+2 Киев
Если мне плохо, я все время думаю: "Мне плохо? В Украине вон чего... Им намного хуже. Ты не имеешь права даже думать так"
– Лайма, добрый вечер. Рад вас увидеть красивую, как всегда.
– Добрый вечер. Спасибо.
– Первая мысль у меня: могли ли вы представить себе, столько поездив по России, что когда-нибудь произойдет эта жуткая трагедия? Причем это не только украинская трагедия, я считаю. Это российская трагедия прежде всего.
– Невозможно было это представить. Можно только сказать, что все, что произошло, – это слишком. Это не то что нельзя было представить – это нельзя было делать. И вообще сегодня, в XXI веке, такое делать… Представьте, что Франция воюет, например, с Германией. Невозможно. А почему? Если вам нужна земля – покупайте. Пожалуйста. Вы купите себе дом, озеро... Никакой нет нужды сегодня, потому что люди одинакового достатка, одинакового уровня ментальности. Я размышляла, почему там это невозможно, а с Россией было возможно. Надо быть одинаковыми. Это каменный век для меня. Мне кажется, то, что случилось, могло случиться 100 лет назад. И то – это было бы плохо.
– В жизни бывает такой день, который делит все на то, что было до, и то, что происходит после. Таким днем стало для десятков миллионов украинцев 24 февраля 2022 года. Что вы почувствовали, когда узнали, что началась война?
– Я как онемела. Я была особо не в состоянии реагировать. Я имею в виду, выходить в Instagram... Для меня это было невозможно по многим причинам. Но это было так страшно... Как только я оклемалась, я тут же позвонила своему музыканту. И то, что я выложила в Instagram... Я думала: "Главное – нельзя плакать". Потому что я отплакалась, разговаривая с ним. Решила его поддержать, а закончилось тем, что он меня поддерживал. И это меня просто убило наповал. И я думала: "Лишь бы не заплакать". А потом смотрела в Instagram, думаю: "Как это фальшиво выглядело..." Хотелось сделать вид, что я типа очень сильная. И просто остановить войну: "Не стреляйте..." А это вообще не об этом. Это агрессивные действия России против Украины. Это не то что "не стреляйте". Сегодня уже просто смешно это вспоминать. Нельзя было представить, что такое вообще случится… И я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что это происходит. Знаете, что у меня сейчас появилось? Если мне плохо, я все время думаю: "Мне плохо? В Украине вон чего". У меня были какие-то процедуры. "Не смей бояться, Лайма! В Украине сейчас такое... Им намного хуже. Ты не имеешь права даже думать. Даже не бойся". И какие бы я ни делала процедуры неприятные, я все время себе говорила: "Там намного хуже. Не бойся". Как плохо вам сейчас – это нельзя представить. Мы не могли. Я всегда говорила: "Мы прожили такую длинную жизнь, и не было войны". А вот тебе пожалуйста.
– Помните, при Брежневе говорили: "Лишь бы не было войны"?
– Да. И это уже стало как будто смешно. Потому что ну не могло же быть...
– "Какая война?"
– Да. "Какой сумасшедший будет это делать? Когда такое оружие сумасшедшее, – кто это будет делать?" Нет, оказывается, могут. И я даже думаю, что они не переживают, что уничтожаются люди, уничтожаются животные, уничтожаются птицы, уничтожается Черное море, уничтожается воздух, климат меняется... Ну хоть что-то должно на человека сработать, мне так кажется. Кто-то любит, знаешь, рыбок, кто-то любит птичек, кто-то хочет свежим воздухом дышать, кто-то не хочет, чтобы менялся климат... Нет, нет, это не останавливает. Мы думали, что самое плохое время – это пандемия. Нет, бывает хуже.
– Сегодня абсолютно многие лидеры европейских стран и просто европейцы говорят: "Мы понимали, когда эта орда на вас пошла, ну продержитесь три дня, ну продержитесь неделю. Ну максимум месяц. Но бороться с ними невозможно. Их вон сколько! 140 миллионов, ядерная страна, полусумасшедшие полчища... Как вы продержались? Это чудо какое-то". Вы в первый день-два верили, что Украина может выстоять, или вы понимали, что шансов нет?
– Мне даже в голову не приходило, что несправедливость может победить. Сейчас вы спросили – и я думаю, что мне такое не приходило ни на одно мгновение в голову. Потому что нас учили, что добро побеждает. И иначе и не может быть. И сегодня, когда слушаешь, то не веришь своим ушам, потому что выглядит, как будто люди сошли с ума: они все перевернули, и еще Украина виновата. И еще не хочет договариваться, и еще чего-то она не хочет. "Ишь ты какая!" Я не понимаю, что происходит с головами людей. Я давала несколько интервью, читаю комментарии и думаю: "У меня даже нет комментариев, на которые я могла бы ответить". Потому что они говорят какое-то сумасшествие. Отвечать некому, они не слышат... Они думают, что я просто против России. Дело же не в России. Дело в агрессии, которую совершила Россия, напав на Украину. Все время я говорю одно и то же: Россия напала на Украину. В этом дело. Но я не знаю: если я буду проезжать на машине и слабого будут обижать, мне кажется, каждый нормальный человек остановится и будет помогать ему. И поэтому Украине надо помогать. Я даже не знаю, как вы все терпите. Потому что мы не можем ничего сделать. Я не могу так помочь, чтобы все это закончилось, чтобы люди не плакали, чтобы не было столько ненависти. Ну я просто представляю, что если бы на меня напали, я бы, наверное, еще хуже вела бы... Намного хуже. Как вы терпите все это, я не знаю. Желаю терпения и сил, удачи, здоровья, победы. Зло не может победить.
Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube
– Вы сказали "зло не может победить"... Я когда-то совсем юным пришел на интервью... Вы помните, в Советском Союзе был замечательный актер и режиссер Ролан Быков?
– Да, конечно.
– Потрясающий, мудрый человек, родившийся в Киеве. И он мне говорит: "Как ты думаешь? Что побеждает всегда – добро или зло?" Я говорю: "Конечно, добро". – "Нет. Побеждает зло. А в чем, несмотря на победу зла, победа добра?" Я говорю: "Не знаю". – "В том, что оно остается добром". Он сказал, что не всегда, к сожалению, добро побеждает зло и не всегда справедливость торжествует. Вот в чем беда главная. Иногда эта наглая сила доминирует.
– Мне кажется, что не сегодня завтра, когда-то все равно все возвращается... Я просто не делала никому плохо никогда. Но несколько хороших поступков было в моей жизни. И вы знаете, какая-то линия выстраивается – и это мне возвращается. Но еще я заметила: не дай бог, подумать только о ком-то не очень хорошо – ко мне обязательно это возвращается, и я тоже это испытаю. Поэтому я думаю, если пофилософствовать немножко, то добро все равно победит. Просто понимаете, сколько страданий надо вам вытерпеть? Вы уже как бы проиграли из-за того, что страдаете. Но в конце концов все равно добро победит.
– Вы с Путиным лично знакомы?
– Мы не братались. Но знакомы, да.
– Как вы встречались? Как это было?
– Это были концерты, были какие-то маленькие выступления, где ты близко находишься: Новый год, что-то такое. Но разве можно было?.. Он же может быть очень обаятельным человеком, если хочет.
– Я хотел спросить: какое впечатление он производит при общении непосредственном?
– Хорошее. Наверное, если хочет. Я не знаю, какой он бывает со своими подчиненными, но он может оставить впечатление. Ну мы все можем оставить впечатление. И что теперь? Мы теперь видим, кто есть кто и что происходит. Ой, я даже так не могу говорить, но мне кажется, что с ним что-то случилось во время пандемии. У меня есть знакомые, которые во время пандемии просто впали в такую депрессию, что пришлось выходить из нее с помощью врачей. И мне кажется, глядя на то, что происходит сегодня: уже все ездят, летают, а Владимир Владимирович все равно... Длинный стол. И насколько мы слышим всякие в интернете рассказы, что каждый человек, который с ним встречается, должен быть в карантине 40 дней. Вы понимаете, что уже весь мир забыл про это? А с ним продолжается. Очень страшно, что, может быть, уже не он решает все. Такое же тоже может быть. И это еще страшнее.
– Многие украинцы считают, что главный источник наших бед – это Путин. Я бы шире посмотрел: Путин и российский народ. Потому что Путин равен российскому народу, а российский народ равен Путину. Посмотрите, как они поддерживают эту агрессию, как они кричат: "Бей их, уничтожай их!" – как они радуются, когда русские ракеты бомбят наши города и убивают детей, стариков... Волей-неволей делаешь экскурсы в историю. Вам в Латвии хорошо известно то, о чем я сейчас скажу: как в свободную страну вошли советские танки с красными звездами, как следом за ними пришли энкаведисты, что они вытворяли с народом, как русские приехали, как изменилась жизнь... Тут же в памяти это все осталось.
– Ну, это как с генами передается.
– Да.
– Этот страх передается с генами. Наши родители всегда хотели нас сберечь. Моя мама же была молодой женщиной, когда была война, но в ней все равно этот страх был. Она боялась сказать, что я крещеная. Она много чего от меня скрывала. Потом она рассказала много чего. Но вот этот страх... И сегодня, когда я смотрю, что происходит с россиянами, – у них тоже как будто этот страх вернулся. Наверное, что-то не то сделали в 90-х, не доделали до конца...
– Не доделали, да.
– Да, к сожалению.
– И в результате они стали недоделанными.
– Судьба. Но только жалко, что вам приходится это на себе испытывать. Очень грустно.
– Я хочу сказать вам спасибо за вашу позицию. За то, что вы очень четко и сразу определились, за то, что вы свой достаток, деньги, которые зарабатывали в России, легко принесли в жертву, и убеждения и справедливость внутри вас победили комфорт, деньги.
