+7 Киев
Трудно представить, сколько у нас будет сложностей в будущем из-за войны, сколько будет самоубийств, стрельбы и других проблем
– Еще какое-то время Украина будет воевать за свою свободу, у нас будут раненые с огнестрельными и взрывными ранениями, люди с инвалидностью. Есть ли уже какое-то представление о том, какими будут потребности, что нужно делать в здравоохранении в ближайшей перспективе?
– Реабилитация, психология, психиатрия. Самая большая проблема – восстановление морального состояния людей. То есть будут востребованы психологи.
Вторая проблема — профилактическая медицина, прививки, заболеваемость детей и взрослых. Множество людей ни разу за прошедший год не проходили обследование. Мы забыли о себе и профилактике болезней.
Очень важно, что мы все едины и помогаем друг другу, но о себе забывать не надо. Когда каждый начнет думать и заботиться о себе, стране будет легче. Нелеченное высокое давление – это инсульты, смерти и инвалидность, сложная и дорогая реабилитация. У нас после эпидемии коронавируса стало больше онкологии, потому что люди не ходили обследоваться. И стадии выявляются уже запущенные, что гораздо сложнее и дороже лечить.
Из-за войны люди забыли о профилактике, это приведет к тому, что тяжелых запущенных болезней станет больше.
– Еще нужно убедить человека обратиться, скажем, за психологической помощью, потому что украинцы традиционно мало внимания уделяют ментальному здоровью и везде транслируется, что надо быть сильными, стыдно ныть.
– Действительно, все не так просто. По программе обучения в Украину приехала американская психолог и обратила внимание, что у нас все говорят: "Нет, я в порядке, мне психолог не нужен".
Предстоит донести, что психологическая помощь – это важно для всех. Каждому нужен человек, с которым можно поговорить, который посмотрит со стороны. Например, я тоже думала, что сильная, и даже не заметила, как выгорела. Спасибо, был специалист, который помог мне увидеть это и справиться.
Трудно представить, сколько у нас будет сложностей в будущем из-за войны, сколько будет самоубийств, стрельбы и других проблем. Американский опыт показывает, что много. Недавно во время поездки в Вашингтон я изучала вопрос психиатрической помощи военным, посетила госпиталь. Первым делом спросила, как они решают вопрос восстановления психического здоровья. Оказывается, прежде чем вернуться в семью, каждому военному необходимо пройти психолога, особенно когда есть дети.
В США к военным допускают только врачей со специальной подготовкой, консультирование и группы поддержки работают в ветеранских центрах. Это момент безопасности в том числе. Министерство по делам ветеранов США строго следит за соблюдением стандартов оказания психологической помощи, они даже разрабатывают программы для мониторинга. Скажем, есть приложение по отслеживанию качества сна у ветеранов. Если начинаются отклонения, человек получает рекомендации по улучшению сна.
Психолог должен работать с военным и до того, как отправлять его на боевое задание, и после того, когда он вернется домой. Это обязательно, это не дискутируется. Военные должны быть под постоянным надзором. У нас же этим пока никто не занимался. Мало того, у нас просто нет такого количества врачей-психиатров, нет качественно подготовленных врачей, хотя война длится почти девять лет.
Когда мы писали закон о реабилитации, мы разделили физическую реабилитацию и психологическую помощь. По физической реабилитации закон уже принят и хорошо работает, а вот с психиатрической и психологической помощью – еще нет, он на стадии разработки. Чтобы подготовить наших психиатров и психологов, совместно с фондом "Сумка самаритянина" планируем запустить проект обучения современным подходам оказания психологической помощи как военным, так и людям, пострадавшим от военных действий.
Дмитриева: Поездка в Харьков, Изюм и Бахмут очень тяжело далась. Я старалась не смотреть в окно вообще — все сметено, разбито, покорежено, людей нет и гробовая тишина. Фото из личного архива Дмитриевой
Кстати, в США и Великобритании для всех военных является обязательной процедура сдачи репродуктивного материала. Воевать же идут молодые ребята и девушки, они могут получить ранения, которые нарушат их репродуктивные способности. Неизвестно, как психологическое состояние после такого жизненного опыта повлияет на способность зачать ребенка. Значит, должна быть подстраховка на такой случай. И мы еще летом начали готовить законопроект о том, чтобы у желающих украинских военных была такая возможность – сдать биоматериал и заморозить его. Этот закон не сразу нашел понимание, звучали даже такие слова: пусть детей из детдома берут... Но это не конструктивно. Такой подход нарушает права человека. Мы спросили наших военных – они не против и считают это нормальным. Значит, надо дать людям такую возможность.
