Волонтер из Бучи, спасший сотни семей: Пока умирающая мать истекала кровью, русские подонки насиловали на ее глазах 15-летнюю дочь G

— Константин, как случилось так, что вы оказались в Буче накануне горячей фазы войны?

– Когда я только приехал в Украину, жил в Гостомеле. Мне понравилось место – пригород, комфортно, прекрасная природа, красивая украинская жизнь без шума и суеты. Осенью прошлого года я снял квартиру в Буче в жилом комплексе "Гран бурже". И тут меня застала война.

– Накануне войны несколько месяцев тема российского вторжения постоянно обсуждалась. Вы опасались?

– Информационная война идет давно. Я это осознаю. Было понятно, что война неизбежна, но я надеялся, что здравое мышление присутствует хотя бы у окружения этого ненормального Путина. Но оказалось, что там все настолько плохо, настолько разворовали деньги, влитые в армию, что, вероятно, просто побоялись ему сказать. Теперь он все знает. 

– Ваш первый день войны каким был?

– Я проснулся от взрывов. Первая мысль – у кого-то праздник, это фейерверки. У меня панорамные окна в сторону Гостомельского аэропорта. Я встал, подошел к окну и увидел высадку российского десанта. Было 24 февраля около 4.30. 

Странное состояние: глаза видят, а мозг не может принять эту информацию. Я на автомате пошел заварил кофе. Потом уже понял, что нужно что-то делать. Позвонил своей хорошей знакомой, которая занималась военнопленными, Гайде Ризаевой (мы познакомились когда были январские события в Казахстане) и сказал: "Что я могу сейчас делать для людей. Дай мне направление". Она предположила, что я смогу эвакуировать людей, которые оказались на занятой россиянами территории по вышгородскому направлению. 

У меня свой электрокар. На парковке у дома уже паника – бегали люди с чемоданами. Я попытался проехать через Гостомель и Романовку – это самый простой путь. Когда я въехал в Гостомель, на встречу вышли украинские военные, сказали: "Ни в коем случае туда ехать нельзя, разворачивайся и едь другой дорогой". Так я поехал по Варшавке в сторону Вышгорода. Раннее утро. Пробки, много аварий, по обочинам шла военная техника. 

Я доехал до Вышгорода за три с половиной часа. Долго искал семью, которую должен был вывезти. Нашел. Попросил их избавиться от всех документов, потому что русские меня несколько раз останавливали и обыскивали. У них не было еще стационарных постов, но была техника, которая передвигалась и останавливала гражданские автомобили. Мы договорились, что они представятся моей семьей, дескать, выбираемся в Киев, чтобы уехать из страны. Сценарий сработал. Нас остановили и потребовали документы. Я сказал, что в дом попал снаряд, слава богу, спаслись, документов нет, кроме моих. Это мои жена и дети. Тогда у них, видимо, была другая задача, им было не до гражданских, которые в этой суете старались куда-то уехать. 

В тот же день я эвакуировал еще одну семью крымских татар с маленькими детьми из Межигорья и забрал их к себе в Бучу, потому что больше некуда было ехать.

Бои шли всю ночь. Мы находились в квартире, не спускались в подвал. Утром узнал, что поздним вечером в этот подвал пришла ДРГ, забрали телефоны у людей, слили дизель из генератора, повредили скважину, которая подавала воду, убили охранников, хотя те были невооруженные. 

Кстати, среди диверсантов были и люди, которые последние полгода проживали в нашем ЖК, арендовали квартиры. Я видел этих мужчин. Отличительный признак этой ДРГ – красные кроссовки — чтобы их "свои" не поубивали.

Тогда еще работала связь, и я всю ночь искал возможность переправить эту семью. Мы нашли конвой из Киева в Европу. Мне нужно было отвезти людей на Житомирскую трассу в районе Капитановки. Соседи рассказывали, что на выездах из города уже стоят блокпосты, и россияне стреляют по машинам, которые пытаются выехать. Оставаться дальше в Буче было опасно. Я искал возможность проехать минуя блокпосты. 

Я очень любопытный, где бы ни жил, знаю все маленькие дорожки вокруг, много времени провожу за рулем, изучаю местность. Такая привычка. И вот во время войны мне это пригодилось. Я знал дорогу через кладбище и Забучье. Так мы и выбрались. Я дождался конвой, передал эту семью, а сам сел в машину. Мне было некуда деться, и я поехал к себе домой. Но уже не той дорогой, что выезжал. Думал, раз у меня казахские документы, я один, то все русские блокпосты я проеду.

