Степанов: Раньше лета коммерческие вакцины от COVID-19 в Украине не появятся G

– Как вы оцениваете работу Минздрава, в том числе свою собственную, в условиях пандемии коронавируса?

– Исходя из достигнутых результатов на этой войне (это нестандартная ситуация, война в прямом смысле с абсолютно невидимым врагом), считаю, главный результат – то, с какими потерями мы выйдем из этой войны. Сколько украинцев забрал COVID-19? Давайте сравним данные смертности с передовыми европейскими странами. В Великобритании умерло в три раза больше людей, чем в Украине, из расчета на 1 млн, во Франции – в два с половиной раза больше.

Впереди нас еще 33 государства. Мы на 34-м месте. Это результат действий Министерства здравоохранения, Кабмина, президента, то есть власти в целом, и огромная заслуга наших врачей, медперсонала, который непосредственно оказывал помощь. Слава богу, что у нас есть такая армия медработников. С ними у меня есть постоянный контакт. Регулярно говорю по телефону со многими главврачами, обычными врачами, мне пишут в Facebook. Мне интересно их мнение и важно их слышать, чтобы принимать решения.

– Вы довольны собой, подчиненными, региональными управлениями?

– Пока ты недоволен, ты в драйве, двигаешься, ищешь новое, пытаешься что-то изменить. Мне есть куда двигаться.

– Есть что-то, за что стыдно?

– Нет. Все решения, которые принимались, давали результат.

Степанов: У нас реально упала заболеваемость. Это заслуга карантинных ограничений. Фото: moz.gov.ua

– Вы обратили внимание, что смертность от коронавируса в Украине намного меньше, чем в развитых странах с устоявшейся системой здравоохранения. А правильно ли у нас считают?

– А почему нет вопроса: правильно ли считают у них? Это наша украинская традиция сразу во всем искать подвох. Это наша ментальность – иметь представление, что мы такая страна и у нас все так устроено, что просто не может быть хорошо. Если упала заболеваемость, значит, скрывают данные. Не могут все наши общие действия по соблюдению карантина к такому привести. Смертность низкая – тоже что-то не то.

Механизм ведения статистики, который мы начали использовать в апреле 2020 года, не менялся. Естественно, учитываются люди, которым при жизни был диагностирован COVID-19. Помимо этого, есть пациенты, которые попали в больницу с тяжелой формой пневмонии, но тесты не показали наличие вируса. Мировая статистика говорит, что до 30% ПЦР-тестов могут быть ложно негативными. Это связано с чисто физиологическими особенностями и никак не связано с особенностями статистического учета. Но если болезнь привела к гибели, то во время вскрытия уже все видно. Человек все равно попадает в статистику.

– В ноябре количество тестов в Украине превышало 50 тыс. в сутки, а сейчас совсем мало. В чем дело?

– Мощности системы по тестированию сейчас составляют, как мы и обещали, 75 тыс. ПЦР-тестов. Хочу напомнить: в начале было 200 тестов в день. Это результат 10-месячного забега. Кроме того, мы рассчитывали, что сможем делать не менее 30 тыс. экспресс-тестов в день. Закупили более 6 млн штук. Но, чтобы делать тесты, надо, чтобы люди приходили, а также слаженно работали врачи.

– Украинцы просто не приходят, не доверяют?

– История многогранная. С одной стороны, мы максимально расширили палитру пациентов, которым положен бесплатный тест. Любое респираторное заболевание, даже когда голова болит и небольшая температура, или совсем нет температуры, а только насморк, – все подпадает под тестирование. Добавили всех контактных. Сделали 2373 пункта тестирования по стране. Есть интерактивная карта... И не идут.

Причем мы систему проверяем по различным, не только прямым показателям. Смотрим, например, на обращение в контакт-центр Минздрава. В декабре в день по вопросам тестирования было 40–50 звонков, а в январе – всего три-четыре.

У нас реально упала заболеваемость. Это заслуга карантинных ограничений. И количество ОРВИ тоже упало, потому что коронавирус и другие респираторные инфекции используют один способ передачи. Когда есть разрыв контактов, падает заболеваемость. Мы также видим позитивную динамику по количеству людей в больницах. Чуть более 18 тыс. на сегодня и становится меньше.

