0 Киев
24 февраля настроение было лучше
– Алексей, добрый вечер.
– Добрый вечер, Дмитрий.
– Скажите, какое у вас настроение сейчас?
– Я задолбанный реально. Уставший просто.
– Ну, если сравнивать 24 февраля и сегодня – когда было лучше настроение?
– Настроение было 24-го лучше.
– Ого.
– Драйв: движение истории пошло. Сейчас уже рутина в значительной степени. Поэтому я люблю, когда перемены большие. Вот когда пойдем в наступление, тогда снова будет хорошим.
– Сколько на сегодня оккупировано у нас территории? Есть точная цифра по стране и по областям?
– Так с ходу я бы не сказал. Это надо в справочные лезть. Но можем сказать, что значительно меньше, чем месяц назад. Даже не месяц – два месяца назад: когда отходили от Киева, Чернигова и от Сум, и частично от Харькова, частично от Николаева. То есть мы без всякого ленд-лиза, без страшной помощи НАТО вообще-то освободили четыре свои области почти.
Скриншот: В гостях у Гордона / YouTube
– Но президент сказал недавно, 20%. Сейчас примерно так или меньше может быть?
– 20%?
– Оккупировано, да. С учетом Крыма и Донбасса.
– Президент-то точно знает, что говорит. Потому что ему считают очень тщательно, какие данные. Поэтому можем отталкиваться от этой цифры.
Херсон уже виден в прицел и бинокли
– Что сегодня с Херсонской областью?
– Она в оккупации почти вся, кроме севера. Из неприятных новостей – там они пытаются установить такой, "русскомирный", режим. Еще в середине апреля было известно про две "микроБучи" в Херсонской области, то есть два села, где были массовые расправы, и есть оперативные данные про три пыточные тюрьмы, похожие на микро-"Изоляцию". Количество жертв там достигало сотен. Они пытаются репрессировать население. Там есть известные проблемы социального, экономического порядка.
Из хороших новостей – из 250 тыс. населения [Херсона] пришло получать паспорта российские всего 26 или 23 человека. Несмотря на всю пропаганду, списание долгов и всю-всю эту систему стимуляции, которую они пытались применить. И второе – наши войска, атакуя правобережный плацдарм – единственный, который остался на правом берегу в Херсоне, – перейдя Ингулец, сделали на протяжении 50 км систему районов обороны и удерживают их благополучно. Российским войскам, несмотря на почти двухнедельные попытки, не удалось их выбить. А это очень серьезные основания для освобождения Херсона в будущем. Херсон уже виден в прицел и бинокли. Уже проступают дома – все четко. 15 км. Это не значит, что это будет завтра. Потому что война так устроена, что 15 км можно идти год. Но тем не менее это близко.
– Ну когда примерно – вы чувствуете, – что можно будет вернуть Херсон?
– Вернуть можно будет тогда, когда мы получим в распоряжение средства дальнобойной артиллерии и реактивных ракетных систем типа HIMARS, которые позволят нам решить проблему снабжения правобережного плацдарма российских войск, перекрыв надежно поставки оттуда, и возможность наносить удары по их скоплению войск. Это HIMARS. Он должен прийти, быть сосредоточен как-то на плацдарме – и отработать. HIMARS и М270. Но тут же надо смотреть еще, какие планы у Генерального штаба. Потому что мы с вами сейчас говорим узко, а они же видят всю перспективу.
Посмотрим, что они будут делать, какие задачи они будут решать. Нам не известно. Известно только им, что они планируют. Но по логике такое. Там же проблема этого плацдарма в том, что его снабжение висит на двух нитках, это каховская дамба и Антоновский мост [соединяющий Херсон с левым берегом Днепра]. Все они будут в пределах поражения очень надежного HIMARS. И любые попытки снабжаться и закрепляться – это большая проблема. Да, и их можно пресечь. То есть технически такая возможность существует. И освобождение Херсона – это конкретная, реальная задача, которую можно поставить и решить.
Оборона юга должна была стать одним из самых успешных мест нашей обороны. Из-за предательства это провалилось
– Военные сегодня говорят, что то, что вошли так быстро русские в Херсон, было ключом к тому, что они пойдут дальше, в том числе и на Мариуполь... В общем, главные неудачи наши связаны именно с этим. Вы сказали в одном из интервью, что Херсон про...бали. А есть ли люди конкретно, про...бавшие Херсон? Мы знаем их фамилии?
– Ну вот, вчера назвал глава Херсонской ОГА помощника начальника СБУ Херсонской области. Я сейчас уже и не упомню, как его зовут. Он, по предварительным данным, был арестован еще в марте, передавал данные о системе полей и вообще системе обороны. И даже наводил российскую авиацию на украинские подразделения в момент, когда пошло-пошло. И российские войска – единственное место – это на юге – вырвались на оперативный простор так называемый, где они начали действовать, опережая нас значительно.
Были большие проблемы на том же Чонгаре, про который много сплетен и слухов. Морская пехота героически легла, но не пускала как могла. 59-я бригада сражалась до конца, в том числе за Антоновский мост. Пострадала очень сильно, на нее обрушился удар 15–20-кратно превосходящего противника. То есть там обороняли, военные с честью выполняли свой долг. Мы знаем морского пехотинца, который взорвал ценой своей жизни один из мостов в районе Геническа, чтобы не прошли [оккупанты].
Оккупационные войска зашли в Херсон в первые дни полномасштабного вторжения РФ в Украину. Фото: ЕРА
Много было совершено подвигов. Но это не спасло от двух факторов. Объективный: на этом направлении превосходство российских сил было объективно больше и самое неприятное – крымская авиация была очень близко. Они разгружали по нашим войскам, возвращались, быстро пополнялись и снова прилетали. Плюс местность – в степи очень сложно от авиации прятаться.
Плюс субъективный фактор – это предательство. Наложение этих факторов и дало эффект. Мы знаем, что руководитель штаба ТрО херсонского сейчас на российской стороне. Он еще был. И я думаю, это не последние лица, которых там установят как виновных. То есть это про...б, если уже об этом говорить, на среднем уровне – лиц, принимающих решения. Удачная операция российских спецслужб, которая сумела этих людей развратить и перевербовать. Ну, и предательство с их стороны. Понятно, что ни президент, ни главком... Они же давали свои приказы. Я вам больше скажу. Никому еще не говорил – вам скажу.
Накануне войны было проведено специальное учение командно-штабное на местности по обороне юга. Было все спланировано. Были учтены все нюансы. И по идее, это должно было бы стать одним из самых успешных мест нашей обороны. Потому что там были учтены все нюансы. И об этом точно знали. Но именно из-за предательства это провалилось.
Понятно, что там проявили героизм солдаты и офицеры, которые на низовом звене боролись и ценой своей жизни останавливали прорыв на оперативный простор. Но среднее звено – предатели – сыграло свою роль.
Мы сорвали наступление на Запорожье. Это большая наша победа, которая прошла незаметно для широких народных масс
– Сегодня оккупирована значительная часть Запорожской области. Городу Запорожье что-то угрожает?
– Смотрите, что произошло. В Васильевке российские войска собирали очень пристойную группировку для того, чтобы двигаться на Запорожье, на север. Но там то ли командовал кто-то очень бестолковый с российской стороны. Как говорил Наполеон, для победы нужно две вещи: бестолковый противник и удача. Там у нас совпало. Ну, и наши войска показывают там очень хороший тактический и оперативный уровень.
Они должны были наступать на Запорожье, но мы сделали тот трюк, который нам удался под Макаровым, который нам удавался еще в нескольких местах. В ночь перед ударом они в 5.00 должны были наступать – наши в 00.00 ударили сами.
И понятно, что им стало не до наступления – они начали уже разбираться с боевыми порядками украинских войск, которые вторглись к ним. Сейчас там вообще очень выгодная ситуация. Кстати, большая наша победа, прошедшая незаметно для широких народных масс, – мы сорвали наступление на Запорожье. Более того, они разделили войска: оставили малую группировку, а часть кинули под Северодонецк, потому что там не хватает сил, часть кинули на херсонское направление, потому что там мы наступаем.