Встретил блокпост возле Ворзеля, русские посмотрели мои документы, расспросили куда я еду. Я показал жетон от ЖК и поехал. В этот момент начался обстрел. В машину сзади попал снаряд, пробил корпус авто и воткнулся в электробатарею. Снаряд не разорвался, но меня контузило. Не помню, что было дальше – просто все потухло в глазах. Очнулся в Гостомеле в каком-то отеле. Как я понимаю, там было много военных и гражданских, много раненых. У меня ужасный шум в ушах, я не смог встать на ноги. Пробыл там ночь. А на следующий день нашел телефон и написал своему другу. Он организовал мою эвакуацию в Киев. Это бывший военный, он знал, как обращаться с контуженными, и меня выходил.

– И после этого вы снова стали вывозить людей?

– Я давно подписан на Дмитрия Гордона – еще когда в Казахстане жил. 10 марта в ленте прочел его запись, что в Ворзеле в подвале своего дома находятся народный композитор с супругой и ее мамой, у них заканчивается еда и никто не может их спасти. Меня это впечатлило, поскольку я большой любитель музыки. Решил попробовать – вдруг у меня получится. Позвонил своему другу, который держал таксопарк, и попросил машину. Он сказал, что такси не работает, на стоянке есть авто, бери и помогай людям. 

Весь вечер я изучал карту, как проехать, понимал примерно, где блокпосты, и нашел дорогу, которой на карте нет – в районе дамбы возле Генеральских озер. Я там два года назад был с другом на рыбалке. И решил, это наиболее безопасный путь. 

Рано утром взял машину и поехал. Наши украинские военные на блокпосту в Шпитьках не хотели меня пропускать. Объяснял им: "Я понимаю все риски, понимаю, что меня могут убить, но разрешите мне это сделать". Они по рации с кем-то советовались и через полтора часа меня выпустили. Обстрел не прекращался ни на минуту. Я доехал до дамбы, сорвал замки с ворот, растянул машиной блоки и поехал.

Первый раз я столкнулся с русскими на блокпосту у въезда в Рубежовку. Орки все вышли, посмотреть, как они сказали "что за хер приехал". Я сказал, что я правозащитник, гражданин Казахстана, друзья попросили помочь пожилым людям, которые в очень плохом состоянии. Они, конечно, сказали: "Никаких коридоров нет – война, тебя могут убить". Я ответил, что все понимаю.

Они вышли на кого-то по рации, и на боевой машине десанта (БМД) приехали старшие офицеры. Меня догола раздели и рассматривали. Я не понимал тогда, для чего, думал: "Извращенцы какие-то, а не армия". Теперь уже знаю, что искали наколки и следы от бронежилета. У меня всю жизнь два телефона – казахские связи и отдельно украинские. В любой ситуации я всегда показываю казахский телефон. Его и отобрали, мол, на обратном пути заберешь. Спросили, знаю ли я, куда ехать? Я показал карту, которую заранее начертил, вот, говорю, потому что я никогда в Ворзеле не был, как и вы. Они отпустили и сказали, если сверну куда с дороги, разговаривать со мной больше никто не будет. 

Приехал на улицу Композиторов, 7. Все закрыто. Перелез через забор и стал ходить вокруг дома, стучать во все окна. На кухне поднялся ролет, я увидел супругу Игоря Дмитриевича Светлану и сказал сразу, что я от Дмитрия Гордона, чтобы уж наверняка поверили. Они быстро собрались, взяли собак и мы выехали. Это было 11 марта и первая эвакуация, которую я провел после контузии.

Константин Гудаускас и композитор Игорь Поклад. Фото: Svetlana Kievljanka  / Facebook

А потом благодаря публикации Гордона на следующий день я проснулся, а у меня в фейсбуке три тысячи сообщений. Люди просили о помощи. Мне позвонила Светлана и сказала, если я согласен помогать дальше, она будет модерировать сообщения. Чтобы люди из страха не отказывались от помощи, она предложила спрашивать у родственников имена, которые знали только их родные. И это хорошо сработало. Я приезжал и говорил, например: "Меня отправила ваша дочь Марийка, вашу собаку звали Боня". И люди понимали, что это их близкие организовали. 

Потом Светлана стала собирать средства на продукты. Первое время орки не пускали нашу помощь и забирали все. Это были буряты. Я бы сказал, они выглядели как бомжи. Когда я их увидел впервые, не поверил, что они солдаты. Единственное, что на это указывало – оружие и наличие колорадских лент, которыми они были обвязаны с ног до головы. После того, как я видел украинских ребят на блокпостах, глядя на русских, думал что попал куда-то в чистилище. Они были такие грязные, словно в Ворзеле года два стояли и не мылись, и очень голодные. 