– Это же важнее.
– Конечно. Но это же мало кто понимает. Помните, как Вахтанг Константинович покойный, великий человек, в 2008 году...
– Упрямо он гнул свое. Как совесть ему подсказывала – так он себя и вел. Он не мог простить войну в Грузии.
Свои первые большие деньги – 100 тысяч – я заработала в 1989-м в Японии. И никакого отношения к России не имела
– Он сказал мне тогда: "Ноги моей там не будет, пока они не вернут все, что украли у Грузии". И он слово сдержал. Он потерял деньги. Он мог всю жизнь ездить по России и горя не знать. Потерял кучу денег, потерял достаток, комфорт, но он был счастливым человеком до конца своих дней. Чего не скажешь о подавляющем большинстве артистов. Кстати, и грузинских артистов тоже. Мы дружили с Вахтангом Константиновичем. Помню, мы ночью в Батуми сидим, 80 лет ему. И я говорю: "Ну как так? Они же поют там. Вы – нет, а они – да". Он говорит: "Не трогай их. Артисты".
– Знаешь, мне кажется, правда артисты. Как-то я думала: "А где я была восемь лет?" Все говорят: "Где вы были восемь лет?" Где я была восемь лет? Но потом я стала листать свой Instagram, смотрю: я уже с 2015 года стала концерты давать в основном в Украине.
– Да.
– Сама не понимая. В Крым я знала, что не поеду. Ну и ладно, поставила точку. Дальше меня приглашают в Украину один раз, другой, третий... И я уже все время в Украине. Это все происходит подсознательно. Как здорово сказал один мой друг... Я ему говорю: "Представляешь? Я, наверное, не интересовалась политикой". И это, наверное, благодаря Советскому Союзу. Потому что мы же не верили, что говорили по телевизору. Смеялись просто. Я помню, Брежнев умер, а у нас репетиция. И к нам забежали – и говорят: "Вы что! Брежнев умер, а вы репетируете". А мы – ха-ха-ха! Мы не верили всему, не уважали.
– Jūras pērle?
– Да, Jūras pērle. Не уважали все это. Была грузинская война, была чеченская. Каждый раз был ужас для меня, бессонные ночи... Да, они были. А дальше что? Почему я не реагировала? А он говорит: "Знаешь, как в Греции называли людей, которые не интересуются политикой? Идиотами". И оттуда, из Греции, пошло это слово. Правда я была идиоткой. И сейчас, мне кажется, у очень многих людей открылось то, о чем мы никогда раньше не думали. Ты начинаешь думать шире, начинаешь думать глубже, начинаешь соображать, что происходит, почему так происходит. Мы же раньше об этом не думали. Ногти накрасили, костюмчик надели... А первые, наверное, полгода, да и до сих пор наряжаться неохота. Даже на концерт выходить нарядной не можешь. Я не понимаю, что это. Что-то внутри. Даже ногти красить не хотелось долгое время. Просто заставляешь себя, заставляешь. Не имеешь права сдаваться. Вот, кстати, Дима, что с русским языком? Твое ощущение.
– Мое ощущение очень простое: русский язык не приватизирован Путиным и не приватизирован Россией. Это часть мировой культуры, средство... А что такое язык? Средство получения информации и средство общения. Все. Не надо преувеличивать
– Да. Мне кажется, это как будто, знаешь, назло. Мне все пишут: "Ой, ну говори по-латышски. Что ты по-русски?" Мне хочется сказать: "Какое твое дело? Я с тобой вообще не разговариваю".
– Демократия.
– Просто не разговариваю. Я разговариваю с теми, кто способен слышать, с теми, кого уважаю я и кто уважает меня. А на каком языке – а какое ваше дело? На каком хочу, на таком говорю.
– Демократия.
– Да, вот именно (смеется). Но вам, наверное, тяжело.
– Нет, нам очень легко. Мы говорим, на каком языке хотим. Мы говорим на украинском, на русском. Жалко, что я не говорю по-английски. И по-китайски было бы неплохо. Средство получения информации, средство общения. И я считаю, что русский язык – это не язык того быдла, которое к нам пришло убивать нас.
– Да, они пишут все с грамматическими ошибками. Знаешь, как только читаешь – сразу грамматические ошибки. Это же не может быть совпадение.
– А как они общаются?.. Эти расшифровки разговоров и прослушка. Как они общаются со своими матерями, женами, детьми, с каким матом...
– Да, я слышала несколько.
– Какой кошмар...
– Ужасно.
– Мы заговорили об артистах. Самые умные сразу уехали. Встали – и поехали. И Алла Борисовна, и Максим Галкин.
– Понимаешь, как они говорят? "Ой, убежали..." Нет, не убежали. Куда хотели, туда поехали. В этом есть упрямство. И мне оно очень симпатично. Я говорю что думаю, я куда хочу, туда еду. И в этом есть упрямство, в этом есть свобода.
– Свобода.
