+25 Киев
Кроме довольно типичной на сегодня ностальгии по качественному и дешевому мороженому, порядку и космической гонке, среди определенной прослойки населения и сегодня популярна идеализация профессоров старой школы. В основном это касается медицины, где, в представлении некоторых людей, в поликлиническом кабинете вместо вчерашнего студента, а сегодня малоопытного семейного врача консультации ведет профессор с солидной бородкой, который благодаря своему опыту установит диагноз пациенту, еще пока тот ждет в очереди, а в перерыве между приемом больных будет дискутировать о "разрухе в головах". Такой, несколько художественный, условный профессор Филипп Преображенский благодаря писателю Михаилу Булгакову представляется первым, когда речь заходит о медицинской интеллигенции, профессионалах, которых "уже нет и скоро совсем не будет".
На самом деле первопричиной потери целого слоя профессоров старой генерации стала политика именно того режима, который отправил первого человека в космос, но не смог обеспечить рядового гражданина принадлежащими ему свободами и средствами индивидуальной гигиены. После становления советской власти старая медицинская профессура, которая обычно состояла из небедных, образованных и действительно интеллигентных людей, представляла собой "контру" в большевистском представлении и подлежала уничтожению как класс.
Поскольку Булгаков учился на медицинском факультете Киевского университета святого Владимира, то, возможно, образ профессора Преображенского начал формироваться в его воображении именно со студенческого периода, а его университетские преподаватели сделали свой личный вклад в классический профессорский портрет, который так точно изображен писателем.
Диплом врача и писателя Михаила Булгакова хранится в Государственном архиве города Киева. Фото: culturelandshaft.wordpress.com
Если собрать вместе мемуары, архивные документы и старые фотографии, можно составить портрет среднестатистического профессора медицинского факультета Киевского университета в дореволюционный период.
Известные киевские врачи имели, как и положено всем нормальным людям, неформальную жизнь. И, конечно, именно такие, бытовые, с интриганским флером истории чаще описывали их современники. Кроме того, медицина сама по себе была наполнена интригами, мотивами зависти и удивительными обстоятельствами, которые лишь способствовали прогрессу и развитию этой научной сферы.
Профессор Павел Морозов. Фото из архива Дмитрия Дубенко
Среди простого народа особое уважение имели терапевты, так как лечили бесплатно. Хирурги, наоборот, были популярны среди обеспеченных слоев населения. Конечно, может быть, и некорректно обобщать представителей отдельных специальностей настолько грубо, но все же речь идет об "образе среднестатистического профессора". И если известные киевские терапевты в целом имели альтруистический образ, то хирурги, которых на довольно большой по тогдашним представлениям город было совсем не много, создавали себе идентичность "избранности и исключительности".
Лучше подчеркивают это известные хирургические афоризмы "я оперировал, а бог руководил моей рукой" или "первый после бога". Ведь тогда бог был единственным авторитетом, который твердо признавался и мог быть поставлен перед собой. Зато авторитет и профессионализм коллег по хирургическому цеху признавался крайне редко. Так сохранилось выражение профессора Александра Павловского, описывающего своего визави: "Человек он неплохой, но профессии вообще не понимает".
В основном киевская профессура имела немецкое или австрийское образование, а нередко и соответствующее этническое происхождение. Это объясняло характерную педантичность и периодическую тоску по исторической родине.
Вот как хирург Сергей Тимофеев в мемуарах вспоминает свое обучение в Киевском университете: "На экзамене по гигиене профессор Владимир Орлов спрашивал студентов: "Отчего возникает собачье бешенство?". Все попытки студентов указать инфекционный возбудитель болезни успеха не имели, поскольку правильным ответом было: "От жира. Потому что у нас собаки ничего не делают, жиреют и оттого бесятся. А в Германии они возят тачки, работают и поэтому не бесятся..." Конечно, это была тонкая ирония от профессора, а не показатель его предметного непрофессионализма".