Однажды я вез собачий корм. Там были немецкие консервы. Буряты забрали целую упаковку, а потом еще сказали, что консервы вкусные очень. В принципе, поскольку они были голодные, я каждое утро заезжал в "Сильпо" и покупал горячий хлеб. Этот хлеб был моим пропуском. Они балдели от него, говорили, что такого вкусного еще не ели. Потом меня начали меня подозревать, потому что я появлялся часто.

– Оккупанты вам не мешали развозить гуманитарку?

– Были районы, куда не разрешали ездить. Каждый раз спрашивали, куда я направляюсь. Я называл улицу, а они говорили: "Оттуда эвакуировать нельзя, поедешь – расстреляем и тебя, и тех, кто сядет с тобой в машину". Я так понимаю, они просто прикрывались мирными жителями, держали людей, как живой щит, и даже еду туда передавать не позволяли.

– Какие моменты были самыми тяжелыми?

– Бывало, меня в поселке останавливали обыскивали, бывало, над головой стреляли, или под ноги. Говорили, что я работаю на СБУ или на ВСУ. Я включал дурочку и спрашивал, что это такое. Пытался в экстремальных ситуациях выкрутиться. 

Но были и очень опасные моменты. Однажды они пустили очередь над машиной из БМД. Я стоял возле забора. Шла колонна, впереди БМД, а за ними три камаза с трупами. Россияне были очень злые. Тогда мне сильно досталось, меня запинали ногами по спине, по почкам, по голове. Я понимал, что украинцы их лупят как следует, а они вымещают злость. Сейчас я к этому отношусь с юмором, но тогда было совсем не до смеха. 

Гудаускас: Эта история убила во мне человечное отношение к русским. Фото: Константин Кястутисович / Facebook

Был момент, когда я поехал в Бучу за девочкой с осколочным ранением головы. Ее обязательно нужно было доставить в Киев в больницу. Я был напуган, как никогда: девочка без сознания, под кислородом, я опасался, что она умрет у меня в машине. Орки меня держали на блокпосту полтора часа. Даже не могу вспомнить, сколько раз они наводили на раненого ребенка оружие и говорили: "Давай мы ее убьем, и тебе никуда не нужно будет ехать". Я им все время твердил: "Если бы это были ваши дети или ваши старики, я бы за ними тоже поехал. Я вырос в Казахстане. В степи жизнь священна. Нельзя в беде бросать людей. Я считаю, что должен помогать". Взывал к их вере в бога, говорил, что они имеют возможность разрешить мне спасти ребенка. Сработало.  

Еще раз попал под обстрел, когда ехал с полной машиной людей по Варшавке. По нам выпустили очередь. В лобовом стекле четыре отверстия. Но ни одна пуля не задела людей. Просто чудо. Я понял, что на машины нельзя вешать никаких наклеек и бумажек со словами "дети", "эвакуация" и прочее. Наоборот, они стреляли по таким машинам.

15 марта я увидел, как убили ученого. Была вторая половина дня. Напротив его дома россияне сделали штаб. Прямо на БМД въехали во двор, сломали ворота. Он выбежал на улицу и кричал: "Хлопцы, что ж вы делаете?" Тот, кто сидел на БМД, выстрелил в него из пистолета. Из табельного оружия, не из автомата. Выстрелил в абсолютно безоружного человека. Его тело долго лежало на улице. Местный священник смог забрать его и похоронить. К тому времени уже собаки объели его лицо – страшная была картина. 

Много раз я видел, как просто так убивают идущих по улице людей. Я не знаю, было ли это развлечение. В первое время горожане пытались ходить по улицам, обвешивались белыми тряпками, – так в еврейских гетто вешали звезды. А потом перестали выходить из дворов, потому что убивали всех. Возле блокпостов было особенно много тел. Они расстреливали всех, кто пытался уйти из Ворзеля. 

Одна из моих последних эвакуаций – пожилая женщина. На старости лет она с мужем переехала в Ворзель из Львова, потому что там хороший климат для сердца мужа. Только за то, что они говорили по-украински, их привели в подвал. Там лежали убитые люди. Мужа этой женщины тоже убили, а она провела в подвале с мертвецами практически всю оккупацию. Русские закидывали туда дымовые шашки, просто потому что она – украинка. Она ослепла за это время…

Гудаускас: Много раз я видел, как просто так убивают идущих по улице людей. Фото: Константин Кястутисович / Facebook

И еще была одна ужасная история, после которой я двое суток не мог уснуть. Я привез гуманитарку. Русские не разрешали людям выходить из дворов, поэтому я ходил по улице, и где на заборах видел белые тряпки, понимал, что там кто-то есть и просто перебрасывал через забор пакет с едой. Пакеты были на заднем сидении и в багажнике. Я сразу брал несколько и разносил их. Вернулся, сел в машину, тронулся с места и понял, что не один в салоне. Обернулся и увидел вжавшееся в пол маленькое тело и замученные глаза девочки, полные слез: "Спасите меня, пожалуйста". 