То есть мы сбили, сорвали наступление на Запорожье. Просто как широкие народные массы, люди оценивают победы? Ну вот, если попала артиллерия и кого-то наглядно... Там, потопила крейсер "Москва" или, там, взяли населенный пункт. А вот неслучившееся наступление – ну, оно же непонятно. Да?
Поверьте, военные знают: там сорвано наступление. Это выдающееся достижение. И в настоящий момент там даже наши войска продвигаются слегка, на тактическом уровне, 5–10 км. Но тем не менее движутся. И доставляют ответные неприятности тем, кто собирался наступать.
– То есть Запорожье не под угрозой?
– Прямо сейчас не под угрозой. Я не исключаю, что когда-нибудь, через месяц или полтора, они снова соберут группировку и попытаются наступать.
Но, во-первых, за это время очень много может произойти. Во-вторых, они тоже устают собирать группировки свои, не очень у них получается, прямо скажем. В-третьих, у них так много проблем на херсонском и северодонецком, и изюмском направлениях, что они растаскали резервы туда.
Более того, там же произошел знаменитый случай, когда кадыровцы с бурятами в очередной раз поругались, и кадыровцы нанесли два артиллерийских удара по бурятам, до стрельбы дошло. После чего их разделили: бурят кинули на херсонское направление, а кадыровцев – на северодонецкое. И это лишний раз показывает, что когда противник начинает между собой сраться и искать виновных, то значит, у них там крупные неприятности.
– А кадыровцы не могут с херсонского направления ударить по бурятам на северодонецком направлении?
– Далековато. Это даже "Искандер" не достанет.
В российской армии сейчас практически нет подразделений, где не было бы отказников
– Скажите, большое количество вообще отказов в российской армии сражаться?
– У них есть подразделения, которые отказываются в полном составе. Были такие случаи. Их не много, но они есть. Есть подразделения, в которых по 30% отказников, 20, 40, 15. Зависит очень сильно. Самое важное, что есть другое. Главным признаком является количество повторных отказов: когда раз уговорили... вернее, отказались – застращали, застимулировали, кинули в бой – и они повторно отказываются. Такие тоже есть, от 5% до 15%. Но практически нет подразделений, где не было бы отказников сейчас.
– А количество гробов, идущих в Россию, стимулирует русских отказываться более массово?
– Стимулирует войска, которые знают реальное положение дел. Потому что до широких народных масс пока доходит российских... Но, опять же, в Бурятии каждый день похороны, например. В Дагестане каждый день похороны. Есть регионы менее затронутые. Но военные-то знают о том, что происходит, и каковы потери. И вот это все по военному телеграфу передается. И, конечно, не добавляет им настроения от слова совсем.
Харьков – это снова город, который становится в оборону. Но российские войска не возьмут Харьков. Это нереально
– Я переживаю за Харьков. Причем очень сильно. Я чувствую, что там есть такие проколы, и враг подходит ближе к Харькову опять. Это так?
– Там наши наступали успешно вдоль границы. Вышли на границу и вдоль границы пошли в сторону Печенежского водохранилища, на восток, – чтобы подрезать пути снабжения изюмской группировки. Российские войска нанесли удар из Белгорода прямо по растянувшимся нашим коммуникациям туда: на Рубежное и перед водохранилищем. И потом докинули оперативные резервы еще где-то неделю назад. Наших стало меньше, а их стало больше. Наши перешли в оборону, развернулись, закрыли фланг и так далее. Они начали проламывать и двигаться. Тем более, что с российской стороны бьет РСЗО. И они докидывали, докидывали...
Но самое неприятное – там сейчас находятся в боеготовом состоянии после восстановления где-то пять – шесть батальонно-тактических групп российских. То есть если они перейдут границу, нам совсем станет туго. Ну, а харьковчане уже поняли, наверное, что они снова живут в прифронтовом городе. Хотя это на три или четыре недели, на месяц пропало. Теперь снова в прифронтовом.
И по Харькову могут доставать не только тяжелые ракетные системы, но и полевая артиллерия. Что и происходит. Поэтому Харьков снова прифронтовой город со всеми вытекающими подробностями. Наши там в обороне стоят. Там бои в Русских Тишках, а это уже совсем рядом, и так далее. И еще и с востока, условно, с направления Чугуева, наступают российские войска.
Харьков – это снова город, который становится в оборону, пока еще по дальним рубежам. Но, в принципе, если эти войска будут переброшены из Белгородской области и перейдут на Харьков, то может пойти и по ближним рубежам. Они, конечно, не возьмут Харьков. Это абсолютно нереально.
Последствия обстрела села Малая Даниловка под Харьковом. Фото: ЕРА
– Не возьмут?
– Не возьмут. Это нереально абсолютно. Но что они могут сделать? Они могут отвлечь крупные силы наших войск от необходимого и находящегося рядом движения на Изюм и борьбы в районе Лисичанск – Северодонецк – Попасная. Это ответ на то, что мы делаем в Херсоне. Потому что мы, начав наступление на Херсон, отвлекаем их силы и резервы на херсонское направление с попаснянского и изюмского. То же самое они решили: мы им в Херсоне неприятности, а они нам в Харькове неприятности, на которые пойдут наши силы, ресурсы, отвлечение и так далее, и так далее. Ну, война – кто кого переиграет.
По оценке украинских военных, они удержат Северодонецк
– Северодонецк – Лисичанск. Что реально там сейчас происходит? Потому что сведения очень противоречивые.
– Они слегка поднакопились. Более того, у них сейчас в запасе еще пять – шесть батальонно-тактических групп. По меркам начала войны – это ничто, по нынешним меркам – это очень большая группировка. Пытаются закрыть проблему Горского и Золотого, там такой выступ в нашу пользу, который они хотят отсечь. И пытаются с юго-востока, то есть, грубо говоря, от луганского направления подойти к Северодонецку, атакуя его снизу, от северодонецкого аэродрома – он уже давно захвачен.
В самом городе бои, когда улица переходит из-под контроля в контроль, когда работает артиллерия. Работает артиллерия наша по ним, их – по нам, артиллерийские дуэли, результатами которых пытаются воспользоваться наземные войска.
Попаснянская группировка действует совместно с этой. Задача – перерезать дорогу Бахмут – Лисичанск. Где-то трое суток назад передовые российские подразделения вышли прямо на дорогу, но были отброшены контратаками и работой артиллерии. Но они находятся близко, и дорога уже очень давно под огневым контролем. То есть снабжение проходит немножко другими путями. По ней уже особо не ездят.
Попаснянская группировка в двух направлениях пытается наступать – она еще на сам Бахмут движется. В принципе, там сохраняется угроза оперативного окружения наших войск. Но с другой стороны, мы пополнились артиллерией, и знаменитые "три семерки" (гаубицы М777 – "ГОРДОН") работают очень исправно, переигрывая россиян в столкновениях.
Гаубицы М777 на фронте. Фото: Головнокомандувач ЗС України / CinC AF of Ukraine / Facebook
Обстановка меняется довольно быстро. Можно услышать в течение суток, что они захватили какой-то ключевой населенный пункт, продвинулись, а к вечеру услышишь, что наши выбили контратакой. Например, Камышеваха три-четыре раза переходила из рук в руки и является одним из ключевых [населенных пунктов] на попаснянском направлении. Было совещание – могу сразу сказать – по поводу дальнейшей судьбы некоторое время назад. Решили пока удерживать. Военные решили.
– Северодонецк?
– Военные решили, да. Потому что, по их оценке, они удержат. Но, насколько я понимаю, второй Мариуполь повторять никто не собирается. В случае реальной угрозы потери города там предусмотрены разные мероприятия.
– Ваши ощущения: мы отдадим Северодонецк?
– Всякое может быть. Тут надо понимать очень четко: задача – не удержание районов и местности. Простая дилемма Кутузова: если сохраним армию, то сохраним и страну, а если потеряем армию, мы потеряем и армию, и страну. Нам важно сохранить живую силу нашу и измотать противника.
Пока это наступление – матерь всех наступлений, как было объявлено российской стороной 4 апреля, – длится уже больше двух с половиной месяцев. Максимальное продвижение составило 25 км. То есть это ничто вообще. Заплачено тысячами жизней российских солдат. То есть они уже если не под десяток заплатили. Я уже не говорю о мобилизованных из зоны "ЛДНР", там вообще катастрофа. Техника битая и так далее.