– Есть люди, которые не пошли обследоваться и никому не сказали. Вы таких учитываете?

– Такие люди есть, и их нет в статистике. Человек может заболеть, но ничего не делает, не тестируется. И хорошо, если потом ему не становится хуже. В противном случае его уже привозят в больницу в тяжелом состоянии. Такая ситуация наблюдается во всем мире. Но там система здравоохранения более персонализированная. Человек понимает, что платит деньги, поэтому сразу обращается за помощью. С другой стороны, существует его обязанность платить налоги, чтобы пользоваться социальными благами.

– Вакцинацию от COVID-19 не начали восемь стран Европы, среди которых Украина – единственная крупная страна, с многомиллионным населением. Вы чувствуете ответственность за это?

– Вакцинация у нас начнется в сроки, о которых мы говорили еще в сентябре. Мы определили для себя дату – 15 февраля. У нас ничего не поменялось. Это никак не связано с тем, что происходит в европейских странах. Мы исходим из ситуации в Украине, из того, когда у нас появятся вакцины.

Когда мы говорим о богатых развитых странах, давайте смотреть не только на ЕС. Вы знаете, например, что Япония не начинает вакцинацию. Там собираются начать в последнюю неделю февраля и с 10 тыс. добровольцев среди медицинских работников. Также вакцинацию не начинает Южная Корея. Это очень развитые страны, и они не торопятся.

– Между тем Израиль привил уже более половины населения.

– Это замечательно. А мы начинаем в середине февраля.

– Это связано с договоренностями с производителями?

– В том числе с возможностями поставок вакцин в страну. В мире огромный дефицит вакцин, потому что ограничено число производителей. Мы, я считаю, не упустили ни одного дня с точки зрения обращения к этим производителям. Даты, которые нам изначально давали по поставкам, – третий-четвертый квартал 2021 года. Нас такое, естественно, не устраивает.

Огромное количество факторов влияет на процесс. В том числе и политический. Это причина, по которой в переговоры вовлечен и президент страны. Он говорил с лидерами государств, где производятся вакцины. Также в этой теме работает и премьер-министр.

Плюс надо понимать, что сейчас паника. Например, Канада законтрактовала на каждого жителя страны по восемь доз вакцины, а надо две. Вот так перестраховалась.

У компаний ограничены объемы производства. Возьмите ситуацию, когда на рынок выходит Евросоюз и подписывает контракт на 1,3 млрд доз, или сотни миллионов доз заказывают США и Украина, готовая подписать контракт на 30–40 млн доз.

Для производителей это чистый бизнес. Кроме того, они понимают: подписывая контракт с ЕС, они имеют четкие условия, их репутация в безопасности. Теперь возьмите Украину, где каждый считает своим долгом комментировать вопросы вакцинации (я не говорю сейчас о журналистах или пользователях соцсетей, а только, например, о депутатах некоторых политических сил). Политики хотят хайпануть, создать скандал просто ради самого скандала. И некоторые поливают свою страну грязью десятки лет. Я считаю, это просто диверсия против своей страны.

Возьмите любую компанию с мировым именем – у нее нет проблем с реализацией вакцин, у нее не болит голова, кому же свой товар продать. Там дорожат своим именем. И вот выбор: продать в одну страну и жить спокойно или продать в такую страну, где они точно попадут в скандал.

[MULTIMEDIA][/MULTIMEDIA][MULTIMEDIA_DESCRIPTION]Количество прививок, сделанных в разных странах мира на 100 человек. Источник: ourworldindata.org[/MULTIMEDIA_DESCRIPTION]

– Премьер-министр Денис Шмыгаль сказал, что 50% населения Украины привьют до конца 2022 года. Прозвучало не очень оптимистично...