Мы закон прописали, он все согласования прошел, комитет прошел и в начале февраля должен быть вынесен на голосование в зал Верховной Рады. У нас есть сейчас возможность, а главное – препараты, чтобы это сделать для наших защитников и защитниц, и верю, что будут и необходимые голоса.
Сколько было таких ситуаций, когда наш врач надевал камеру на лоб и вместе со своим коллегой, который находился за границей, проводил операцию
– У нас были прифронтовые регионы, куда с 2014 года привозили раненых, но основная масса больниц в Украине наверняка была не готова ни технически, ни профессионально к тому, что к ним пойдет такое количество людей с огнестрельными, осколочными ранениями и другими военными травмами. Как украинские медики справились?
– Много не знали и не умели, но научились. Наши врачи включились моментально. Сразу же стали звонить своим коллегам за границу – в США, ЕС, Израиль.
Есть американские специалисты, готовые делиться опытом. Поэтому мы также собрали потребности в знаниях, сюда приехали врачи, вместе с нашими проводили операции, проводили семинары по самым актуальным темам и еще привезли медикаменты и оборудование.
Мы приняли быстро закон по телемедицине, чтобы врачи могли коммуницировать, и благодаря этому в том числе медики справились. Сколько было таких ситуаций, когда наш врач надевал камеру на лоб и вместе со своим коллегой, который находился за границей, проводил операцию – тот подсказывал, как действовать.
Были удивительные случайные знакомства. В апреле мы состыковались с украинским врачом Сергеем Мельничуком, который живет и работает в Америке. Он приехал обучать наших хирургов помощи при политравме. Оказалось, что он занимается трансплантацией. В итоге мы договорились и отправили 13 своих врачей в Бостон, они там проходили обучение по трансплантации и оперировали. Так что во время войны наши врачи не бездействуют – едут, учатся.
– Вы в свое время инициировали закон, благодаря которому в Украине стали проводить больше трансплантаций. Война помешала развитию этой сферы?
– Трансплантология в Украине не остановилась, постоянно проводятся операции. И потребность меньше не стала. В 2022 году сделали почти 400 трансплантаций, что намного больше, чем в предыдущем. А в этом году наши врачи сами провели трансплантацию легких – вторую в истории нашей страны.
– Как изменилось отношение к донорству среди украинцев?
– Стало проще получать согласие родных. Люди видят, что система работает, что органы не идут кому-то за деньги или по блату. Люди видят реальных пациентов, которые получили новый шанс на жизнь. Эта тема уже перестает быть каким-то табу и чем-то страшным. Наоборот, донорство – это самое благородное проявление человечности.
Мы планировали большую информкампанию по этой теме, но мы не можем сейчас активизировать коммуникацию из-за войны. Большой риск. Уже были прецеденты, когда российская пропаганда пыталась дискредитировать нас, запускали вбросы, что с поля боя органы берут. Поэтому популяризацией трансплантологии мы пока не занимаемся, но и без этого стало больше согласий – люди все понимают.
В Херсоне медики от российских оккупантов прятали ценное оборудование, разбирали и выносили из больницы по частям под одеждой
– За последние месяцы вы часто ездили в прифронтовые районы. Что произвело наибольшее впечатление на вас?
– Последняя моя поездка в Бахмут в 20-х числах декабря. Отвезли гуманитарку, встречались с военными. Между Краматорском и Бахмутом была заправка, где постоянно все встречались, там было много волонтеров, много военных. В то место случился прилет. Мне понадобилось много времени, чтобы эмоционально с этим справиться. Понятно, кто-то из местных сдал россиянам, что там собираются военные...
Под Николаевом были осенью. Это 20 км от линии фронта, туда постоянно прилетает. Мы ужинали, прилетел снаряд в соседний дом. Там дети бегают по улицам, притом что постоянно стрельба и прилеты. Это шокирует: куда ни приезжаю – везде много детей на улицах, играют в войнушку...
В Краматорске была, там тоже жизнь кипит, хотя обстрелы. В подвале сидели. Конечно, летом еще не так плохо – на улице кухня, ребята на костре готовят, птички поют... Но там, к сожалению, остались и люди, которые ждут, когда русские придут. Военные рассказывают: идешь по улице, а тебе в спину несутся проклятия. И местные сдавали точки, где собираются военные, метки ставили, туда прилетало…
Мы привыкли, что до войны, когда куда-то едешь в командировку, видишь что-то новое, получаешь впечатления. А сейчас все иначе. Крайняя поездка в Харьков, Изюм и Бахмут очень тяжело далась. Я старалась не смотреть в окно вообще – все сметено, разбито, покорежено, людей нет и гробовая тишина.