Так вот что происходит: мы их выматываем там. Наша задача – их вымотать. Это наша главная оперативная задача. Мы эту задачу решаем. А их задача – захватить. И они пока ее не могут решить. Но как только это станет, например, в пользу того, что мы потеряли способность выматывать, возникла реальная угроза захвата, то наши отойдут. Они решат таким образом задачу.
Но здесь надо правильно понимать, что они ее решат так же, как задачу взятия Попасной: когда подразделения, которые взяли город, по 60–80% потеряли личного состава и были отведены на долгий-долгий период восстановления. А значит, мы решили свою задачу – мы их вымотали. И для подготовки следующего наступления – на Славянск, Краматорск, им надо будет Бахмут – во-первых, нужно будет очень долго накапливаться. А время работает на нас, потому что нам идет помощь. А во-вторых, этот долгий период и нам дает возможность подготовить оборону и так далее.
Вы же понимаете, что такими темпами даже их основную задачу – взятие Луганской и Донецкой областей и выход на границу – можно решать месяцами. А за месяц очень много чего произойдет. В смысле ленд-лиза, боеспособности украинских вооруженных сил и так далее. Поэтому пока это уравнение решается в основном в нашу пользу.
Я сильно сомневаюсь в каком-нибудь успехе россиян в Донецкой области. А вот в то, что они физически закончатся, я верю вполне
– Предположим худший сценарий. Мы оставляем Северодонецк и, соответственно, выше Лисичанск. Донбасс – что с ним? Мы уверенно там себя чувствуем? Или Донбасс под угрозой?
– Это как смотреть. Если мы оставляем Северодонецк и Лисичанск, и оборону строим по границе Донецкой и Луганской областей, то они захватывают Луганскую область. Они, безусловно, объявят это крупнейшей своей победой, выполнением промежуточной цели своей спецоперации и так далее, и так далее.
Это все будет словесная мишура, которая закрывает главное: что они на взятие 200 км² территории кладут десятки жизней своих солдат убитыми и ранеными и техники. А такими темпами воевать не может позволить себе даже Российская Федерация. Недаром у них уже во многих подразделениях количество резервистов под 60%.
Классических, кадровых, типа Таманской дивизии, десантных войск и количества техники старых образцов типа Т-62 уже под 30–50%. Они выматываются, что бы там ни говорили. Они потихоньку выматываются в этом отношении. И тогда мы будем оборонять Донецкую область. А Донецкая область – это крупная агломерация. Один узел Славянск – Краматорск чего стоит. Там подготовлена оборона, там наших войск хватает. Ну, посмотрим, как они это будут брать. Я очень сильно сомневаюсь хоть в каком-нибудь успехе на том направлении. А вот в то, что они физически закончатся, я верю вполне себе. Или подзакончатся.
Ну, и потом, фронт – он же большой, он от Харькова до Херсона. Пока они там успевают, мы можем успеть на херсонском или еще где-нибудь. Поэтому это неоднозначная такая война. Помните, как все начиналось? Когда мы с вами первый раз беседовали, они одновременно на девяти оперативных направлениях наступали.
– Конечно.
– И ни фига не могли с этим сделать. Ну, с самого начала делали. Я помню, когда я с вами разговаривал, у меня ощущения... Ну, я как военный считал: вероятность на выживание я давал себе 1,5%.
Я первые пять дней вообще не верил, что мы выживем
– Вот так?
– Да.
– Но вы хорошо держались.
– Ну я первые пять дней вообще не верил, что мы выживем. Первые пять суток. По соотношению сил и по тому, что я знал, кто обороняет Киев и в каком масштабе и кто наступает. Технически невозможно было выжить в этой ситуации. Потом еще 15 [дней] я процентов 95 давал на то, что мы не выживем всем офисом. Ну, а дальше уже немножко полегчало. Самое смешное было, когда во время обороны Киева в середине марта закончились снаряды нафиг у нашей артиллерии вообще, полностью. А в это время произошла ротация: россияне подогнали свежие войска. И вот пока не подошли наши снаряды – это где-то три – пять суток заняло, – было очень весело. Широкие народные массы этого не знали, но военные знали, мы знали. И это было, конечно...
Скриншот: Офіс Президента України / YouTube
– Вам потом мемуары надо писать об этом.
– Ну, спросят – напишем. Так вот что я хотел сказать? Сейчас уже не то. Вот они уперлись в этот Изюм, Славянск, Лисичанск, Северодонецк, пытались наступать на Запорожье – и выгребли на широком фронте от Попасной до Запорожья. Там особого движения нет. Они пытаются где-то в районе Угледара, но не очень выходит. И от Запорожья до Херсона ничего не происходит, потому что не может происходить: перерастянуты коммуникации, линия обороны, и держатся они там за счет Днепра.
То есть если убрать правобережный плацдарм, мы возьмем Херсон, то, во-первых, мы освобождаем единственный захваченный ими областной центр. Это важнейший элемент будет. Это крупная наша моральная победа и крупнейшее их поражение. Потому что они в России и в политикуме и в коллективном бессознательном широких масс держатся за счет чего? За счет того, что пока они криво-косо, с огромными потерями, но все-таки пытаются двигаться и наступать...
– Территориально, да.
– А теперь представьте, что они получили по морде, и мы освободили. И тогда сразу возникает вопрос: а на фига такие потери? Санкции, потери колоссальные и так далее, просадка всей боевой мощи Российской Федерации, там, десятки тысяч гробов ради чего? Чтобы украинцы опять освободили это и все забрали назад? По ним будет сильнейший моральный удар. Сильнейший. И крупнейшая моральная победа с нашей стороны, которая и Запад заставит задуматься, что если нам дать больше, то мы быстрее решим проблемы. Поэтому там или в другом направлении что-то может произойти.
И главное следующее: что они наступают на северодонецком направлении, а мы наступаем на херсонском. Это взаимное наступление. Это не то что только они давят, а мы в обороне. Это очень и очень изменившаяся ситуация. Даже по сравнению с тем, что было месяц назад. Ну вот, медленно-медленно накапливаются эти изменения, и в какой-то момент количественное перейдет в качественное – хрусь! – и что-то произойдет. Но я сразу хочу подчеркнуть, что даже оставленный Северодонецк и оставленный Лисичанск – это отнюдь не поражение в войне. Потому что мы стратегически уже победили. И это будет ход, который, ну... Это попытка заклеить лейкопластырем дыру в боку "Титаника" со стороны россиян.
Фото: Сергій Гайдай / Facebook
Конечно, пропагандисты что-то попытаются из этого выдавить, но на самом деле они за каждый населенный пункт такого размера... Северодонецк – не самый большой город, прямо скажем, на том же Донбассе. Если они за каждый населенный пункт будут укладывать десяток тысяч убитых и пару десятков тысяч раненых, вы же понимаете, что это абсолютно бесперспективная война, просто абсолютно. Путин когда на ПМЭФ выступал, он же обещал разгромную речь, а реально мы видим старого больного старика, которому нечего предъявить ни внешним партнерам, ни внутренним.
– Он плохо выглядел, кстати. Морально.
– Да. Населению нечего предъявить. Ну что ты скажешь? "Я положил 50 тыс. убитыми и ранеными?" Раненых под 80, наверное, под 60, смотря как смотреть: ЧВК, считать "ЛНР" и "ДНР" так называемые или нет... Но положил там десятки тысяч людей ради чего? Ради стертого в ноль Мариуполя и Попасной? И это все пока. А как же разрушение американоцентричного мира, если вся российская армия – "вторая армия мира" – не может сейчас взять гаражный кооператив на востоке Северодонецка? Понимаете? Такими темпами война не то что не перспективна в принципе, – она не перспективна даже на оперативном уровне. Никто не может себе позволить так воевать долго.
Одессу невозможно взять, если не взять Николаев. Это тоже невозможно
– Николаев, Одесса – что по этим крупнейшим городам?
– Одессу невозможно взять, если не взять Николаев. Николаев взять невозможно, потому что...
– Невозможно?