– Я надеюсь, мы сделаем это раньше. Многое зависит от желания людей. Наш национальный план вакцинации предполагает доступ к бесплатной вакцине всех граждан страны старше 18 лет. Это чуть больше 30 млн человек. Из них 21 млн – люди из групп риска по профессиональным и медицинским показаниям. Остальные – люди от 18 до 55 лет, которые не имеют заболеваний, – будут вакцинироваться на пятом этапе. Мы хотим реализовать программу по вакцинации до конца 2021 года, максимум до первого квартала 2022 года.

– Какими ресурсами вы собираетесь этого достичь?

– У нас в стране 11,5 тыс. прививочных кабинетов на базе амбулаторий семейной медицины. Мы планируем задействовать 4250 кабинетов для вакцинации от COVID-19. Кроме того, у нас будет 572 мобильные бригады. Их будем использовать на первом этапе. Потому как этот этап надо провести максимально профессионально. Уже в разрезе каждой области составлены эти бригады. А со второго этапа будут присоединятся прививочные кабинеты.

– А жителей сел, которые разбросаны по всей стране, как планируете прививать?

– У нас есть амбулатории семейной медицины. В календаре вакцинации 10 прививок в год осуществляются на базе семейной медицины. Там же будет организована и вакцинация от коронавируса.

Украинцы спокойно стоят в очередях за смартфонами iPhone, которые производятся в Китае, и даже говорят "Классный телефон", а к китайской вакцине относятся скептически

– Каким образом принимается решение о выборе того или иного производителя, у которого мы хотим купить вакцину? Как, например, вы приняли решение о закупке китайской вакцины, тем более что изготовитель предложил не самую лучшую цену. Та же AstraZeneca дешевле и позволит привить больше людей.

– А вы знаете цену AstraZeneca?

– Сообщалось, что ориентировочная стоимость дозы будет на уровне $5.

– Заявлять и продавать – это две большие разницы. Многие контракты являются конфиденциальными. И не разглашается стоимость, по которой производители реально продают вакцины. Цены в $5 я не слышал. Те цены, которые нам официально предлагали с различными сроками поставки (третий-четвертый квартал 2021 года) находятся в коридоре от $9 до $34 за дозу. Мы ведем переговоры с шестью производителями. Еще раз: рынок вакцин от COVID-19 сегодня так устроен, что выбирает, в принципе, производитель, кому продать. У покупателя нет возможности сказать: "Я пойду в другое место".

Стратегия, которую мы изначально избрали, – мы будем работать со всеми без исключения производителями, которые соответствуют международным критериям, способны обеспечить безопасность и могут поставить нам вакцину. Я думаю, в течение нескольких дней мы объявим о заключении соглашений с другими компаниями.

Китайская компания Sinovac Biotech первая, с которой мы достигли договоренности и заключили договор. Решаются технические вопросы. Украинская ментальность такова: все китайское плохое априори. Однако Sinovac Biotec одна из крупнейших в мире по производству вакцин. Ее акции торгуются на Nasdaq. Что интересно: украинцы спокойно стоят в очередях за смартфонами iPhone, которые производятся в Китае, и даже говорят "Классный телефон", а к китайской вакцине относятся скептически.

Наш критерий прост – безопасная и эффективная вакцина.

– Откажетесь ли от китайской вакцины из-за низкой эффективности?

– Эффективность препарата измеряется определенным образом. Во всем мире используются одинаковые критерии оценки. Исходя из этих критериев, компании-регуляторы во всех цивилизованных странах с сильной регуляцией (например, FDA США, регуляторы Великобритании) допускают на рынок вакцины с эффективностью выше 50%. Мы пошли дальше (сработало наше желание иметь лучшее) и заложили в договоры пункт, что эффективность должна быть не менее 70%.

– Тогда поясните, пожалуйста, что означает эффективность вакцины.

– Прививка сработает в любом случае. Эффективность считается следующим образом. После прививки вырабатываются антитела, и чем выше количество антител, тем больше человек защищен. При определенном уровне антител, даже если рядом с привитым окажется заболевший, его антитела не пустят антиген, человек не заболеет. При этом у ряда людей количество антител может быть меньше, тогда человек может заразиться, но перенести болезнь, даже не зная, что болел.

