочется даже какать. Представляешь?

– Да вы что!

– Ну бывает такое. Вот человек идет, прошел два километра в гору – и, простите, какать хочется. И так далее. И вот местные люди... То есть представитель колхоза местный – он что сделал? Он поставил шлагбаум и стал брать с каждого туриста одну гривну. Это было лет 10 назад. Одну гривну.

– За покакать.

– Нет. За то, что он эту гривну платил деду местному, который с лошадью и повозкой каждый день ездил вдоль этой дороги, собирал весь мусор, рыл ямы, убирал, следил за всеми делами. Потом вдруг мы начали страшно бороться с коррупцией и выяснили, что, оказывается, он гривну брал, а билет не давал. И оказалось, что этот дед, который убирал это говно – он главный коррупционер карпатский. Понятно, да? И, естественно, дед сказал "идите вы нахрен со всеми делами". Теперь ты идешь по этой дороге – тут какашки, тут какашки... Но мы боремся с коррупцией.

– За деда.

– Чтобы он вернулся?

– Да.

– (Смеется). "Это же наша Родина, сынок".

– Да. Друзья, как мы хорошо сидим...

– Так, но я предупреждаю всех еще раз: если вы после этого всего не подпишетесь на мой канал "Казки українською з доктором Комаровським", я вас всех позадушиваю и больше к Гордону не приду.

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– (Смеется). Доктор агрессивный бывает.

– Он всегда такой. Ты не представляешь, какой я. Это для меня такое счастье... Хочешь, я тебе расскажу? Это же история потрясающая. Значит, мне в начале войны в мой канал "Здравствуйте, доктор. Письма войны" прислали письмо со ссылкой на сказку Корнея Чуковского "Одолеем Бармалея". Люди, кто не знает этой сказки, я вас просто прошу: почитайте. Эта сказка была написана Корнеем Чуковским в 42-м году, в разгар Сталинградской битвы. Представляешь? Боже, там знаменитый Ваня Васильчиков, там, естественно, Бармалей, в котором читается Гитлер, и так далее. И вот когда ты это сейчас читаешь, это абсолютный слепок того, что сейчас происходит. Понимаешь? Абсолютный. Вот именно этот мерзавец, который пришел... И так далее, и так далее. Я говорю всем, что если мне проиллюстрируют, я эту сказку прочитаю. Мне дети прислали двести картинок замечательных – и я записал. И после того, как я это записал, мне двое моих читателей прислали перевод на українську мову этой сказки Чуковского. Только там Ваня Васильчиков стал Іванко Васильченко. Это был чистый Байден.

– (Смеется).

– (Смеется). Который прилетел из заморской страны с подарками и со всем. Короче говоря, в результате мы все равно этого Бармалея, падлу, победили. Более того, там прямо приговор привели в исполнение. И после этого я записал эту сказку українською мовою. И тогда я всех предупредил: "Люди, не дай бог, у украинской версии будет меньше просмотров, чем у российской". И тут – бабах! – сработало наше украинское братство. Украиномовная версия набрала в два раза больше просмотров. И я сказал: "Все, ребята, мы начинаем". И это формат: я называю сказку, дети мне рисуют иллюстрации – и я записываю. У меня сейчас 20 сказок записано: украинские народные и так далее. У меня есть даже мои сказки. Есть книжка, которая называется "Маленькие сказки про ежиков". Теперь мы ее перевели українською мовою: "Маленькі казки про їжачків". Я ее тоже озвучил, записал. И вот когда мне хреново... А сейчас этот проект набирает обороты.

– А бывает, что хреново?

– Каждый день. Но каждый день у меня есть такое: когда ты придешь и прочитаешь очередное... Вот мне прислали фотографии: как сейчас, в это время, людям с инвалидностью, как детям с аутизмом, как больным, как, как... И хочется просто рыдать. И на этом фоне они какие-то генерируют идеи, какие-то дебильные законы, какие-то... Не знаю. У меня просто слов нет. Думать о том, как вот заработать, как кому что продать, как кого куда назначить... Когда я вижу, как назначили какого-то... Я не буду называть фамилию. Сами найдете, если что. Назначили охрененного государственного чиновника. И показывают: государственный чиновник приезжает на машине, условно своей, – на которой написано "0001". Вот я говорю: ребята, если у государственного чиновника есть автомобиль с номером "0001", то это человек, для которого личные понты всегда важнее дела, которым он занимается. Нельзя человека, который выпячивает, что он номер один, что он пахан, ставить на государственную должность. Сделай свою компанию, развивай ее, ставь свою машину номер один и так далее. Но, блин, нельзя на государственные должности за понты назначать людей.

– Зато мне нравится наш посол в Болгарии новый – Алеся Илащук.

– Не знаю.

– Которая курсы минета вела. Мне нравится. Вот таких, я считаю, продвинутых людей надо назначать на государственные должности. Это правильный выбор. Я вообще за это. За курсы давайте выпьем.

– Кстати, друзья мои, обращаю ваше внимание: после войны...

– Будет большая потребность в курсах.