– Невозможно, нет. Для этого нас надо остановить на херсонском, сломать нас на херсонском, пойти на Николаев, питая через две ниточки – каховскую дамбу и Антоновский мост. Это абсолютно нереально. Сейчас подъедут, подождите, HIMARS – и все переменится моментально на том направлении в нашу пользу. Ни о каком взятии... О чем можно говорить? Да, они будут бить дальнобойными артиллерийскими системами, как они бьют теми же "Смерчами" по Николаеву, убивая мирных жителей. Возможны удары по Одессе крылатыми ракетами. Но, во-первых, и крылатые потихоньку вниз... А во-вторых, это бесперспективно. Это можно ужалить, а толку от этого всего? Ну конечно, конкретной семье, в дом или квартиру которой прилетела ракета, это слабое утешение, но с другой стороны, если смотреть на оперативном, стратегическом уровне, это абсолютно бесполезные действия, просто в никуда.
Разбитая российская техника на Антоновском мосту, февраль 2022 года. Фото: dumskaya.net
– Возврат русских на Киев возможен?
– Возможен только в случае крупного успеха на востоке.
– Только?
– Да. Крупный успех на востоке – это означает, что они не просто нас там заставили отойти от Северодонецка и Лисичанска, а окружили и разгромили группировку в пару десятков тысяч наших войск. Что абсолютно нереально по соотношению сил сторон, по начертанию, по их умению воевать, прости господи, и по нашим способностям. Нереально.
Удар со стороны Беларуси – это нереально
– А удар со стороны Беларуси?
– Нереально абсолютно.
– Из Беларуси войска не пойдут, вы считаете?
– Некоторые заявляют, я знаю, что там учения непременно увенчаются введением белорусских войск в действие. Но данные, которые есть у меня, показывают, что это абсолютно нереально. И белорусские военные – да и политическое руководство – максимально уклоняются от этого, сохраняя воинственную риторику, чтобы Путину...
– Уклонисты?
– Да. Чтобы Путину было что скармливать своему населению. И они скармливают России, что "мы, там, с вами". "Возможно, придется воевать за Западную Украину против Польши", – говорит Лукашенко. А потом Коля является на выпускной в жовто-блакитных цветах вместе со своей девушкой.
Ну вот, он как бы показывает нам, подмигивает глазом, что "я-то с вами на самом деле". Хотя риторика часто воинственная. Потому что ему приходится усиживать на трех стульях одновременно, не давая втянуть белорусскую армию в войну, но давая...
– Может жопа треснуть.
– Да. Но давая надежду россиянам или, там, Кремлю, показывая, что когда-нибудь она может быть втянута. Но Кремль прекрасно понимает, что если белорусскую армию сюда погнать, то это будет крупнейшее пополнение украинских вооруженных сил вооружением и военной техникой. Значительно большим, чем передало нам НАТО. Потому что белорусские военные очень четко показывают, что они не будут воевать.
Это мало кто знает: в начале марта им дали команду готовиться к выдвижению, и белорусские военные устроили саботаж внутренний. Они прямо или косвенно стали показывать командованию, что "мы не будем принимать в этом участие".
Там была попытка лихорадочного дисциплинарного воздействия на личный состав. Меняли командиров, которые считаются лояльными к Москве, массово. Численность органов военной контрразведки увеличили в каждом соединении, там, уровня бригады в пять раз.
– Ого.
– Да. Бесконечные задушевные беседы... Под видом белорусских офицеров – военных контрразведчиков – заехали российские офицеры ФСБ. Задушевные беседы, попытка воздействовать, прочее и прочее. Пытались спецназ поднимать: высокомотивированные подразделения. Но в результате они же – не белорусские военные, а эти органы военной контрразведки и прочей разведки – дали резюме, что белорусская армия не готова, она не пойдет. Не потому, что они трусы, – они не хотят. Они разумные люди и сделали свой выбор просто. Вот и все. И эта ситуация абсолютно не изменилась. На учениях можно гонять сколько угодно. Они с удовольствием поучатся. А дальше-то что? Наступать? Нет.
– Алексей, то есть если я вас правильно понял, пока мы сильны на Донбассе и пока мы не окружены там, Киеву ничего не угрожает?
– Ничего не угрожает, да. Могут бить ракетами, но наступления наземного – нет.
– Ракетами могут бить?
– Могут бить, да.
– Но у нас ПВО там сильное?
– ПВО сильное. Сегодня в Киевской области сбили ракету. Они вообще стараются удерживаться по одной простой причине: больше 50 посольств вернулось сюда. И любое попадание – вы же понимаете, чем чревато.
– Чревато? Их, по-моему, уже ничего не печалит.
– Нет, нет, нет. Не в этом дело. Смотрите. Произошла очень важная вещь, о которой мало кто говорит. В частности только я, по-моему, и говорю. Может быть, еще кто-то, я не слышал. Они проиграли спецоперацию в ноль. И решили выиграть войну. А это совсем другая история. Воевать они умеют. Воевать не в смысле на поле боя, а экономически, дипломатически, информационно и так далее. Вот они сделали ставку на это. Вот эти лихие воздушные десанты, которых высадили 29, а удался только один, а 28 были уничтожены, – это провал спецоперации.
А в войну они решили сыграть. Они забросили массу эмиссаров на Запад коррумпировать, уговаривать, рассказывать о выгодах, об ужасах. Они начали, как я называю, пролонгированную ядерную войну. Это угроза голодом, беженцами и угроза энергетической блокадой Запада. По последствиям вполне себе последствия маленькой ядерной войны. И постоянно им угрожают. Они попытались активировать всех тех, кто у них сидит в международных организациях. Был ряд оценок, про которые я даже говорить не хочу, чтобы не пугать людей, весьма нелицеприятных для нас и комплиментарных к ним. Ну, например, кто-то пропустил, но вот директор МАГАТЭ заявил, в начале апреля, по-моему, – что на Запорожской АЭС они обнаружили обогащенный уран ("Энергоатом" опровергал это сообщение. – "ГОРДОН"). Практически это все на мельницу российской пропаганды. Но не взлетело, слава богу. Почему? Потому что Российская Федерация – основной донор в очень многих международных организациях.
– Да.
– Они от нее зависят.
Мы достаем дальше, достаем точнее. Шесть наших пушек переигрывают 18 их
– Плюс коррупция.
– Плюс коррупция, да. Плюс интересы так называемых континентальных наций – Франция, Германия, Италия, – которые всегда считали, и школа геополитики говорит, что надо балансировать влияние американцев через Россию, там, Китай. В общем, сложная это история и так далее. И в это время была борьба нашей дипломатии. Ну, плюс от нас отвернулось военное счастье. Вот есть такая штука, как военное счастье. Оно тоже ходит динамически. Это дама привередливая – махнула подолом и все сменилось.
У нас было, несмотря на нападение на нас тотальное, когда судьба страны повисла на волоске, – с 24-го по начало апреля военное счастье было целиком на нашей стороне. Это значит, снаряд летит – и попадает, случайности работают в нашу пользу. Знаете, как бывает? Ракета летела не туда, но все равно попала или взорвалась не в том месте – и накрыла то, что... И так далее. Случайно пустили мимо, а она попала в российский командный пункт. Такое. Потом оно отвернулось. И где-то со средины апреля по вот где-то еще неделю назад военное счастье было на российской стороне, прямо скажу.
– Да.
– У нас пошло невезение: прямое невезение. Стреляем – не попадаем, еще что-то. А они стреляют – и попадают, и так далее. Ну, плюс сказалось то, что мы просели по боеприпасам. А у них было в порядке. И я вам скажу, что... Тоже мало кто знает, но могу вам рассказать, пользуясь случаем. По состоянию на конец марта у нас не осталось одного очень важного вида боеприпасов вообще. Ключевого. Вообще. И нигде в мире нельзя было купить.
– Советские еще.
– Советские еще, да. И это была, конечно, полная катастрофа. Катастрофичнее некуда. И вот эта яма, в которую мы провалились по боеприпасам, по номенклатуре, и их подтянутые резервы сказались. Но где-то недельку назад военное счастье вернулось в нашу пользу в буквальном смысле, когда подъехало большое количество боеприпасов 155 мм и произошло так называемое насыщение артиллерией, когда она качественно изменила состояние на поле боя. 155-мм намного выгоднее, чем 152-мм российские или советские. Мы достаем дальше, достаем точнее. Шесть наших пушек переигрывают 18 их. И пошло, пошло, пошло.