И далее при оценке эффективности учитываются люди, которые переносят болезнь в легкой форме. После прививки человек может перенести болезнь в легкой форме, или средней, или тяжелой. И, что главное, для всех вакцин без исключения эти стадии присущи в разных процентах. Важно, что прививка гарантирует: точно не будет тяжелой формы, человек точно не умрет. Такой же подход и к вакцинации от гриппа. Прививка не гарантирует, что человек не заболеет гриппом. Но если он заболеет, то не будет тяжелого течения болезни.

– Украина планирует привить абсолютно всех граждан за счет государства. Но наверняка будут те, кто не захочет ждать 2022 года или не захочет прививаться какой-то определенной вакциной. Будет ли им предоставлена возможность выбрать и самостоятельно за свой счет привиться и когда?

– Как только на рынке Украины появятся коммерческие вакцины. Исходя из конъюнктуры и того, что ни один производитель на сегодня не продает вакцины на коммерческий рынок, мне кажется раньше лета это не произойдет.

– А вы сами какой вакциной хотели бы привиться?

– Любой, которая будет зарегистрирована в Украине. Я хорошо знаю систему и точно знаю: если вакцина зарегистрирована в Украине, ей можно прививаться. В системе регистрации работают специалисты высокого уровня. Уверен, они не поставят на разрешительных документах свою подпись, если у них будут даже малейшие сомнения. Не говоря уже о том, что мне ставить финальную подпись. Я детально все буду изучать.

– Даже российской вакциной?

– Нет.

– По политическим причинам?

– Вы читали выводы Бразильской регистрационной службы Anvisa? Исчерпывающий ответ, на мой взгляд.

Второе (и это моя принципиальная позиция) – мы в состоянии обеспечить страну другими эффективными вакцинами из стран, которые не нападали на Украину, не забирали у нас территории и не развязывали войну, что привела к десяткам тысяч смертей украинцев и миллионам беженцев.

Я окончил Донецкий медицинский университет. Донецк знаю досконально. Многие мои однокурсники были вынуждены уехать в Киев, Николаев, Одессу. Мы не можем приехать и пойти к своему общежитию в Донецке, посидеть на наших любимых лавочках, устроить встречу выпускников, потому что россияне в свое время развязали тут войну. Не надо делать из них мессий.

Вопрос со "Спутником" в политической плоскости, как ни крути. Так вот, кроме бумажки под названием "заявление" и всей этой помпы, с которой эта якобы заявка подавались 6 января, по состоянию на конец января больше ничего нет – ни регистрационных документов, ни досье. Сколько людей они привили у себя в России? У них самих проблемы с этой вакциной: никто не верит, что она эффективна.

Степанов: Думаю, два-три года – и все кардинально изменится. Мы отстроим именно систему здравоохранения. Фото: moz.gov.ua

– Понятно, что все внимание сейчас приковано к пандемии коронавируса. Но люди не перестали болеть, а другие диагнозы ушли на задний план. Чем это чревато?

– У нас действительно есть избыточная смертность. Например, пожилые люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями из-за страха заразиться COVID-19 не вызвали "скорую". Поступали в критическом состоянии, когда их было невозможно спасти. Украина не уникальная страна в этом смысле. Мы максимально мониторим ситуацию, создаем условия, чтобы никоим образом не пропускать другие болезни, потому что они каникул не делали. Они как были, так и остаются. Наша задача – оказывать медпомощь в полном объеме.

В свое время, когда мы начинали разворачивать койки для COVID-19, говорили, что можем выделить 42 тыс. Это с расчетом на то, что остаются и другие заболевания. Затем, когда начался резкий рост больных в октябре и ноябре, стали искать, где еще мы можем ужаться и при этом не навредить другим пациентам. Использовали, например, перепрофилирование больниц полностью под COVID-госпитали, перераспределяя маршруты пациентов. Это была титаническая работа.