Дмитриева: После начала полномасштабного вторжения в Украину очень много гуманитарной помощи привезли. Фото из архива Дмитриевой
– В каком состоянии медицина в освобожденных районах?
– Надо местным врачам отдать должное, в каких условиях они лечат, какую смелость и смекалку показывают! Сразу после освобождения мы отвезли помощь в Херсон. Там медики от российских оккупантов прятали ценное оборудование, разбирали и выносили из больницы по частям под одеждой. Записывали, кто и что выносил. Теперь, конечно, это надо собирать. Были комичные случаи. Аппараты, которые не успели унести, сложили в коробку и написали: "Не работает". Когда пришли орки — они же крали все — врачи сказали: "Видите, написано: "Не работает", стоит тут как подставка". И так сохранили ценные аппараты. Персонал весь остался, никто не перешел на сторону врага.
И в других регионах врачи продолжают работать, хотя условия кошмарные. Например, Харьковский центр крови, по сути, живет в холодных сырых подвалах с первого дня вторжения. У многих сотрудников просто не осталось своего жилья, они там живут и работают. И работы немало – харьковчане идут, сдают кровь.
У нас были и неприятные случаи. В одну больницу отправили девять паллет лекарств, но в отделение, которому мы рассчитывали помочь, не попало ни одной таблетки
– Как случилось так, что вы стали возить помощь в прифронтовые районы?
– С самого начала вторжения мы с коллегами по межфракционному объединению "Розумна політика" занимались всем подряд – доставляли продукты, медикаменты в пострадавшие от российской агрессии населенные пункты. Потом ко мне обратились друзья. Они представляют самый большой гуманитарный американский проект, который работает по всему миру, – "Сумка самаритянина". Тогда они тоже занимались всем, в том числе помогали и продолжают помогать восстанавливать поврежденные дома людям по всей Украине. Они заходят на освобожденные территории, ремонтируют крыши, окна.
Мы начали совместно работать над обеспечением больниц необходимыми медикаментами. Самаритяне стали привозить медицинские товары большими фурами, но не могли понять, куда и что доставлять. Тогда мы у Минздрава взяли списки потребностей и, чтобы не распылять силы, решили работать с конкретными больницами.
Международные фонды напрямую к военным не допускают, поэтому ту помощь, которая предназначалась для военных госпиталей, в прифронтовые зоны стала развозить я сама. И вот с 26 апреля я этим постоянно занимаюсь. Лично ездила в 18 прифронтовых мест, мы были в Харькове и Изюме, были в Сумской области, в Днепре, Николаевской, Одесской, Харьковской, Запорожской, Донецкой и Кировоградской областях.
В военные госпитали мы передавали все, что необходимо в операционной: антибиотики, иглы, шприцы, шины, капельницы, лангеты. Потом доноры начали завозить оборудование. Пять портативных рентген-аппаратов передали в больницы в Запорожье, Николаеве, Донецкой области. Для наших медиков это ценная аппаратура: не нужно бойца тревожить, к нему подвезли аппарат и сделали снимки. Объем работы с этими аппаратами такой, что уже батарея разрядилась, мы заменили ее недавно – тысяча раненых за полгода прошла через один аппарат. Медики счастливы, звонили и благодарили.
Крайняя потребность – миллион таблеток йодида калия "Сумка самаритянина" нам совсем недавно передала. Осенью с ними об этом поговорили, и вот в декабре они привезли – дай бог не понадобятся. Минздрав часть этого запаса передает военным. Плюс эти же доноры передали и средства, которые спасают от воздействия химического оружия.
– Вы сотрудничали с какими-то конкретными больницами?
– Надо понимать, что военных стабилизируют в военном госпитале. Но поскольку речь идет о политравме, то дальше их переводят в специализированные гражданские клиники. Вот в такие клиники в основном передаем помощь. Лично также отвозила помощь в военные госпитали в прифронтовой зоне. Брали только те больницы, где понимали, что помощь не будет валяться неиспользованной и не пропадет. Например, в областные больницы Николаева, в Краматорск, то есть туда, где совсем плохо, а потребности большие.