Украина получила уже шесть видов артиллерии калибра 155 мм. На снимке – польские САУ Krab, которые есть на вооружении ВСУ. Фото: gov.pl
Вот эта неделя очень удачных попаданий по командным пунктам, по складам. Могу сказать коротко: за трое суток последних восемь складов артиллерийских значения соединения, то есть снабжающих бригаду и выше, было уничтожено нами только на восточном направлении.
– В том числе в Донецке?
– В том числе в Донецке, в Красном Луче.
– Это мы сработали, да, в Донецке?
– Да, да, да, мы. Это группировка, которая должна была снабжаться при наступлении на Попасную и так далее, и так далее. Командные пункты... Вчера накрыли командный пункт, который... Предположительно, снова два генерала и дежурная смена старших офицеров как бы одной из армий.
– Красиво.
– Мы сейчас там это уточняем. Но вроде как почти 95% или 99%. Надо бы уточнить. Завтра у [Марка] Фейгина уже скажу, когда буду точно знать. Утопили снова этот буксир, который называют буксиром, а на самом деле это многофункциональное аварийно-спасательное судно, с очень многими возможностями, серьезная военная цель морская. И вот военные это всегда очень хорошо ощущают: пошла ракета – попадет, не попадет?.. Опа, попала! Значит, удача на нашей стороне. И там артиллерия лупанула – оп! – попала. Вплоть до того, что случайный выстрел...
Как раз на юге, в Херсоне, был позавчера очень удачный эпизод. Показывающий, что военная удача вернулась. Наши артиллеристы ввели не те поправки – и влупили мимо. Мне рассказывали офицеры: "Когда мы стреляем, мы понимаем, что мы уже бьем мимо. Но сообразили, когда снаряды вышли уже". Но разведка докладывает: попали так, что там десятки 300-х, убитых и так далее, паника, разгон и так далее. Случайно, тупо ошибка: ошибка при введении баллистических данных. Ушла неправильно, и все равно попали. И вот это ощущение вернувшейся военной удачи – оно очень хорошо.
Сейчас очень сложная ситуация на северодонецком и лисичанском направлениях, но все равно присутствует ощущение военной удачи. И это очень интересная вещь. Потому что, например, когда Киев штурмовали и я был уверен, что он падет, почти на 100%...
– Падет?
– Падет, да. Дней 15–20 я был уверен, что Киев падет просто.
Фото: president.gov.ua
– Вы сейчас сенсационную вещь сказали.
– Ну на 100% был почти уверен. Самый благоприятный сценарий, который я видел, – это полностью захваченный левый берег, мы разрушили мосты, там, и держим оборону по печерским холмам этим. И где-то тяжелые бои в районе Шулявки, может, КПИ. Я думал, что вот это вот мы удержим застройку на этом уровне. То есть от Киева останется только центр, в котором мы будем держать тяжелую оборону.
– Кошмар.
– Это был позитивный сценарий, чтобы вы понимали, судя по расчетам. Я рассказывал неоднократно и могу сказать еще больше. Идет постоянно военная информация. Я с вами когда беседовал... За время, когда мы первый раз беседовали, мне пришло штук 15 сообщений такого рода: "Колонна 50 единиц", "Колонна 60 единиц", "Колонна 300 единиц", "Колонна 150 единиц", "Колонна 400 единиц"... И я смотрю и понимаю: ни одна артиллерия в мире ее не отработает.
Войска РФ вышли на пик своих возможностей, и он оказался очень слабым
– Меня пот прошиб от ваших откровений.
– Могу вам сказать больше. Что был момент в середине марта, когда 14 крупных группировок российских войск стояло собранных вокруг Киева, мы доставали только до трех, и не до самых важных. То есть все эти расчеты показывали, что нам конец, что мы не выдержим, невозможно было. Но мы выстояли по сумме объективных и субъективных причин. Так вот что я хотел сказать? И тогда военное счастье было на нашей стороне, несмотря на все это.
Или пролет вертолетов: 25 вертолетов пролетело, 30 вертолетов пролетело на направление, где, я знаю, у нас вообще ни одной единицы ПВО. И вот они делают очередной заход – 110-й за эти 20 суток. Я знаю: там ни одного ПЗРК нету. Точно знаю. "Ну ладно, – думаешь себе, – хорошо. Куда полетят? Где высадится очередная партия?"
Но суть в том, что сейчас оно снова на нашей стороне, хотя, я же говорю, на лисичанском и северодонецком сложная обстановка. Это очень важно. И это военное счастье – посмотрим, сколько оно продлится, – как раз попадает на период, когда они вышли на пик своих возможностей и новых им брать не особо есть где. Потому что темпы этой скрытой, частичной мобилизации, которую они проводят, а также снятия техники с хранения достигли сейчас пика. И этот пик оказался очень слабым: пять – шесть батальонно-тактических групп в месяц, которые они готовят. По бумагам у них 10. По их плану, который наш ГУР опубликовал, они 40 БТГ хотят поставить в течение четырех месяцев. Ну, по 10 в месяц. Но у них не выходит. Пять – семь в лучшем случае. И это пик. Понимаете? Больше они не могут.
– Брать негде.
– Брать негде, да. А это очень-очень мало для того, чтобы решить задачи, которые ставит перед ними их политическое и военное руководство. Темпы их мобилизации не соответствуют задачам, которые они ставят. Это означает провал вообще.
У нас был период, когда мы почти 10 дней не стреляли вообще артиллерией. Все держала наша пехота, зубами вцепившись в землю
– А вам не кажется, что они изменили тактику и ведут сейчас артиллерийскую войну вместо того, что было в первые месяцы?
– Тактику они, безусловно, изменили. Но как выяснилось, и у нас есть чем вести артиллерийскую войну, эта смена тактики им не очень помогает. Вы посмотрите, 21–24 БТГ постоянно мигают на изюмском направлении. И чего? И ничего. На лиманском направлении 10–12. И чего? И ничего. Ну, Лиман взяли. Взяли – и попали под нашу артиллерию сразу после того, как взяли. На северодонецком – 12, на попаснянском – 15. И что? Это при превосходстве по-прежнему в авиации, в артиллерии. Как только подошла наша артиллерия...
А был еще один любопытный период. Еще одну тайну расскажу. Где-то недели три назад у нас был период, когда мы почти 10 дней не стреляли вообще артиллерией. Все держала наша пехота, зубами вцепившись в землю, при 15-часовых обстрелах передовых позиций российской артиллерией, авиацией и РСЗО. Вот пехота это все удержала.
Позиции украинских военных в Донецкой области. Фото: radiosvoboda.org
Не было артиллерии вообще. Тупо нет. Считанные единицы. Соотношение: российский дивизион выпускает 2 тыс. снарядов за сутки, а наш – 100. Вот примерно при таком соотношении. И то – если очень сильно повезло на отдельных направлениях. Удержали. А потом подскочила артиллерия, переданная НАТО. Подскочила и начала работать – уже сразу изменилась ситуация. Хотя это был мизер. Условно говоря, на 120 российских орудий 20 наших. Но потом еще подъехали боеприпасы в товарных количествах. И тут стало совсем весело. Накрытие, накрытие, накрытие... Вот сидишь – накрытие, накрытие, накрытие... Думаешь: "Класс. Военное счастье снова здесь вместе со снарядами и так далее".
– Я вам задам грустный вопрос. Каковы наши реальные потери?
– Ну, точно не скажу. Но приблизительно где-то под 10 тыс. убитыми.
– А ранеными?
– Там примерно один к трем.
– То есть 30 тыс. раненых.
– Да. Но надо понимать, что где-то 96–98% раненых возвращаются обратно в армию. То есть это не те раненые, которые остаются навсегда. Много возвращается.
Оружия хватает, чтобы выматывать и удерживать противника
– Сегодня вооружений нам хватает?
– Это очень сложная ситуация. Как посмотреть. Нам хватает, чтобы решать наши основные задачи – выматывания и удержания противника. Вопрос перехода в наступление... На отдельном участке, и то – после того, как подъедет то новое, что пообещали. Потому что современная война... Понимаете, когда воюет американская армия с иракской, армия поколения пять плюс с армией поколения три, – там возможны быстрые изменения. И то – американцы при полном превосходстве 22 суток шли к этому Багдаду по ровной, как стол, местности, где абсолютно доминировала их авиация, просто в ноль все выносила и так далее. А когда воюет армия три с три плюс, как мы с российской, то быстро не бывает.