Мемуары Сергея Тимофеева. Скан обложки книги из архива Дмитрия Дубенко
Общение со студентом во время экзаменов было отдельным искусством, особенно когда дело касалось двоечников.
В патовой ситуации, когда студент не мог ответить ни на один вопрос из программы, тот же профессор-гигиенист Орлов спрашивал неудачника: "Париж – это город разврата?". На что студент с надеждой получить желанную тройку одобрительно отвечал. Профессор в этот момент менялся в лице и парировал: "Ничего подобного! Был я недавно в Париже и ни одна женщина со мной даже не любезничала".
Так студент получил свою двойку с объяснениями, что природу распространения половых заболеваний он не понимает, а потому о позитивной оценке может и не мечтать.
А профессор-патолог Владимир Высокович, которого искренне любили студенты за его педагогический талант, имел свой любимый вопрос для студентов, которые не владели его предметом (этот трюк Высокович унаследовал от своего харьковского учителя профессора Крылова).
Он брал листок бумаги и начинал рисовать причудливый рисунок из параллельных линий и черточек между ними. Студент пытался в этот момент перечислить все возможные патологические процессы, о которых он читал, поскольку считал, что это рисунок патологического препарата, а профессор его останавливал и тихо говорил: "Эти линии – это река, а черточка – это по ней фекалии текут, а я их палкой подгоняю, плывите, плывите... Вот и вы, уважаемый студент, плывите, я вам в честь праздника тройку поставлю".
Конечно, большинство студентов запоминали именно таких преподавателей, потому что в эти моменты они получали свою порцию стыда и больше не позволяли себе приходить на экзамен без надлежащей подготовки.
Особенно популярной среди тогдашних профессоров была охота. Почти каждый доктор имел свое охотничье угодье, куда регулярно приглашал коллег. Особенно любили охоту хирурги. Большинство из них имели опыт участия в военных конфликтах, и как следствие имели дома коллекционные оружейные арсеналы и некоторые награды. Так, один из профессоров читал лекции исключительно "при параде", то есть в мундире с орденами на груди, что вызвало у студентов скорее улыбку, чем уважение.
Лекции профессора Павла Морозова по хирургической анатомии были одними из самых популярных в университете, потому что он демонстрировал все возможные виды оружия студентам, а иногда и даже действие этого оружия на трупах и животном мясе, что обычно не могло не восхищать будущих медиков.
Профессор Морозов при ранней советской власти написал ходатайство к ректору, которое сохранилось в архиве, о выделении различного стрелкового оружия, в том числе иностранного производства.
Прошение профессора Павла Морозова хранится в Государственном архиве города Киева. Скан документа: Дмитрий Дубенко
В заявлении от 10 ноября 1922 года профессор отметил, что его личная коллекция оружия была похищена из его квартиры:
Занимая кафедру оперативной хирургии с топографической анатомией, я читал лекции по этому предмету с курсом военно-полевой хирургии. При чтениях лекций по этому предмету я всегда демонстрировал образцы ручного огнестрельного оружия и патроны к нему, производив нередко и опыты нанесения огнестрельных повреждений на трупах. В настоящее время, однако, когда коллекция этих образцов огнестрельного оружия, лично мне принадлежащая, была похищена в мое отсутствие из моей квартиры, я не имею возможности демонстрировать на лекциях подобные образцы и производить опыты на трупах. Ввиду этого, я просил бы предоставить в мое распоряжение для означенных целей нижеследующие образцы огнестрельного и холодного оружия:
- Русскую пехотную трехлинейную винтовку последнего образца с шомполом, и к ней 10 патронов.
- Такую же винтовку прежнего образца и 10 патронов к ней.
- Германскую пехотную винтовку Маузера последнего образца, со штыком и 10 патронами.
- Австрийскую пехотную винтовку Малихера, также последнего образца, со штыком и 10 патронами.