Но у нас были и неприятные случаи. В одну больницу отправили девять паллет лекарств, но в отделение, которому мы рассчитывали помочь, не попало ни одной таблетки. Нам пояснили, что лекарства отправили на общий склад. Я сказала, что туда больше ничего отправлять не буду. Такие случаи доноры прекрасно видят и прямо говорят: не надо держать нас за идиотов. Они получают потребности больниц – если помощь не дошла, они об этом узнают. Причем речь идет не о разовой помощи. Эти доноры находятся в Украине с первого дня вторжения, никуда не уехали, они готовы помогать постоянно, поэтому нельзя подрывать их доверие.
– Когда началось вторжение, думали, что все иностранцы уедут из Украины. А выходит, что не только не уехали, но еще и приехали помогать?
– Сайт, где принимали заявки от иностранных врачей, был перегружен. Так много врачей хотели приехать в Украину, чтобы помогать нашим медикам, что Минздраву даже пришлось отсеивать заявки. Мы тогда сами слабо понимали, как это делать, ведь надо этим врачам обеспечивать безопасность. Но мы очень признательны всем за такую невероятную поддержку.
Например, сразу после деоккупации Изюма фонд "Сумка самаритянина" развернул полевой госпиталь. Местная больница была полностью разгромлена. А в этом госпитале на колесах было все необходимое – проведенный кислород, операционные, инфекционные боксы, "ковидное" отделение со всем оборудованием и медикаментами, постирочные, столовые, генераторы.
Доноры развернули проект на три месяца. Туда приехали американские врачи (от терапевтов до хирургов), принимали сами пациентов, все наладили, настроили, обучили наш персонал, привезли необходимые лекарства. А потом они уходят и передают госпиталь Минздраву. Пришлось свернуть госпиталь немного раньше. Военные сказали, что его могут атаковать россияне.
– Есть информация, что западные врачи не только гражданским в Украине помогают, есть волонтерские бригады, которые спасают раненых бойцов. Кто эти врачи?
– Есть такая организация, которая активно работает в Украине, – "МОАС-Украина". Она с первых дней занималась эвакуацией раненых бойцов. У них 27 реанимобилей. Сразу приехали со своими врачами и вывозили из серой зоны раненых, эвакуировали в госпитали. Их анестезиологи и хирурги – высшего класса специалисты.
Врачи-иностранцы из организации "МОАС-Украина" с первых дней вторжения эвакуировали раненых бойцов. Фото из архива Дмитриевой
Они столько жизней спасли и работали в сложных условиях. Мост подорван, а человека надо переправить. Они упаковывали раненого в специальные носилки, натягивали трос и через переправу перетягивали. На той стороне вторая бригада встречала раненого и доставляла в больницу. Это невероятные спецоперации. Они все делали на своих машинах, ни у кого ничего не просили, имели свое оборудование и лекарства… С первого дня они на работе. Сначала в бригадах были только иностранные врачи, но потом они обучили украинских.
Плюс они привезли мобильную амбулаторию. В первые дни после освобождения Киевской области она работала в Мощуне и Гостомеле. Три месяца принимали ежедневно около 250 человек. Потом машину отправили в Чернигов и область, ведь там тоже много разрушений было, сейчас она работает в Сумской области. Машина раскрывается как трансформер, и там проводится прием, давление измеряют, лекарства выдают, зрение проверяют. В этой амбулатории работают наши украинские врачи.
– Уже почти год прошел с начала полномасштабного вторжения РФ. Объемы международной помощи уменьшаются?
– Помощи становится меньше. Именно поэтому мы делаем ее узкоспециализированной, чтобы не распыляться на все. Раненного стабилизировали и отправляют дальше, и самые большие затраты — в профильных больницах, где люди лежат три-четыре месяца, им делают несколько операций. Вот этим клиникам мало кто помогает, потому что они в тылу. Мы решили взять под опеку несколько специализированных больших больниц, куда раненых бойцов привозят на сложные операции, реабилитацию и восстановление.
Вообще с начала вторжения в Украину очень много гуманитарной помощи привезли. Ее надо использовать. Брать больше нерационально. Потом придется утилизировать, а это не хорошо. Да и медики устают разбирать то, что им не очень нужно. Помню, в одну больницу мы привезли груз, говорю: "Пойдемте смотреть". Врачи с таким недовольным видом шли, но когда открыли машину и увидели, что им привезли, так обрадовались – это было то, что необходимо: мониторы пациента, аппараты для анестезии, ИВЛ, другое оборудование первой необходимости.
В больнице под Харьковом нам врач сказал, что если бы не вторжение, у него в больнице, наверное, долго еще ничего бы не было. А после освобождения они получили столько помощи и разное диагностическое оборудование, УЗИ-аппараты.