– Да. Это чувство нельзя терять, нельзя поддаваться: "Если я поеду, они подумают… А если они подумают..." Да пусть они думают что хотят.
Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube
– Максим Галкин...
– Максим – умница. Было интервью у меня с Ксюшей Собчак. Она выставила недавно. Я дала себе слово: никогда не давать интервью, чтобы его нарезали. Потому что теряется нить, теряется ответ. Ксюша спросила у меня: "Лайма, как ты видишь, как возможно русским с украинцами начинать?.. Ну, не дружить – вообще терпеть друг друга". И это она вырезала. Ее вопрос был. И мой ответ был, что я считаю, что это будет нескоро, мне так кажется, что нужно будет встать на колени, извиниться. И это должен сделать такой, как Максим Галкин, человек, который был справедлив с самого начала.
Они все осуждают Аллу, Максима. Но это люди, как и многие, которые уехали, которые лишились многого. Они бросили свой дом, бросили свой быт. Значит, они это сделали не из-за выгоды, а из-за позиции. А все остальные думают: "Теперь они уехали... Мы кормили вас". Кого кто кормил? Все зарабатывали сами, тяжело работали. И получали очень мало. И все время у них какая-то идея... А я, например, свои первые большие деньги, которые я получила в 90-х... Даже не в 90-х, а в 1989-м. Это было в Японии. Мои первые 100 тысяч я заработала в Японии. И никакого отношения к России не имела. Я самая последняя стала работать, когда появились кооперативы. Люди работали уже от кооперативов, а я еще, наивная, работала от филармонии. Поэтому я позже всех поняла, что время поменялось. Не верила, наверное. Но я и в Америке была тоже в это время, поэтому много чего упустила. Мне никто не может простить, что я ругаю Советский Союз. Они не могут мне просить. А что хорошего было?
– Что хорошего?
– Кроме того, что те, которые сожалеют, были молодыми. Не было никакой свободы слова... У тебя не могло быть своего дома, своей земли... Ты все время жил на подачках. "70 рублей мы тебе даем". Но в это же время мне многие говорят: "Но мы все же жили лучше, чем сейчас". Ну, люди, которые постарше, конечно. Они продолжают говорить это. А чем они жили лучше, чем сейчас? Я не знаю. Наверное, бесплатная медицина. Пусть она была... Знаете, ногой сверлили зуб, ногой жали, но да, она была. Все было намного слабее. Люди в 50 лет уже считались…
– Стариками.
– Да, стариками. Сегодня мы можем пойти в аптеку и купить нормальные лекарства. Мы же отставали от Запада, а теперь мы ровно идем. Может, благодаря Советскому Союзу мы еще не можем очухаться. Потому что мы были в Советском Союзе и отстали от мира. Да что там говорить? Все, кто первый раз выезжали, с открытыми ртами стояли у витрин, ничего не понимали, куда чего нажимать...
– На колбасу смотрели.
– Мы были отсталыми. И главное – сразу на Западе узнавали, что ты из Советского Союза. По чему? Люди были напуганные, всего стеснялись, боялись. Не было этой свободы: "Я человек мира". Ну что хорошего в этом? По мне, хорошо было только то, что мы были молодыми, мы общались, потому что делать больше нечего было. Мы очень много общались. Это единственный плюс советского времени, мне кажется.
– Возвращаясь к Максиму Галкину... Он ведь был в полном шоколаде. Программа своя на центральном канале, концерты. Встал с Аллой Борисовной, взял детей – и поехал. И, вы знаете, говоря о справедливости... Казалось, должен потерять, должен стать нищим, бедным, несчастным. А он по всему миру ездит, полные аншлаги и денег еще больше наверняка, чем в России.
– Да. Его упрекают, "в каком зале они работают". И мне то же самое писали. Наверное, мало кто объездил всю Россию. Они думают, что в каждом городе в России – Кремлевский дворец съездов. Нет, там ужасные залы. Сколько раз я показывала, как надо подметать пол... Потому что у меня танцоры. Мы не могли выходить на сцену, потому что она была грязная. Эти кулисы, все в пыли десятилетиями... У нас была вредная профессия. Потому что много грязи. Сколько было шуток о том, как ищут, где розетка, где включается свет... Помнишь, Задорнов много шутил, как он в шкафу вдруг увидел включатель света? Сколько шуток было насчет этого... Вот это было в России. А теперь, поверьте, куда бы он ни зашел, в какую угодно гостиницу – каждая из них лучше. Поэтому теперь он ездит по западным странам с прекрасными условиями. Он ничего не потерял.
– Он только приобрел.
– Кроме разочарования. Жутчайшее разочарование должно быть. Я не могу за него говорить. Я от себя. У меня страшное разочарование. Я думала, что люди добрее, я думала, что никогда не услышу столько злобы. Я уже не говорю о том, что не могла представить, что кто-то будет на кого-то нападать, что Россия нападет на Украину... Это чувство, наверное, боли, разочарования – наверное, оно должно присутствовать. Я так думаю.