Приходилось учитывать обстоятельства, ведь, если у человека инфаркт, его нельзя везти на "скорой" два часа, он нуждается в экстренной помощи. Но мы эту работу проделали и на сегодня имеем 66 302 койки под лечение больных с COVID-19. В апреле было 12 704 условно готовых. На всю страну было всего 3500 коек с кислородом, а сейчас 55 262. Как мы и обещали, к январю 80% коек будут с кислородом. Мы это сделали.

– Вы вошли в украинское здравоохранение немного из другой сферы – ранее руководили Одесской облгосадминистрацией. Сложно было встраиваться?

– Я врач по образованию и вырос в семье врачей – мой папа хирург, а мама акушер-гинеколог. Моя супруга Наталья – практикующий врач, профессор, доктор медицинских наук. Медицина сопровождает меня всю жизнь. Когда я работал в Одесской обладминистрации, медицина у меня также была в приоритете. Уверен, эта отрасль касается всех без исключения и от эффективности ее работы напрямую зависит безопасность страны.

– Органично себя чувствуете в этом кресле?

– Считаю, тот управленческий опыт, который у меня есть, мне помогает. Конечно, понадобилось время, чтобы зайти, со всеми познакомиться, проанализировать ситуацию, сделать выводы и принять решение, куда двигаться, как развиваться в зависимости от имеющейся ситуации. Плюс пандемия коронавируса. Такого не было ни при одном министре до меня. Но ничего, я точно знаю, что мы двигаемся в правильном направлении.

– Что для вас стало самым неожиданным, когда вы только пришли?

– Я понимал, что все плохо, но не мог себе представить насколько. Я увидел тотальный развал с точки зрения управления, статистики, получения информации, сбора данных, на основании которых можно принимать решения. Разваливали много лет под улюлюканья, похлопывания и рассказы о мифической борьбе с коррупцией, децентрализации и дерегуляции. Но это ничего общего не имело с системой здравоохранения. 

Второй момент, который поразил (к сожалению, до конца это еще не ликвидировано), – существенный непрофессионализм кадров в самом министерстве. Именно людей, которые могли бы на своем уровне принимать решения, причем такие, за которые потом не было бы стыдно. 

– И вы решили все изменить?

– Я всегда был не из пугливых. Точно знаю, что изменю. Понимаю, каким образом, понимаю путь и сколько времени может уйти. Мы уже прошли серьезную дистанцию. Думаю, два-три года – и все кардинально изменится. Мы отстроим именно систему здравоохранения. Потому что на сегодня у нас лишь осколки оказания медпомощи. Их много, а все держится на профессионализме медицинских работников и часто управленческого персонала больниц.

– Какую систему оказания медпомощи из тех, что есть в мире, вы считаете наиболее эффективной? 

– Эффективность измеряется по обычным критериям: уровням смертности, заболеваемости, проценту излечения определенных заболеваний. Тогда можно оценить уровень развития профилактики и так далее. Провокационную вещь скажу: почему многие считают, что система Семашко была достаточно эффективной в своем расцвете? Не берем сейчас Украину, потому что мы застали эту систему лишь в самом начале независимости.

Когда нам вешали лапшу про реформирование системы Семашко, тогда ее уже давно не было. Уже была какая-то абракадабра. Система Семашко строилась по другим принципам и специально под экономику СССР того времени. У того строя была своя идеология, нужны были здоровые люди, способные строить заводы, дома, пароходы и вообще светлое будущее. И система показывала результат.

Когда говорим о системе здравоохранения как таковой, нужно учитывать огромное количество факторов, присущих каждой конкретной стране. Например, есть страны с достаточно сильной фискальной политикой с точки зрения персонализации, когда учтен каждый человек, уплачивающий налоги, и вся система в стране построена на налогах. Это США, Канада.

Есть страны, где система немного иная, – к примеру, Великобритания. В ней тоже акцент на налогообложение, но львиная доля медицинских услуг оказывается за счет корпоративного налога. Это система Беверидж. Ее, к слову, в 1948-м скопировали с системы Семашко и переформатировали. Суть в том, что государство гарантирует определенный уровень медпомощи за счет налоговых поступлений в общей солидарной системе. Есть еще система социального страхования – как в Германии.