В голове туман, не помню, как я выехал оттуда. Мы ехали долгих три часа (чтобы вы понимали от Ворзеля до Киева было сто постов) и она всю дорогу рассказывала, как провела последние десять дней в подвале, где русские у нее на глазах убили маму. Не просто убили, а так подстрелили, что мама два дня истекала кровью. И все это время на глазах умирающей женщины подонки насиловали ее 15-летнюю дочь. Это были не чеченцы, а русские. 20-летние пацаны. И они говорили, что так будут поступать со всеми украинскими женщинами, чтобы они больше никогда не рожали украинских детей.  

Девочка периодически теряла сознание. Они обливали холодной водой и продолжали ее насиловать. При этом они постоянно пили. Ворзель не бедное место – там у многих есть винные погреба. Русские дорвались и в один из дней так напились, что забыли ее привязать. Вот она и выбралась из подвала. Через забор увидела мою машину, и пока я разносил пакеты, залезла в салон. Я спрашивал, почему она запрыгнула ко мне в машину, а она ответила: "Я просто почувствовала, что вы можете меня спасти". Ей 15 лет! Она хрупкая, маленькая, щупленькая, совсем ребенок. Сейчас в Европе на реабилитации. 

Эта история убила во мне человечное отношение к русским. До этого я думал, что не все они одинаковые, есть какие-то нормальные. Но итог этой войны для меня однозначен: нормальных русских просто нет.  

– Вы все время действовали в одиночку? 

– Нет. Есть волонтер Оксана Черцова. Случайная встреча – она вышла за водой, увидела мою машину и побежала в кусты. Я остановился, и за ней. Она думала, что я русский. Потом я объяснил, что привез продукты, спросил, знает ли она, как и кому помочь, предложил делать это вместе. Она преподаватель в институте международных отношений. Умная, интеллигентная, знает много языков, при этом храбрая, не боящаяся врага. Не видел до войны женщин, в которых все эти качества сочетались бы. 

Волонтеры (слева направо) в первом ряду Оксана Черцова, Наталья Ходос, Константин Гудаускас, Светлана Поклад, олимпийский чемпион по баскетболу Евгений Долгов и его супруга София. Фото: Константин Кястутисович / Facebook

Когда я приезжал в Ворзель, мы развозили продукты и искали людей, которых надо эвакуировать. Нам часто доставалось. Нас останавливали, досматривали, раздевали. Но она ни разу не сказала, что не будет мне помогать. До самого последнего дня помогала. 

А в предпоследние дни когда зашли псковские десантники... К тому времени буряты уже ушли на Ирпень, и там все подохли. После них были красноярские – у меня даже шеврон остался, я нашел. И вот последними были самые большие паскуды – псковские десантники. Здоровые, дородные русаки. Ужратые такие. Еще не обветренные, солнцем не опаленные – видно, свеженькие, где-то отсиживались. 

К тому моменту, у меня была помощница Зоряна Корецкая и вторая машина. Очень смелая девушка и тоже преподаватель. Псковские ее задержали осмотрели машину, а ее догола раздели. Мы приехали за Оксаной. Обычно развозили гуманитарку, а потом собирали людей, чтобы вывозить. Нам каждый раз давали время, в которое мы обязаны были уложиться. И вот русские подъехали на боевой технике, окружили нас с Зоряной, взвели курки и сказали, что у них приказ арестовать Зоряну и забрать авто, на котором она передвигается, потому как есть информация, что она работает на СБУ. У Зоряны дома парализованная мама и больше никого, кроме дочери нет. Они ей говорили, что эти сказки они много раз слышали, у нас тоже дома мамы, у нас приказ и мы его выполним во что бы то ни стало. 

У Оксаны во дворе были люди, которые пришли брать продукты. И когда это началось, выбежала Оксана и все эти ворзеляне. Они стали между нами и псковскими, и сказали: "Эти люди спасают нас здесь уже целый месяц. Хотите их забрать, вам придется нас убить". Я в жизни никогда не видел такого мужества. Оксана просто подошла к дулу автомата старшего, уперлась грудью и сказала: "Тебе придется убить меня и всех, мы этих ребят не отдадим". Орки испугались. Я тоже испугался. Думал, нас там всех положат. Но они просто забрали машину Зоряны и уехали. А я забил свою машину, люди друг у друга на руках сидели, и мы уехали.