Мне пишут: "Ой, она уже из ума выжила! Что она говорит?" А много ума не надо, чтобы понимать, что убивать – плохо. Можешь быть полным идиотом, но понимать, что убивать – плохо
– Я очень любил смотреть у Максима в Instagram, когда они с Аллой Борисовной были в Юрмале, и вы дурачились с ней. Это было потрясающе.
– "Дамы дзюн" (смеется).
– Вы приехали на гастроли в Израиль, и они пришли на ваш концерт в Тель-Авиве. Да?
– Да.
– Вы общались? Каким было общение?
– Конечно. Я была дома. И мы на концерте, после концерта и на следующий день опять. Конечно, мы общались.
– Как Алла Борисовна? Что она говорит?
– Ну как? Я не могу рассказывать, будто я сплетница.
– Понимаю.
– Поэтому могу сказать только, что выглядит она отлично. Очевидно, солнце южное и все это... Детки чудные. В общем, все прекрасно. Просто снимать "Дамы дзюн" неохота. Я думала, что сейчас встретимся – а вдруг захочется. Не захотелось.
– Вы попели с ней немножко?
– Нет, мы не пели. И петь не хочется. Грустно. Хочется, чтобы это время скорее закончилось. Я хочу, чтобы это закончилось.
– Есть целый ряд звезд первой величины, наших с вами общих друзей, которые просто тихо пропали. И правильно сделали. Если не можешь сказать что-то против и не хочешь говорить "за", – пропади. Я не называю даже фамилий, не хочу их подставить ни в коем случае. Они живут в свое удовольствие и не имеют отношения к гадости, которая окружает всех остальных. А есть третья категория ваших коллег, которые с радостью поддерживают эту вакханалию. Илья Резник... Ну старый дурак. Ему 85 лет исполнилось. Что тебе надо? Ну что ты туда лезешь? Что ты песни пишешь, воспевающие агрессию России, войну? Это кошмар. Это или старческий маразм, или глупость.
– Знаешь, дело не в возрасте.
– (Смеется).
– Ты в любом возрасте можешь быть справедливым. Это мне тоже пишут: "Ой, она уже из ума выжила! Что она говорит?" А много ума не надо, чтобы понимать, что убивать – плохо. Вообще не надо быть умным. Можешь быть полным идиотом, но понимать, что убивать – плохо. Этого достаточно. Поэтому сейчас если Илюша... Я не знаю, что он. Я не смотрю телевидение.
– И слава богу.
– Да. Я не могу себя заставить. И не стараюсь. И потом в Латвии я смотрю только Euronews. А все остальное – в интернете. И делать какую-то карьеру... Знаешь, в чем привилегия возраста? Ты можешь говорить все, что думаешь. Когда ты молодой, ты не можешь говорить все, что думаешь, потому что у тебя вся жизнь впереди. Ты должен думать о репутации. И ты всегда можешь что-то исправить. А когда тебе уже лет побольше, например, как мне, я свою репутацию уже не исправлю. Я должна быть такой, какой я была всегда. Я посмотрела, о чем мы говорили в 2016 году, в 2007-м. Я так же могу сейчас сказать. Так легко не врать, так легко быть честным... И совсем не стыдно. Знаешь, что еще интересно? Как люди путают любовь к своей стране. Они думают, что те, которые критикуют, не любят страну. У них сердце болит, душа – они говорят. А те, которые молчат и еще злятся на тех, которые хотят, чтобы было лучше, – они... Я больше ничего не понимаю, я тебе скажу так. Я думала, что все думают, как я. Оказывается, мы совсем разные люди. Кто-то немножко посередине. Знаешь, никто не должен быть героем. Мы же не требуем этого. Поэтому требовать-то нечего. Но быть человеком, быть приличным... Я любила зверят больше, чем людей, – а сейчас еще больше люблю их. Потому что только люди могут такие гадости делать. Только люди. И голова дана, и то дано, и это дано, а поступать плохо могут только люди.
– Возвращаясь к Илье Резнику... Он мне рассказывал много и часто, какую он роль сыграл в вашей творческой биографии.
– Он сыграл, сыграл.
– Как он вам помог... Все принимается. Если бы вы сегодня с ним встретились, сели бы вдвоем, и он бы вам повторил все, что он говорит по отношению к Украине, в отношении войны...
– Я не слышала, что он говорит. Что он говорит?
Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube
– Он воспевает войну, воспевает то, что Крым российский, "Слава богу, что так произошло". Все эти последние восемь лет. А сейчас он вообще песню написал.
– Видишь, как происходит интересно... А в моей памяти – в Петербурге, после войны... Он очень грустно об этом когда-то говорил. Человек на своей шкуре должен испытать всю боль. Нельзя представить, как это плохо, – неужели надо самому испытать? Он же рассказывал, если я чего-то не путаю… По-моему, у него даже стихи были... Он осуждал войну 40 лет назад, 30. А что сейчас случилось? Он же не может хотеть понравиться плохому человеку. Я бы никогда не хотела понравиться плохому человеку.