Самое интересное – что было три плюс – российская, три – наша, а теперь меняется: наша становится третьей плюс за счет западного вооружения, а их – третьей.
Только очень медленное, постепенно накопление потерь на конкретном участке может изменить ситуацию. А быстрые, ловкие ходы с обходами, охватами проваливаются и не удаются. Ну, кто кого перемелет. Мы получаем западное вооружение в количестве, когда мы начинаем потихоньку их перемалывать. Вот еще чуть-чуть, и HIMARS очень большую роль сыграют. Я имею в виду, вместе с М270. Потому что по эффективности один HIMARS – как шесть "Ураганов" или "Смерчей" российских.
Союзники боятся, что мы станем слишком сильными. Некоторые говорят: "А если вдруг вы захотите пойти на запад?"
– Ну я понимаю по настрою наших союзников: у нас будет все, что необходимо нам.
– Я бы не сказал так. Они так говорят. А на самом деле они боятся. Знаете, чего они боятся? Об этом вообще не принято говорить.
– Что попадет к россиянам это?
– Что мы станем слишком сильны.
– И...
– И после победы в войне впадем в какой-нибудь такой хортизм венгерского типа времен Хорти. То есть правонациональную, агрессивную, адреналиновую политическую культуру, которая побежит немедленно отвоевывать Беларусь, Молдову, там... А не дай бог, как говорят некоторые (я не буду говорить кто), "вы на запад развернетесь. Что мы с вами будем делать? Вы самая боеспособная армия Европы".
– Так говорят прямо?
– Цитирую прямо. "А если вдруг вы захотите пойти на запад, что с вами делать?"
– А чего нам идти на запад? Что мы там забыли?
– Я им тоже говорю: "Вы что, с ума сошли, что ли?" Они говорят: "А подождите. В политике всякое бывает. Мы должны предусматривать далеко и высоко и так далее, и так далее". Понимаете, да? Они говорят: "Вы – самая сильная армия Европы – вне Европы оказываетесь". – "Так мы за ваши ценности воюем, мы за вас, просимся в Евросоюз и в НАТО, примите – и мы будем вашими, и ни на кого не нападем". – "Э, нет, это очень сложное решение". И вот это калейдоскоп.
Поэтому они дают, но дают так, чтобы мы сильно сильными не стали. Но то, что они дают, когда оно через месяц-полтора подойдет, позволяет и позволит решить задачу, например, нашего успешного контрнаступления на конкретном направлении.
По количеству и качеству оружия мы уже дозреваем до остановки наступления РФ, до контрнаступления – еще нет
И тогда, когда с нашей стороны заработают HIMARS, [самоходные артиллерийские установки М-109] Paladin, условно говоря, пришедшие Javelin и все-все остальное, а с их стороны будут с Т-62 на конкретном направлении – много чего может измениться. И вот к этому мы идем. Но близко не будет. Я думаю, конец июля, август – где-то так.
Но перед этим будет период, который будет очень благоприятным для нас, когда они будут гаснуть в своих попытках наступать или попытки наступать будут просто бесполезными и с огромными потерями. Вот июль, по идее, под этой эгидой должен пройти. Потому что до остановки наступления мы уже дозреваем по количеству и качеству, до контрнаступления – еще нет. Еще чуть-чуть – и совсем сможем ловко. HIMARS, HIMARS, HIMARS.
РСЗО HIMARS на учениях в Латвии, 2021 год. Фото: ЕРА
– Есть у нас понимание, что нужно дать по Крымскому мосту и разрушить его нахер вообще?
– Есть такое понимание. Но, во-первых, не добьют даже HIMARS до него при нынешнем начертании поля боя. Вернее, линии соприкосновения. Во-вторых, уничтожить Крымский мост – это очень сложная техническая задача. Потому что всерьез повредить мост – это снести одну из опор. А там так сделано, что нам надо тактическим ядерным ударом наносить туда, чтобы обрушить. Потому что даже прилет 5 тонн взрывчатки совокупно эту опору не разрушит или разрушит не до конца.
А что касается полотна, то полотно восстанавливается очень быстро. Во-первых, его сломить очень трудно. По нашему белгородскому мосту били же. Сколько? 18 ракетных пусков. И только-только на 16-м или 12-м еле-еле. А во-вторых, надо понимать: это стратегическое сооружение. Попасть в мост – это попасть в лист бумаги, как бы положенный на бок, пулей с расстояния 100 м. Это не так просто. Потому что какой бы он толстый ни был, для ракеты, летящей с нескольких сотен километров... Если вертикально, то это специфическая история – она сделает дыру. Дыру закроют в лучшем случае. Хотя она еще может дыру не сделать, там толстенный же мост. В общем, это непросто. И любой мост, даже в самой маленькой деревне, строится так, чтобы его было непросто уничтожить. Сразу закладывается в мостостроение. Это стратегический объект. И, в частности, обрушение четырех мостов в Киевской области и остановило это наступление на Киев.
Вопрос четырех мостов. И второй момент – это то, что там они очень сильно его охраняют. Там две бригады ПВО, морская группировка и авиационная, постоянно дежурящая, по перехвату средств поражения или платформ, которые могут этот мост снести.
Крейсер "Москва" было легче потопить, чем разрушить Крымский мост. Даже если представить попадание "Гарпуном" – дырка 2х2 м² в лучшем случае
– Но крейсер "Москва" потопить тоже было невозможно...
– Возможно было. И сразу скажу: легче, чем Крымский мост. А вот Крымский мост – это большая проблема. Но дело даже не в этом. Смотрите, вот обрушили бы мы Крымский мост... Это была бы хорошая история. Они бы перестали снабжать крымскую группировку. Но есть ходы, которые позволяют решить эту проблему и без обрушения Крымского моста. Уж во всяком случае хватит обрушить Антоновский, чтобы решить проблему Херсона. Поэтому на что направлять наши ограниченные усилия? Конечно, поражение Крымского моста имело бы большое символическое значение.
– Конечно.
– Но чем, чем? Просто лупануть туда "Гарпуном"? Во-первых, он не долетит. Потому что в настоящий момент это все до Запорожья занято российскими войсками. А во-вторых, представим себе даже попадание символическое, а потом россияне показали бы, что там дырка 2х2 м² в лучшем случае. Ну и что? Кинули две доски – и снова этот Крымский мост работает. То есть такая себе история.
– Как вы относитесь к идее ударов по российской территории? Я имею в виду, не по домам мирных жителей, а по военной инфраструктуре, складам боеприпасов и так далее.
– Ну, давайте так. Во-первых, они постоянно курят в неположенных местах, и потом у них что-то там все время регулярно взрывается.
По Крыму били и били удачно – по одному из военных объектов. И еще будем бить
– Пренебрегают мерами безопасности.
– Пренебрегают мерами безопасности. Во-вторых, надо различать территорию Российской Федерации и территорию, которую они считают территорией Российской Федерацией, но она наша – типа Крыма. По Крыму били, могу сразу сказать. И били удачно. По одному из военных объектов. И еще будем бить. Чего уж там стесняться, когда дело до этого дойдет?
– Пусть приготовятся.
– До освобождения Крыма и так далее. Во-вторых, у нас проблема. У нас 1300 км внутреннего фронта. У нас очень много задач, которые нужно решить внутри страны. Мы знаем приемы и способы. Лишь бы средства были, как поражать их склады, скопления войск, командные пункты, ГСМ здесь, на нашей территории. И делаем это крайне удачно. Только за последнюю неделю таких случаев штук, наверное, 15 попаданий – таких, настоящих.
– Всеобщая мобилизация в Украине будет?
– Она не имеет никакого смысла. Мы не сможем вооружить массы людей, которых мы призвали. Мобилизация идет и сейчас, выдергивают людей. Да и добровольцев хватают. Приглашают – они воюют. У меня вот двое знакомых ушло только на этой неделе из ближнего круга. И потихоньку добирают офицеров и солдат определенных специальностей, которые нужны.