Когда мы говорим об Украине, то речь лишь о бесплатной медицине, которая финансируется за счет госбюджета, при хроническом недофинансировании и ответом "У нас нет денег", что продолжается уже 30 лет. 

Степанов: Я хочу, чтобы у меня в стране умирало меньше людей, которых мы точно можем спасти с помощью медицины. Фото: moz.gov.ua

Чем мы еще ограничены? 49-я статья Конституции гарантирует бесплатную медицинскую помощь в любых государственных или коммунальных лечебных учреждениях. Более того, в 2002 году эта статья Конституции была разъяснена решением КСУ. Он припечатал бесплатную медицину и указал, что в госучреждениях не может браться оплата за услуги ни до, ни во время, ни после оказания помощи. 

Что это породило? У нас, по различным исследованиям, 53% платежей в медицине в тени. Теневая часть касается не только кармана конкретного врача, но и закупки лекарств. Мы имеем в результате использование 48% лекарственных средств без доказанной эффективности. Поверьте, у врачей нет желания в конверте брать деньги. Если бы на второй чаше весов была справедливая зарплата адекватного размера, никто из медиков не выбрал бы первый вариант. Это фундамент, на котором все зиждется, по факту, болото, присыпанное соломой. На нем невозможно построить дом. 

Пациентам все равно, как ходят деньги, – субвенция, НСЗУ, Степанов лично на карточки кому-то что-то переводит... Людям важно прийти в больницу и получить услугу. Прийти к семейному врачу и знать, что окажут помощь, а если потребуется консультация узкого специалиста, то направят к нему без лишних разговоров. И такой специалист в больнице с нормальными стенами, целыми окнами и нормальными санузлами окажет помощь соответствующего уровня. Каждый украинец хочет точно знать, что вот такой объем услуг для него бесплатный – его гарантирует государство – а сверх этого нужна сооплата.

То есть должны быть установленные правила. И когда они будут, тогда мы сможем определить индикаторы качества и требовать их соблюдения на всех уровнях. У реформированной системы здравоохранения есть конкретный KPI. И он точно не выражается формулой "средства ходят за пациентом". Какая мне разница, как они ходят? Я хочу, чтобы у меня в стране умирало меньше людей, которых мы точно можем спасти с помощью медицины.

– Каким образом вы собираетесь это изменить?

– Финансирование должно быть адекватным. Поэтому необходим пересмотр тарифов. Важно понимать, что за установленный тариф человека действительно можно вылечить, что деньги, выделенные по тарифу, обеспечивают выплату зарплаты, оплату необходимых расходных материалов, препаратов. 

Вы знаете, что нам не предусмотрели достаточно средств в бюджете на 2021 год. Мы требовали другую цифру. И я был единственным министром, который не голосовал за этот бюджет. Борьба продолжается, и, не исключаю, бюджет будет пересматриваться. Потому что объективно есть нехватка денег. По многим позициям нам удастся пересмотреть тарифы в сторону их увеличения до адекватного уровня с точки зрения оказания медицинской помощи.

Например, по инсультам. Мы собираемся обозначить три уровня оказания медпомощи в зависимости от сложности состояния пациента. Есть обычный процесс лечения – это одно. В более сложных ситуациях, когда применяется метод тромболизиса, стоимость возрастает. И есть тромбоэкстракция – еще более дорогой метод. В прошлом году, когда я пришел в министерство, помощь пациенту с инсультом оценивалась на уровне 19 тыс. грн. Мы подняли тариф до 29 тыс. А сейчас уже три ценовых показателя от 18 тыс. до 99 тыс. И мы будем двигаться таким образом точечно по каждому направлению.

Берем экстренную медицинскую помощь. Хочу достаточно быстро показать, как мы ее реформируем. Мы повышаем тариф, по которому оплачивается данная услуга. Мы понимаем, сколько денег идет на заработную плату, сколько нужно автомобилей. Мы только централизованно в прошлом году закупили 416 автомобилей, плюс дали деньги через НСЗУ, там самостоятельно смогли закупить более 350 автомобилей. Мы также провели огромную работу с точки зрения качества оказания медицинской помощи. 