– Будет большая потребность в докторе Комаровском. Потому что у нас будет... Я надеюсь, после войны мы поймем, что нам нужно срочно делать новых украинцев. И я искренне надеюсь на бум послевоенной рождаемости. Очень на это надеюсь. Но, опять-таки, для того, чтобы этот бум произошел, мы должны знать, что вот эти ребята наши, которые сейчас жизни кладут – они кладут жизни не просто за Украину, а за Украину независимую, в которой нет места вранью, воровству, понтам, злорадству, жадности. За страну, в которой хочется рожать детей. И вот когда вы поймете, что вы в такой стране, и вам захочется рожать детей – вот тут вам в помощь доктор Комаровский, у которого есть курсы будущих родителей, где можно научиться, как стать мамой и папой и сохранить счастье и любовь.

И я бы больше всего на свете хотел, чтобы Гордон как отец-герой задал мне вопрос, например, а как сделать так, а как встретить жену из роддома, а как подготовить, а как сделать то, а как сделать се... Понимаешь? Вот я бы хотел разговаривать с тобой на эти темы. И надеюсь, что это произойдет. Поэтому я предлагаю с тобой выпить за послевоенный бум рождаемости. И этот бум будет реализован людьми, которые знают, что страна победила не только фашизм и рашизм, а она победила злорадство, вранье и воровство. А разжигатели, которые видят свою главную задачу в том, чтобы стравить украинцев между собой, – они нашли свое место на свалке истории и в тюрьме. Чтобы прокуратура знала, чем заниматься.

– Доктор, скажите: вы оптимист?

– Ну, поскольку я в 14-м году всем советовал уезжать...

– Советовали?

– А ты что, не советовал?

– В 14-м? Нет.

– А я – да.

– Я советовал возвращаться. (Смеется).

– А я в 14-м говорил, что надо уезжать. В конце 14-го. Когда сразу ответы на вопросы... Когда приходит новая власть, то ты, естественно, замираешь в ожидании. А окончательное решение тебе видно по назначениям. Первые назначения – и сразу все иллюзии и все остальное и так далее...

Главное – чтобы в Украине была построена социальная лестница. Социальная лестница. Знаешь, сегодня мне рассказали страшную историю про то, как... Я не сомневаюсь, что она правильная. То есть хлопец, очень талантливый программист, работает на канадскую компанию на аутсорсе в Украине. И компания ему сообщает: "Либо вы уезжаете из Украины, либо мы прекращаем сотрудничество". То есть они заинтересованы в наших... Я уже не первый раз слышу об этом. Вот эти все, которые нас поддерживают и так далее, и так далее. Они просто поддерживают, но они знают, что самое дорогое в Украине – это украинцы, это люди, мозги. И когда мы поймем, что самое ценное – это люди, забота о людях, что каждый, кто тут учит, кто делит людей на патриотов, правильных украинцев, неправильных украинцев, – это самые страшные враги... Понимаете? И это главное. Это меня больше всего волнует.

Я вижу другое будущее в этой стране: в моей стране. Как ты говоришь, "потому у меня много детей, что я отсюда уезжать не хочу". Да? Я хочу, чтобы будущее наших детей, наших внуков было связано с Украиной, но не просто с Украиной по факту территориальному, а с Украиной независимой, честной, в которой есть абсолютная нетерпимость к вранью и воровству, в которой власть прислушивается к критике, в которой есть социальная лестница, в которой каждый человек знает, что если он любит страну и готов жить на этой территории и соблюдать эти законы, то у него есть безграничная социальная лестница, что для того, чтобы стать всем в стране, не надо быть кумом. И когда изживется институт кумовства, когда будет прописан алгоритм получения любой должности: для того, чтобы стать чиновником, надо то-то, то-то... Надо уметь не головой кивать и жопы лизать, а соответствовать критериям, быть профессионалом. Вот когда я увижу во власти профессионалов, когда в комитете по здравоохранению будут самые крутые врачи... Но они туда не хотят.

– Вам Зеленский предлагал возглавить комитет. Вы же не пошли.

– Мне просто в Раду предлагали.

– Министром здравоохранения предлагал?

– Да нет, это сказки все. Что вы чушь говорите? Мне предлагали идти в Раду. Ну и дальше что? Что я там забыл: в Раде? Депутатов 450, а Комаровский один.

– Вы мне позволите подытожить?

– Слово "подытожить" в твоих устах звучит очень эротично. (Смеется).

Фото: Ростислав Гордон / Gordonua.com

– (Смеется). Дорогие друзья, я, в отличие от доктора Комаровского, власть не люблю. Никакую. Никогда не любил никакую власть. Я очень люблю нашу прекрасную страну. Я хочу выпить за Украину, за Вооруженные силы Украины, за каждого украинца, за вас – всех, кто нас сейчас смотрит, – за нашу победу. Потому что без нашей победы Украины нет. За доктора Комаровского – патриота Украины, – которого я очень люблю. Он иногда нервничает, переживает, но это не потому, что он конъюнктурный или ему кто-то платит за это. Нет. Он это чувствует. Я его понимаю.

– Така людина.

– Така людина. За Украину, за вас, за вас, доктор, и за нашу победу. Чтобы скорее.

– Наша главная задача – всех – дождаться победы и уцелеть. Поэтому, любі мої, тримаймося та єднаймося. Ми обов’язково переможемо. Слава Україні.

– Героям слава. И до дна, доктор.

– Уговорил. Была бы проблема...

– Вот на этом...

– Бацман убьет, если я разобью этот бокал.

– Она вас убьет по-любому.

– Когда я ей раскрою на тебя глаза, посмотрим, кого она убьет.

– (Смеется). Вот на этом можно поставить точку. До новых встреч. Спасибо, доктор.