На следующий день, когда я снова поехал в Ворзель, снаряд попал в бампер и лобовое стекло, мне задело руку. Таким образом я угробил пять машин за этот месяц, пока вывозил людей. Моя машина не подлежит восстановлению, а остальные машины из таксопарка нуждаются в большом ремонте.

– После освобождения Киевской области, что происходило?

– Когда я уезжал из Бучи, взял с собой только одну вещь – флаг Украины, с которым я ходил на Говерлу на 30-летие независимости. И 1 апреля этот флаг я подарил Ворзелю. С самого утра позвонил всем волонтерам и сказал, что сегодня мы едем в Ворзель поднимать флаг Украины. Орки уже уходили, но еще шла стрельба. Мы поехали в Уваровский дом и подняли флаг. А 2 апреля в Ворзель зашли ВСУ.

– После освобождения уже никого вывозить не нужно, вы, наверное, остались без работы?

– Каждый день мне приходят сообщения, где могут быть люди в беде. Как правило, местная власть где-то в центре открыла волонтерские пункты, а работы по домам нет. Ее мы делаем. 

Сейчас в нашем штабе 37 человек самых разных специальностей, в том числе медики, своя логистика и склад гуманитарки. Помощь постоянно завозят, распределяют, формируют списки, чтобы везти именно то, что людям нужно.

Кроме того, из Казахстана приехал мой знакомый пластический хирург, в ближайшее время он будет делать пластику детям, которые получили ранения лица. Так что дел меньше не становится.

Медкорпус выделил нам на Ворзель карету реанимобиля и бригаду. Каждый день есть вызовы. Мы все еще находим людей, которые прячутся по подвалам и из-за отсутствия света и связи не знают, что орки ушли. 

В Ворзеле на базе роддома волонтеры организовали пункт медпомощи местным жителям. Фото: Алевтина Ковальчук / Facebook

Вот от железной дороги мы провели свет в ворзельский роддом, завезли медикаменты, всех врачей, кого знали, пригласили их вернуться. Представляете, в нем во время оккупации родилось 15 детей. На территории стояли Грады — орки использовали медучреждение, как живой щит. Сотрудники все это время помогали роженицам, раненым, многим местным людям. Здание крепкое и оно уцелело. Ему более 100 лет, стены по два метра толщиной. Фактически волонтеры заново запустили этот роддом.

Но вдруг явилось "начальство" – никто не знал, где оно было во время оккупации. Антон Долгопол, возглавляющий медчасть Ирпенской объединенной территориальной общины собрал медиков и сказал, что нецелесообразно содержать этот роддом и его расформируют. Врачи могут ехать работать кто в Бучу, кто в Ирпень. Местные жители тоже могут получать помощь в Буче или Ирпене. Дело в том, что этот роддом принадлежит администрации Ирпеня, находится в Ворзеле, но территориально относится к Бучанской общине. У них давние терки за это место. 

Я считаю, это совсем неправильно, учитывая транспортные сложности, оставлять людей в Ворзеле совсем без медпомощи. Поехал в Киев и стал всем звонить и писать – во время войны разве можно закрывать единственное медучреждение в населенном пункте, где много пожилых людей, где население пострадало от оккупации? Там же все есть. Если у вас нет возможности роддом содержать, волонтеры будут помогать лекарства привозить, оборудование, только оставьте врачей — они нужны людям в Ворзеле. 

Со временем риторика поменялась – поменяем профиль роддома, тут будет реабилитационный центр. Но о чем вы? Зачем именно сейчас закрывать единственный роддом в округе на несколько сел? Поднялся общественный резонанс. Лично общался с замгубернатора, но решения как такового нет. Единственное озвученное – закрытие роддома и аукцион. Там давно за эту землю в центре Ворзеля идет война. И вот сейчас во время войны под шумок решили дожать. 

Врачи хотят там работать, они же все в Ворзеле живут, в другую больницу переводиться, это ж надо решать проблемы с жильем и транспортом. 

– Константин, что думаете дальше делать?

– Пока живу этим проектом. Что потом, не знаю. Посмотрим, как будут развиваться события. 

Мое мнение такое: Россия как государство больше не должна существовать. 22 республики, которые находятся в полной тьме, должны получить свободу развития своей нации, языков, культуры. Россия должна быть лишена всяческого оружия. То, что я увидел собственными глазами, не оставляет ни одного аргумента в пользу иного сценария.