– Можете пояснить, что именно имеете в виду?

– Мы утверждаем стандарты оказания медпомощи, пересматриваем протоколы, вводим новые технологии, которыми никто ранее в этой стране не пользовался. Например, оценка медицинских технологий. Группа экспертов по лекарственным средствам (в 2021 году это Государственный экспертный центр, а с 2022 года – отдельное предприятие) проводит оценку на основании собранных данных в разных странах, клинической эффективности, клинических исследований, делает заключение об эффективности того или иного препарата (как он влияет на состояние больного), затем препарат вносится в протокол оказания медпомощи.

Следующий этап – контроль соблюдения протоколов и стандартов. Если стандарты не соблюдаются, должно предусматриваться наказание. Но оно может быть только в одном случае – если тариф, по которому оплачивается услуга, включает данные медицинские изделия. Тогда ты точно знаешь, что в листе назначения выписаны все необходимые лекарства, а не только те, которые есть в больнице, и не те, что человек принес с собой в кульке.

– Это та модель, к которой мы стремимся?

– Я говорю о модели, которая возможна в условиях действующего законодательства. Другую мы просто не можем строить. 

– То есть о страховой медицине сейчас речи быть не может?

– Чтобы вводить страхование, надо менять Конституцию. 

В то же самое время актуальным остается вопрос справедливости. Когда люди официально работают и платят налоги, они приходят к врачу и понимают, что заплатили за это. А рядом с ними может жить человек, который никогда нигде не работал и никаких налогов не платил. Таких в Украине около 12 млн. Пусть 4–5 млн – это наши граждане, работающие за границей и присылающие сюда деньги. Но все равно остается 8 млн человек. Поверьте, процентов 70 из них – горлопаны, которые приходят и требуют бесплатного лечения.

Да, бесплатное лечение – это прямая обязанность государства. Но с точки зрения справедливости тут не все однозначно. А страховая медицина и обязательное медстрахование решают вопрос справедливости.

Когда государство в состоянии позаботиться о любом своем гражданине, независимо от его социального статуса, – это высшее проявление силы и мощи страны

– Часто от политиков слышно, что медицинская эмиграция из Украины достигла небывалого размаха. Наблюдаете ли вы этот процесс и насколько он ощутим для нашего здравоохранения?

– По определенным специалистам мы ощущаем нехватку персонала – инфекционисты, эпидемиологи, анестезиологи, хирурги, узкие специальности. И тенденция будет только нарастать. А как иначе, если зарплата практикующего врача у нас около 9–10 тыс. грн, а заработная плата такого же специалиста в Польше может доходить до 300 тыс. грн?

– Зарплата 300 тыс. грн здесь.

– Вопрос более глубокий. Как оставаться, когда врач понимает: его тут ценят до такой степени, что зарплата кассира в супермаркете выше, чем у него? Хотя он каждый день спасает людей. Я ничего не имею против кассиров в супермаркете. С уважением к ним отношусь – это важная профессия. Но давайте дифференцировать. Не может так дальше продолжаться.

– Господин министр, вы тут как раз именно для этого.

– За это я бьюсь и буду биться дальше – повышение заработной платы медицинским работникам, в том числе через тарифы на оказание медицинских услуг. Чтобы у наших врачей была адекватная зарплата.

– Ваши коллеги по Кабмину вас слышат?

– Слышат, но когда вопрос касается денег, то...

– А вы им не напоминаете, что в больницу попасть может каждый?

– Я по должности и по своим человеческим качествам желаю всем здоровья, независимо от того, это коллеги или незнакомые мне люди. Сложно. Я пытаюсь значимость этого вопроса доносить. Считаю, важнее здоровья в этой жизни ничего не существует. Если здоровье не приоритет, все остальное зря. Это моя жизненная принципиальная позиция, которая не зависит от того, работаю я министром или нет. 

Качественное здравоохранение, когда государство в состоянии позаботиться о любом своем гражданине, независимо от его социального статуса, – это высшее проявление силы и мощи страны. 