Не секрет, что у нас под ружьем где-то 700 тыс. Эту цифру называл президент. Это всех сил обороны. А тяжелого вооружения у нас – дай бог, чтобы на 120 было. Остальное – это пехотинцы. Там, в лучшем случае автомат, гранатомет за спиной и так далее. Поэтому их проще переводить из этой категории, пополняя части, которые механизированные, серьезные, восполняя потери, нежели дергать новых.
Хотя и новые части формируются. Это тоже не секрет. Поэтому в зависимости от поставок вооружений берутся люди соответствующих специальностей. А вот так, чтобы разово объявить... Как сказал кто-то из спикеров Генштаба вчера, не ждите волн мобилизации. Потому что мобилизация идет непрерывно, соответственно закону и приказу верховного главнокомандующего. Она ведется непрерывно по категориям, по отдельным лицам. Вот такого, когда была волнами: первые шесть волн мобилизации, когда разовый массовый призыв, – такого, я думаю, не будет. Постепенно будут добирать, добирать людей, там, туда-сюда.
Зеленский верит военным и как верховный главнокомандующий действует по принципу "последнее мнение за военными"
– Кто сегодня у нас, в Украине, принимает важнейшие политические и военные решения?
– Президент принимает. Он большую автономию военным предоставил. И он как верховный главнокомандующий, согласно закону об обороне страны, Конституции и так далее, знает все военные планы, но он действует по принципу "последнее мнение за военными". То есть военные говорят, условно: "Северодонецк мы удержим". – "Поддерживаем. Давайте". Он верит военным.
Зеленский с украинскими военными во время визита на передовую в начале июня. Фото: president.gov.ua
Крупные операции – понятно, что он не может не одобрять, потому что там вплоть до его подписи идет. План обороны и так далее, и так далее. Но он оставляет высокую степень автономии военным. Все внимательно выслушивает, анализирует, выслушивает разные точки зрения с разных сторон. Но все равно дает военным воевать. Он оказывает им высокое доверие. В том смысле, что даже во время очень рискованных мероприятий или рискованных планов он оставляет последнее слово за военными.
Но он в курсе всего. И, безусловно, без его крайнего одобрения не может ничего случиться ни в сфере обороны, ни в сфере спецслужб – нигде. А есть же еще операции спецслужб. Этим же тоже президент руководит. Там общее руководство осуществляет и контроль. Что касается внешней политики – это президент целиком. Это прерогатива: оборона и внешняя политика. Как вы видите, это очень успешно.
– Да.
– Крайне успешно. И крайним примером этой успешности является визит "Большой тройки" плюс президент Румынии. Потому что – чего греха таить? Они ехали уговаривать, а в результате вышли с чем? С поддержкой Украины. И сказали, что "наша задача – сделать так, чтобы...", "конечно, все это закончится мирными переговорами" – это правильные слова, они всегда произносятся. Но "Украина должна диктовать условия" – услышать это от Шольца и Макрона, поверьте, это был крупный дипломатический успех. Я бы даже сказал, что это стратегическая победа дипломатическая, по масштабу сравнимая с отходом российских войск от Киева, Чернигова и Сум.
– Безусловно.
– Мало кто отдает себе отчет в этом. Потому что привыкли мыслить категориями военных побед, но на самом деле это крупнейшая победа, которая прямо определит дальнейший ход этой войны и ее исход в том числе. Крупнейшая победа.
Наумов, Сальдо и Ковалев – далеко не последние сюрпризы, которые нас ждут. Среди предателей будут названы в том числе очень большие имена. Люди будут потрясены
– Много лет я постоянно, методично, системно говорил везде официально о том, что у нас огромное количество российской агентуры, в том числе на самом верху. И видите, война это показала наглядно. Мы видим и пример первого заместителя председателя СБУ генерала Андрея Наумова, и экс-мэра Херсона Владимира Сальдо, который стал сегодня одним из главных коллаборантов...
– И [нардепа Алексея] Ковалева от "Слуги народа".
– Да, депутатов целый ряд. А сколько мы еще не знаем... А сколько знаем, но не говорим и так далее... Для вас такое количество предательств стало откровением? Или вы были готовы?
– Не стало. Я примерно понимал атмосферу того, что происходит, будучи сам выходцем из спецслужб и так далее. И могу сказать, что это далеко не последние сюрпризы, которые нас ждут.
– Будут большие имена?
– Будут и большие имена в том числе.
– Очень большие?
– В том числе очень большие. Там есть специфика, у спецслужб есть свои игры, как вы понимаете. Но рано или поздно доберемся – люди узнают. И они будут потрясены до основания, когда узнают. Я вам больше скажу. Христо Грозев недавно намекал, что Путин рассчитывал на крупные беспорядки сначала, в которых должна была принять участие часть военных. Это только слабый намек, что готовили нам россияне и что они готовят, и какое количество у них добровольных украинских помощников. Причем очень серьезного уровня.
Скриншот: Офіс Президента України / YouTube
– Будет Владимир Александрович Зеленский встречаться с Путиным? Или это исключено?
– Ну, он же неоднократно говорил, что он готов для решения конкретного спектра вопросов. Но он предлагал это, когда речь шла о судьбе защитников Мариуполя и так далее. По зерну турки пытались пробить этот самый... Но пока, скажем так, нет серьезных оснований для такой встречи. Это я называю оценку российской стороны. Это даже не наша.
После Бучи Зеленский нечеловеческие усилия воли предпринял, чтобы вообще не выйти из переговоров с Россией
– Должна быть повестка. Мы должны с чем-то идти.
– Потому что должна быть повестка. Вы наверняка знаете... Наши зрители – я не вполне уверен, что знают, поэтому разъясню. Лидеры съезжаются на встречи, когда повестка согласована на 90%. То есть они финальные вещи какие-то утверждают и подписи ставят. А на неподготовленную встречу никто не поедет. Вот. У нас же на стамбульской встрече в конце марта был согласован документ, уже тогда продиктованный практически в большую пользу с украинской стороны, нежели с российской...
Но после этого была Буча, и президент нечеловеческие усилия воли предпринял, чтобы вообще не выйти из переговоров полностью. Потому что после этого вся наша переговорная группа просто тупо практически вся отказывалась с ними встречаться. Но надо понимать, что дипломат – профессия в каком-то смысле тяжелее, чем военная и врачебная. Потому что ты должен с мудаками, которые устроили Бучу, разговаривать и говорить: "Добрый день, здравствуйте, давайте обсудим" и так далее, и так далее. Это требует очень серьезных нервов и очень большого гражданского мужества.
Братская могила возле храма в Буче. Оккупанты, по информации украинских правоохранителей, убили в Киевской области более 1,5 тыс. гражданских. Фото: ЕРА
Все равно эти переговоры потихоньку сошли на нет. Потому что после стамбульской встречи Российская Федерация вместо того, чтобы пойти треком на договор, пошла треком подготовки и осуществления этого наступления на Донбассе. А когда войска наступают, о каких переговорах можно говорить? Бессмысленно.
Запад говорит: "Навешайте уже россиянам, добейте путинский режим. Мы не будем в этом участвовать, но будем помогать"
– Вы знаете, украинцы – очень благодарные люди, и они не устают говорить спасибо тем, кто это заслужил. И я, пользуясь случаем, что мы сейчас с вами разговариваем, хочу еще раз поблагодарить правительство Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Польши, стран Балтии – да всех, кто нам помогает и собирается помогать.
Тем не менее есть ощущение по разговорам даже с друзьями, которые сейчас на Западе находятся, по разговорам с дипломатами и так далее, что Запад от нас как-то уже устал. Снижение материалов в западной прессе, на телевидении, на радио об Украине в 22 раза на сегодняшний день. Понимает ли, на ваш взгляд, Запад, что если Путин проглотит нас, он на этом не остановится и пойдет дальше? Понимает ли Запад, что, помогая нам, они помогают себе, и что это самая выгодная инвестиция в будущее западной цивилизации? Как вы считаете?
– Конечно. Я не просто – я прямо знаю. Значит, что говорит Запад и не только Запад? Они говорят: "Навешайте уже россиянам. Поломайте, добейте путинский режим, чтобы его не было. И вам все человечество скажет большое спасибо. Единственная просьба: давайте мы в этом не будем участвовать. Давайте вы сами навешайте. Нам неохота. Но помогать будем". Что касается усталости... Про нее сказал Джонсон. Он сказал: "Я не дам забыть Украину. Мы будем помогать длительно, несмотря на усталость". А у него сегодня [19 июня] день рождения, кстати. Поздравляем заочно.