- Японскую малокалиберную винтовку Аризака со штыком и 10 патронами.
- Револьвер Нагана и к нему 10 патронов.
- Револьвер Браунинга крупного калибра и к нему 10 патронов.
- Обыкновенную кавалерийскую саблю.
- Обыкновенную кавалерийскую пику.
Все перечисленные образцы оружия желательно предоставить с исправно действующими механизмами.
10 ноября 1922
Профессор П. Морозов
Но большевики не оценили такой педагогический шаг и устроили проверку этому "вчерашнему белому элементу", который, по их мнению, захотел устроить таким образом вооруженное восстание.
Профессор – анатом Франц Стефанис, этнический грек, имел постоянную хромоту, из-за чего среди студентов распространялись слухи, что это является следствием тяжелого ранения от вражеской пули, полученной в бою. Истинная причина была куда более прозаичной. Как сообщил в своих мемуарах Сергей Тимофеев, будучи молодым специалистом, Стефани работал с животными в лаборатории. Одна обезьяна укусила медика за ногу и повредила малоберцовый нерв. Из-за этого он и приобрел специфическую патологическую походку.
Важным профессорским атрибутом в те времена были профессиональные командировки за границу. Привезенные экзотические вещи, украшавшие кабинеты, определенно подчеркивали статус ученого и свидетельствовали о его международном признании. Часто из подобных командировок привозили книги с личными автографами их авторов и дарственными надписями. Но были и оригинальные "сувениры", которые порой повергали в шок посетителей профессорского кабинета.
Так, профессор кафедры судебной медицины и декан медицинского факультета Николай Оболонский привез в Киев из дальней командировки крокодила. Конечно, большинство коллег и пациентов не видели в своей жизни ничего подобного. Профессор распорядился построить в лаборатории для крокодила аквариум, который оснастили прогрессивной по тем временам системой подогрева воды.
Под аквариумом находилась огромная лампа накаливания с регулятором мощности. Периодическое включение этой лампы было поручено одному из молодых ассистентов кафедры. Но однажды ассистент забыл выключить тумблер, когда ушел из лаборатории. В итоге экзотическое животное в аквариуме превратилось в несколько литров крокодильего супа, который профессор увидел утром. На этом прервалась не только история крокодила на кафедре судебной медицины, но и научная карьера молодого ассистента.
Случались события, в которых доля трагизма не могла перевесить долю комичности. Однажды уже вовсе не молодому, но очень уважаемому профессору-терапевту Василию Образцову понравилась молодая женщина.
Профессор Владимир Линдеман. Фото из архива Дмитрия Дубенко
Главной проблемой этой пикантной истории был не возраст, а факт, что эта молодая дама была законной женой известного профессора-патолога Владимира Линдемана, заведующего соответствующей кафедрой в Киевском университете.
Последний воспринял этот адюльтер как смертельную обиду и публично вызвал профессора-терапевта на дуэль, которые были строго запрещены в то время и считались варварским атавизмом ушедшей эпохи.
В ситуацию пришлось вмешаться даже киевскому генерал-губернатору, поскольку история получила значительную огласку среди киевлян. Но, несмотря на вмешательство власти, дуэль все же состоялась.
Профессор Василий Образцов. Фото из архива Дмитрия Дубенко
Патолог считал, что лучше сидеть в тюрьме, чем смириться с таким позором. Однако благодаря сообразительности секундантов (Сергея Реформатского, Эдуарда Мирама и Сергея Томашевского, которые, кстати, тоже были профессорами университета и известными в Киеве врачами) дуэль превратилась в фарс.
Они предварительно договорились измерить слишком большое расстояние между дуэлянтами, чтобы те не смогли ранить друг друга. Этому способствовали антропометрические данные одного из секундантов, который имел почти два метра роста, и его 20 шагов между стрелками превратились в существенную дистанцию.