Степанов: С мотивацией у меня все в порядке. Фото: moz.gov.ua

27 января на заседании Кабинета Министров, спасибо моим коллегам, приняли два важных документа: проект закона, который будет отправлен в Верховную Раду, а второй – постановление, которое регулирует договора управляемого доступа. Что это? Это договора, с помощью которых возможно получить доступ к инновационным лекарственным средствам. Обычно это дорогие лекарственные средства, которые используются в онкологии и других сложных диагнозах и не имеют аналогов в мире. 

Приведу пример из жизни: спинальная мышечная атрофия – орфанное заболевание, которое приводит к смерти. У нас в стране 267 человек с таким диагнозом. Курс лечения одного больного – 12,3 млн грн в год. На всех пациентов это более 3 млрд грн. Очень многие начинают говорить: ты на 267 человек собираешься потратить 3 млрд грн. Но это тоже люди! Они хотят жить, родители хотят, чтобы их дети жили. И благодаря лечению такое возможно. Прямая обязанность государства позаботиться о соблюдении их права на жизнь. 

И вот тут могут помочь договора управляемого доступа. Это механизм, которым пользуются цивилизованные европейские страны. Государство и компания заключают между собой конфиденциальный договор. Он позволяет компании вывести на рынок препарат. Производитель продает препарат с существенным снижением цены.

Бывает, что оплата лекарственного средства осуществляется только после того, как лекарство показало эффективность. Дело в том, что даже после завершения клинических испытаний и регистрации препарата все равно происходит наработка доказательной базы. Любой компании очень важно выводить препарат на рынок, и они этого достигают через такие договора управляемого доступа. Мы в этом году хотим начать использовать данный механизм и будем спасать людей.

Что мы делаем в трансплантации? Это проект, которым я живу, и очень горжусь ребятами, которые все это вытянули в прошлом году. Нужно было создать систему, огромное количество нормативных актов, единую информационную базу, запустить механизм. Вся работа проходила под крики и визги определенных деятелей. Я точно знаю, что в прошлом году мы сделали 118 трансплантаций, а в этом году сделаем 250 органных трансплантаций. Я знаю, что в этом году мы не будем отправлять  наших граждан на трансплантацию почки за границу. Мы это сделаем тут, сами. Вот это и называется мощь государства.

– У вас есть личные KPI, которые вы себе как министру определили?

– Конечно, есть, и не один. Самый значимый – прекращение миграции медработников из нашей страны. Если мы проживем год и сможем сказать, что ни один медработник не уехал, – вот тогда я буду считать, что у нас все сложилось. Это возможно. Я очень верю в украинских врачей, медсестер, фельдшеров. Уверен, они самые лучшие. Должно быть, мое убеждение связано с тем, что я сам врач, вся моя жизнь связана со сферой медицины.   

– Если вы не достигните каких-то целей или вам не дадут что-то сделать, уйдете в отставку?  

– О каких-то фантасмагорических вещах я не мечтаю (у меня все в порядке с психикой). А все остальное, что я хочу сделать, абсолютно точно знаю: я это сделаю.

– И вам все равно, сколько критики будет?

– Я же не робот, мне не все равно. Но я применяю разную тактику для самозащиты. Помните, булгаковский профессор Филипп Преображенский говорил: "Не читайте до обеда советских газет". Вот один из способов. 

Второе – у меня все-таки есть преимущество перед людьми, которые на меня нападают. Я неплохо учился в медуниверситете, изучал психиатрию, давал клятву Гиппократа, поэтому я с состраданием отношусь к людям. А потом я понимаю, ради чего я все делаю.

Весь визг оппонентов никогда не перевесит взгляд матери, ребенку которой сделали трансплантацию костного мозга. Она может обнимать своего ребенка и спокойно жить. А все эти крики, походы, выступления, которые начались с моего первого дня на посту, – все это пустое. Они ничего не значат. И вы не представляете, какое моральное удовлетворение, какой заряд добра я получаю, когда абсолютно незнакомые люди пишут мне слова благодарности. Поэтому с мотивацией у меня все в порядке.