– Как вам кажется, российские звезды, которые открыто поддерживают войну... Один полюс – допустим, Расторгуев, Газманов. Другой полюс – Басков, Киркоров. Я понимаю, что причины разные. Кто-то за большие деньги, кто-то по глупости, кто-то из убеждений, может быть. Как вам кажется, почему это происходит? Почему люди поддерживают зло, несправедливость?
– Мне кажется, что сначала не сообразили, потом заигрались, а потом уже некуда деваться. Другого объяснения у меня нет. Не соображали, что происходит, а потом испугались, а потом растерялись.
– Как пел Булат Шалвович Окуджава: "Лишь бы кто-то в тишине не заигрался. Эх, не зря нам этот век, сынок, достался".
– Да. Вот мне кажется, что это оно.
– Лайма, какое отношение к русским, к России в Латвии сейчас?
– Ну вы же знаете все. У нас запрещен въезд... Просто мы не хотим ни под каким соусом, чтобы кто-то приезжал и начинал раскачивать ситуацию. Это было в 90-х. То же самое было с Литвой. У нас есть опыт. Поэтому мне кажется сначала, что это, наверное, несправедливо. Если человек убегает, хочется открыть дверь и спрятать его. Правильно? Это нормальное чувство, нормальное желание. Но когда ты думаешь, что вместе с ними побегут, может быть, с совсем другими намерениями люди, то, наверное, государству надо думать о своих жителях и поступать, может быть, не так красиво, но чтобы их защитить. Поэтому я не знаю, что правильно, а что не правильно. Мы такие неопытные... Особенно артисты, музыканты. Они наивные, они хотят верить в хорошее. Мы не готовы верить в плохое, в зло. Я во всяком случае не готова. Мне кажется: "Надо было поступить более по-человечески". А потом проходит время – и думаешь: "Оказывается, вот что имелось в виду". Ну, я про 90-е.
– Да, да.
– Если бы мы с Раймондом Паулсом тогда не сидели в гостинице "Ридзена", не видели, как стреляют трассирующими пулями омоновцы, я бы, наверное, дольше думала, что можно кому-то верить. А теперь я не верю.
– Это же у вас на глазах было.
– Да, это мы видели. Потом уже по телевизору показывали, как падают люди в парке… Их расстреливает кто-то, какие-то человечки. И тогда мы узнали, что бывают такие провокации.
– Как Раймонд Волдемарович?
– А... (Смеется). Нет, не могу рассказать. Он, как всегда, с юмором отвечает. Я ему говорю: "Раймонд, надо же выступить у меня на фестивале". – "Лайма, ты хочешь, чтобы я ... прямо на сцене?" Раймонд делает только то, что он хочет. Это тоже привилегия возраста.
– Свобода.
– Да. Ты не можешь разменивать себя на какие-то концерты, куда-то ехать. Он хочет один концерт делать – он делает один. Хочет – в театре выступит. Кстати, я завтра иду на его спектакль "Мужчина в лучших годах". Они вдвоем с артистом делают. Завтра передам от вас привет.
– Сколько лет ему уже?
– Хочется сразу сказать: мужчина выглядит на столько, на сколько он себя чувствует. 80 с лишним.
– Он хорошо себя чувствует?
– Да, хорошо. Артист всегда хорошо себя чувствует. С того момента, как ты себя плохо чувствуешь, – ты закончил свою деятельность.
– Вы потеряли российский рынок. Вы стали намного беднее?
– Да мне плевать. Я его и не имела. Кто это придумал? Кто-то мне пишет: "Лайма, если бы вы по-русски не пели..." Первое мое выступление на "Первом канале" союзного телевидения было "Мухоморы" на латышском языке. И с этого момента меня все узнали. Меня приглашали – я выступала. Я никому не навязывалась. Я вообще хотела быть врачом. Если я выступаю, это настолько для меня серьезно, с таким глубоким уважением к публике… Я никогда не буду петь под фонограмму, я знаю все законы сцены. Я это говорю, говорила и буду говорить. Пока я выхожу на сцену, я буду любить свою публику, я буду ее уважать и буду делать все самое-самое лучшее, что я могу сделать. Поэтому никто меня на руках не выносил и не уносил. Меня приглашали – я ездила. Много очень ездила в то время, когда мы работали в филармонии. Потому что была норма: ты должен ездить 17 концертов в месяц обязательно. Хочешь не хочешь. И ездишь по всему Советскому Союзу. Не так, как Максим сейчас ездит: Париж, Лондон, Нью-Йорк… Мы ездили... Был такой город Белореченск. Я его помню только потому, что там был потрясающий виноград. Ездили по разным городам. Потому что филармония должна была работать везде, всю страну обеспечить культурой (смеется). Так что мы не просто так деньги получали. Правда, очень маленькие, но получали.
– Я считаю, что вы не справились со своей ролью. Ездили, ездили, обеспечивали культурой... Ничего не получилось.