К счастью, дуэль происходила не между хирургами, которые почитали охоту и стрелковое оружие, поэтому закончилась она без смертей и даже ранений. Между тем дело рассматривалось в суде, о чем и написали в газете "Рада" 5 апреля 1908 года.
Заметка о суде над профессорами Линдеманом и Образцовым в газете "Рада". Скан предоставлен Архивом украинской периодики libraria.ua
Репортер сообщил, что Линдеман и Образцов признали свою вину, но никаких пояснений председателю суда давать не стали. Оба отказались и от последнего слова. Несмотря на это, история благополучно разрешилась для дуэлянтов: суд приговорил их к домашнему аресту сроком на один день. Надо отметить, что на решение суда, конечно же, повлиял тот факт, что университетские профессора, да еще и врачи, были очень уважаемыми в Киеве людьми.
Для большинства профессоров карьера закончилась в период революционных событий 1917–1921 годов. Оказавшись ненужными новой власти, они доживали свои годы в сплошной бедности и небытии
Все предыдущие биографические очерки указывают на то, что и тогдашние профессора, несмотря на общественное признание, имели обычные бытовые проблемы со всеми возможными последствиями, хотя благодаря их стараниям получили квалификацию несколько поколений врачей и удалось спасти тысячи жизней киевлян.
Некоторые профессора были крайне преданы своему врачебному долгу и преждевременно погибли от инфекционных заболеваний, когда возглавляли борьбу с ними. Так, молодой талантливый профессор Николай Таранухин умер от сыпного тифа прямо на железнодорожной станции возле Николаева, куда он поехал со студентами для борьбы с эпидемией. И единственное упоминание о нем – письмо от студентов, отправленное в Киев.
Письмо студента-медика Туровича декану Медицинского факультета. Скан документа из личного архива Дмитрия Дубенко
Более полугода прошло после гибели врача, пока студент-медик Турович 11 августа 1920 года отправил декану сообщение о смерти преподавателя. В своем заявлении студент написал, что Таранухин умер от болезни "20–21 декабря 1919 года на станции Вознесенск, где и похоронен в присутствии студентов М. Бала, З. Михальченко, Н. Стельмашенко и Б. Янечека".
Для значительной части киевской медицинской профессуры карьера, а порой и жизнь закончились в период революционных событий 1917–1921 годов.
В Государственном архиве города Киева сохранился документ, датированный 11 ноября 1922 года, – это приказ об увольнении под предлогом сокращения профессоров, которые работали еще в дореволюционные времена. Среди них был и профессор Морозов, который днем ранее подавал прошение о предоставлении оружия для проведения лекций.
Приказ об уволнении профессоров. Скан документа из Государственного архива города Киева
В тексте говорится: "По предложению Главпрофобразования от 4 ноября этого года и в соответствии с постановлением бюро Мединститута, устраняются со своих должностей по сокращению штата преподаватели: проф. Морозов, Соколовский, Воскобейников, Качаловский, Руткевич, Волкович, Добровольский и Дубянский".
Книга, посвященная столетию Университета святого Владимира. Фото: irbis-nbuv.gov.ua
Жизнь некоторых выдающихся медиков прервалась во время боев за Киев. Так, известный профессор-гинеколог Георгий Брюно погиб от разрыва снаряда, когда выходил после работы из университетской клиники на бульваре Шевченко.
Для других профессоров научная и медицинская карьера продолжилась в вынужденной эмиграции. В отдельных городах, например Загребе, Белграде, Любляне и Варшаве, в 1920-х годах были образованы общества профессоров университета святого Владимира, которые объединили всех, кто вынужденно уехал из Киева.
Те же, кто остался, были вынуждены существовать в новой для себя реальности. Не для всех этот вызов оказался возможным. Оказавшись ненужными новой власти, они доживали свои годы в бедности и небытии.
Засилье "шариковых и швондеров" в ранних 1920-х привело сначала к травле профессоров старой генерации, а затем и к их методичному уничтожению в следующем десятилетии.