– Не помогло (смеется). Это правда. У меня был лучший концерт, очень сложный, в стиле танго. Алла Сигалова ставила номера. Это так сложно... Кажется, что ты стоишь, а в это время у тебя все перекручено, и еще в это время надо петь. И когда мы работали, приходили из Большого театра балетные девочки, мальчики. Они сидели в яме, смотрели и говорили: "Ой, Лайма..." Не мне они говорили, но: "Разве наш Большой? Вот Большой!" А у нас была потрясающая декорация, очень серьезно мы работали. До 11 вечера несколько месяцев мы готовили концерт. У меня была проблема со связками, потому что было много работы, и я надорвала связки. Поэтому приходил врач из Большого театра и заливал на связки...
Кто не знал, что в России фашисты? В 90-х у меня был музыкант армянского происхождения. И он все копил деньги на машину. Говорил: "Я боюсь в метро ехать". Его избивали
– Уколы.
– Да. И на связки заливал преднизолон. И каждый концерт она смотрела, заливала и смотрела. Потом в перерыве опять заливала в горло лекарство. И все время плакала. Я говорю: "Почему вы плачете?" – "От счастья". Вот такой был концерт. Вообще все, что касается нашей профессии, ты не можешь измерить. Спортсменам прекрасно. Смотришь – вот поле... Как ты разберешься с музыкантами, с певцами? Только профессионалы могут сказать. И вдруг в каком-то одном городе в России у меня пресс-конференция... А я отработала – как в Москве. Так же отработала, с такой же отдачей. И сижу такая усталая, думаю: "Людям хотя бы удовольствие доставила". И мне журналистка говорит: "А как вы докажете, что это хорошо?" Ну как мы докажем? Как вы докажете, что Жванецкий – гений? Как вы докажете, что у Максима Галкина с чувством юмора все в порядке? Как вы докажете Симоньян это – ну никак?
– Вы сказали недавно, что хорошо бы, чтобы Максим Галкин стал президентом России.
– Разве нет? Это было бы замечательно. Все думают, что человек родился быть президентом. Сколько раз говорят: "А кто, если не Путин?" А кем Путин был до того, как стал президентом? Он же тоже кем-то был.
– Работником культуры.
– Совсем не родился президентом.
– Работником культуры в Дрездене. Он из вашей отрасли.
– Ну вот. Наш человек. А что натворил... А Максим – человек, который знает несколько языков, умница, начитанный, образованный, семьянин, который действительно здорово относится к своим детям. И посмотрите на этих детей. Я как-то пришла к ним летом в гости. И тут дети включились. Гарри и Лизочка решили нас развлечь. Гаррик начал говорить про машины с Андреем, а Лизочка мне загадки загадывать. И это все было очень деликатно, ненавязчиво... Семьянин, прекрасный отец, умница, знающий языки, из хорошей семьи... Что вы еще хотите? Чем он не президент? Очень даже президент. Просто у Ксюши получилось так, что я вдруг ни с того ни с сего заорала, что он будет президентом. А на самом деле был вопрос, и я на него отвечала. Когда разговор идет 2,5 часа, естественно, человек, который тебя нарезает, к этому так не относится, как, например, я, когда говорю с вами. Хотя я бы тоже нарезала хорошо.
– А я не нарезал бы.
– Вообще. Правильно. Такой ты есть. Люди должны тебя видеть настоящим.
– Как вам кажется, какое будущее у нынешнего российского президента, который со временем передаст бразды правления Максиму Галкину?
– (Смеется) Так хочется быть наивной, глупышкой, хочется говорить о чудесах, о том, что наверняка президент одумается, поймет, что он был не прав, что он будет сильным и скажет: "Простите, я был не прав"... Ну а что? Такое бывает. И не важно, как он ответит за это. Ему придется ответить... Навальный герой, может быть. Люди такие могут быть. Может быть, и Путин будет героем. А вдруг? Было бы красиво. Хочется так наивно рассуждать.
– Да, но так не будет.
– А вдруг будет? Надо думать о хорошем – тогда будет хорошо. Как закончить эту войну? Все предлагают мирные переговоры. Очень просто: [россияне], возьмите все оружие – и уходите. Война закончена. Выйдите из моего дома... Мне все время хочется переносить это все на малое. Ко мне пришли грабители, все сломали, все разбили, убили, а мне надо с ними переговоры теперь вести, и я еще виновата?
– Потому что вы хотели напасть на их дом. Они упредили ваши намерения. Они напали на вас, потому что вы собирались.
– Как это может прийти в голову? Можешь мне сказать? Как можно подумать, что маленькая моська будет на слона идти? Ну кто в это поверит?
– А в больную голову может прийти все что угодно. Когда головы больные, куда деваться?
– Я даже не верю, что кто-то так думает. Нападет Украина... Я была в Украине. Там было все хорошо. Мы проехали всю Украину. Начали они с того, что, значит, "фашисты". У меня коллектив весь говорил по-русски. Ну, не весь. Половина. Никто никому слова не сказал. Мы проехали всю Украину. Все хорошо, красиво. На каждой стояночке автомобильной вкусная еда, прекрасные люди, которые стараются, работают, свои садики... Когда это началось, думаю: "Все то, что мы проезжали, – это сейчас разбито". Как это может прийти в голову? Как можно этого желать?
– В Латвии – "фашисты", в Украине – "фашисты"…
– Да.
– А фашисты, оказывается, в России.
– Ну а кто этого не знал? В 90-х у меня был музыкант армянского происхождения. И он все копил деньги на машину. Он говорит: "Я боюсь в метро ехать". Избивали. Если чуть-чуть смуглый, то... Это все знали. Это все было в 90-х. Зачем искать то, что есть дома? Разберитесь у себя дома.
– Как вам кажется, чем и когда закончится эта страшная война?
– Дима... Она закончится, конечно. И конечно, победой добра. Так должно быть. Я могу сказать только, чтобы это было скорее. Могу желать только. Я не знаю… Мне очень грустно, что это происходит, мягко говоря. Мне хочется, чтобы завтра все закончилось. И это возможно. Просто нужно иметь достоинство, надо стержень иметь. Надо Путину сказать: "Все, ребята. Закончили. Уводим все". И все закончилось.
– Если Путин скажет: "Все, ребята, закончили", – закончат его самого. Он это прекрасно понимает.
– Ты думаешь?
– Конечно. Речь для него идет об одном – о сохранении жизни. Он должен воевать, иначе ему скажут русские фашисты: "А какого ж мы туда пошли? Не добились успеха. Ты нас туда повел. Вот кто виноват".
– Ну так все говорят.
– Конечно.
– Может быть, я насмотрелась американских фильмов, где один человек может победить. Я смотрю на Зеленского – и гордость пробирает, что это человек, с которым мы на одной сцене работали. Мне кажется, ни один человек не хотел бы быть вместо него. Поэтому его ругать сейчас, мне кажется, никто не может. Нет такого человека, который хотел бы вместо него встать. И как он себя ведет, сколько он работает, сколько это требует сил, смелости, головы на плечах. Молодец!
Скриншот: Лайма Рандеву Юрмала / YouTube
– По поводу Путина я вспомнил. Михаил Саакашвили мне много рассказывал. Мы дружим с ним. Ужасная история.
– Да.
– Но он рассказывал, что Путин любил с ним часами разговаривать...
– Да?
– Да. Ему был интересен Саакашвили как типаж. Иногда заводил его в Кремле в кабинет Сталина. Он первый раз его туда завел, и они семь часов просидели. Он говорит: "Ты знаешь, чей это кабинет? Сталина". Для него это было важно. Путин говорит Саакашвили: "Я – маленький пацан, голодный, ленинградский пацан – проходил с ребятами мимо ресторана "Арагви", а там сидели грузины с руками, по которым тек жир. Лапали наших женщин, у них было много денег". Вот типаж какой. Такой человек никогда не закончит.
– Вот тебе ответ на вопрос: "Кто, если не Путин?" Почему не Максим Галкин? Никто не родился президентом. Так сложилась судьба.
– Да.
– В этот раз неудачно.
– Вы представляете себе, что когда-нибудь еще снова сможете приехать в Россию – в другую Россию – с концертами?
– Не представляю. Ну если хорошую Россию, добрую, раскаявшуюся – ну в этом случае. Не в злую. Я не могу это зло выдержать. Я не люблю злых людей. Я убегаю сразу. Так что если чудо случится, тогда – да.
– Будете оставаться в Латвии с "фашистами".
– С удовольствием. Это моя Родина (смеется).
– Лайма, спасибо вам большое. Я получил огромное удовольствие. Мне хотелось бы, чтобы вы в конце что-нибудь – куплетик хотя бы – спели для наших зрителей.
– Опять старая песня?
– Да! Старая песня о главном.
– Хм... (поет на латышском). Это значит "не хочется больше ничего". Раймонд Паулс.
– Стихи Яниса Петраса.
– Дима, пусть все будет хорошо, пусть скорее добро победит. Пусть скорее закончится война. Пусть не плачут мамы, пусть не плачут дети, не пугаются, пусть собачки, кошечки, птички, зверята – пусть все живут. Пусть деревья не погибают, не сгорают, пусть травка зеленеет, пусть все букашки живут... Я желаю вам этого. Будьте здоровы. Я вас очень люблю.
– Лайма, спасибо большое за интервью и спасибо большое Латвии за огромную помощь Украине. Мы это знаем, мы это чувствуем, мы это очень ценим. В самое страшное время Латвия пришла на помощь Украине. Украина никогда этого не забудет. Никогда.
– Это нормально. Понимаешь, что это нормально?
– Это здорово, это до слез. Это никогда не забудется. Спасибо большое. Лайма, слава Латвии, слава Украине!
– Слава Украине!
– Спасибо.
Видео: Дмитрий Гордон / YouTube