Об этом заявил генеральный секретарь НАТО Столтенберг. Он сказал "Сколько бы ни понадобилось, будем продолжать". Об этом говорили Драги, Шольц и Макрон: "Будем помогать, сколько бы ни понадобилось". И Байден вчера сказал по поводу того, что Путин не остановится. Он даже назвал страны. Он сказал, Польша, Словакия, Чехия – все под угрозой. И страны Балтии были бы... Когда эта война начиналась, они уже были под угрозой. Он должен был пройти Украину и потом не остановиться. Они вполне это все понимают прекрасно.
Единственное, чем я их люблю подкалывать, – я говорю: "Подождите. Если вы так все хорошо понимаете, где HIMARS? Где артиллерия, где танки и так далее?" Они говорят: "Ну, тут не все так однозначно. Ну, в общем, будем помогать". Ну хорошо. Ленд-лиз же еще не заработал, вопреки общему мнению.
– Да, да.
– Сейчас идет помощь, которую президент США, согласно закону, своим росчерком пера может поставлять. Ленд-лиз подойдет чуть позже. И это будет другая история совсем.
– Сейчас вторая половина июня, но я тем не менее... Не сомневаюсь, что не только я, а и многие думают уже о зиме, о том, что будет происходить с экономикой, где брать уголь, например... Чтобы заработала экономика – вы это хорошо понимаете, – нужно разморозить порты. Реально ли это? И если да, то в какие сроки?
– Ну, дискуссия идет самая широкая на этот счет в мире. Ищутся приемы и способы диверсификации рисков. И заявления соответствующие: "Не дадим Украине замерзнуть". И наше заявление, и оценка наша политическая президента, который сказал, что зима будет очень тяжелой: пол-экономики легло, порты закрыты. Этому уделяется самое пристальное внимание. Очень сильное внимание этому уделяет новый американский посол Бриджит Бринк. Она приехала с этим. И первый вопрос, который она поставила, – это вопрос об энергетике, о том, как мы будем проходить зиму и вообще что связано с этим всем.
Поэтому при таком количестве усилий – я думаю, что мы в зиму войдем подготовленными. Потому что, с одной стороны, крайне раздражающая ситуация, а с другой стороны, она подталкивает всех к верным оценкам и действиям..
По портам идет серьезная очень дискуссия. И передача "Гарпунов" – это усиление нашей позиции. Потому что там же было опасение: если мы снимаем блокаду, российский флот тут же ломится в десантную операцию или ближе подойти к Одессе. А мы пока "Гарпунами" показываем, что не надо подходить близко – будет горюшко.
Дальше здесь позиция очень простая: безопасность судов можно обеспечить только вооруженным путем, когда авиационная и морская группировки будут прикрывать пути сообщения через море. А это следующий ход в конфликте и даже удержание вооруженного нейтралитета. И на это нужно решиться. А решается Запад обычно после всесторонней оценки. Вот сейчас придет эта оценка. Посмотрим, чем она закончится.
Аналитики должны сказать свое слово, военные, экономисты, перспективы должны нарисовать, посмотреть альтернативные пути, которые вовсю проверяются... Поэтому коллективный процесс принятия решений – не быстрая история. Вот когда говорят, что запрягают долго, а ездят быстро, – это не про Россию, а про Запад на самом деле. Они такие. Они запрягают очень долго, но когда поехали, то поехали. Американцы 90 гаубиц перебросили за восемь дней сюда.
Если война еще год продлится, то значительная часть украинцев, выехавших за границу, уже не вернется. Или будет возвращаться с большим трудом
– Алексей, миллионы украинцев до сих пор остаются за границей. И подавляющее большинство из них хочет вернуться домой. Заканчиваются деньги, заканчивается терпение, нервы и так далее. Украинцам возвращаться?
– Ну, как человек не выезжавший могу сказать: конечно, возвращайтесь домой. Но здесь надо понимать, что есть очень специфические ситуации. Потому что большей части украинцев из оккупированных территорий некуда возвращаться. А сменить интеграцию в Польше, во Франции, Германии или Италии, в Австрии на интеграцию в украинскую среду снова где-то на западе Украины или в центре, когда ты уже ассимилировался там, дети пошли в школу, уже выучили язык частично, очень сложно. Это большая проблема. Потому что мы очень быстро адаптируемся. Мы креативная нация, очень быстро адаптируемся.
И если война еще долго продлится, год, например, – то значительная часть людей уже не вернется. Или будет возвращаться с большим трудом. А учитывая, что мы потеряли половину экономики, мы потеряли часть населения, которое не вернулось – несколько миллионов, – это тотальное изменение социально-политической и экономической ситуации в Украине.
Чего многие не могут понять. Даже если мы прямо завтра вернем все наши территории – Крым, Донбасс – Украины, которая была 23-го февраля, уже не будет никогда. Она навсегда изменилась. И нам предстоит найти облик этой новой Украины, выстроить его.
Но даже сейчас если взять, например, как политики готовятся к худшему варианту. Давайте проверим худший вариант. Его, конечно, не будет, но проверим. Война зашла в позиционный тупик: они удерживают Херсонскую, Запорожскую, Донецкую, Луганскую и половину Харьковской, например. Это что значит? Это значит, наши 42 миллиона превратились в 36 – остальные выехали. Потеряны крупнейшие промышленные предприятия, посевные площади, порты блокированы, изменилось электоральное поле полностью и так далее. И это тектонические сдвиги, которые нам еще предстоит осмыслить, отрефлексировать – и измениться. И проблема возвращения – это очень большая проблема. Вот Харьков вроде как не под оккупацией, а как туда возвращаться, если по нему даже полевая артиллерия российская лупит? Вот как туда везти детей?
Запорожье. Надо уже возвращаться или нет, если российские войска, грубо говоря, в 35–40 км. Это большая проблема, большая. И мы это понимаем все. И власть понимает, и мы как граждане, люди, принимающие решения. И будут приниматься меры для того, чтобы способствовать возвращению наших граждан.
Скриншот: Офіс Президента України / YouTube
Потому что – чего греха таить? – очень многие говорят: "Еще полгода – и я не буду возвращаться". Уже все, уже интегрировался на Западе. Наши же очень креативные. Они сразу идут на языковые курсы, сразу устраиваются на работу. Что поражает, кстати, европейцев очень сильно. Потому что типа есть другие нации из других мест земного шара (не будем называть), которые там сидят на пособии годами, семьями, десятилетиями, а наши – нет. Наши уже интегрируются, бизнесы открывают, работают, там детки где-то, там... Все, все, все и так далее. Чуть ли не от пособия отказываются, потому что хотят быть... И это проблема. Потому что это "хороший" приток для европейцев и "хороший" отток от нас.
У Путина рак костей, но умирать он может еще пару лет
– Последнее время и наша пресса, и мировая вовсю пишут о том, что у Путина рак, что он уже не жилец, что вот-вот и скоро... Наши уже написали, что Путин в коме. К сожалению, не подтвердилось. Скажите: какое у него состояние? Вы знаете об этом?
– Я знаю точно с 2020 года, что у него действительно рак, вроде как саркома. Это рак костей, кто не знает. И у него еще есть ряд серьезных проблем с позвоночником и другими органами. Это как минимум. Проблема в том, что на этого человека работает вся кремлевская медицина.
– И не только кремлевская.
– Не только кремлевская. Не ограниченная в деньгах. Умирая от рака, он может умирать еще парочку лет. С другой стороны, есть такая штука: в России всегда важна верность конкретному царю. Конкретному. Не секрет, что Путина поддерживает значительное число российского населения. Персонально Путина. И когда он умрет, произойдет очень важная вещь. Мы сценарно рассматриваем какие вещи? Победили ультрафашисты, коллективный Патрушев, который говорит, что Путин слишком мягкий – надо еще жестче. Или победили либералы, выиграли у дискредитированных силовиков...
– Коллективный Кириенко.
– Коллективный Кириенко, да. И решили обратно вернуться, в семью народов, в мировое разделение труда...
– А Кириенко за семью народов?
– Кириенко пытается и вашим, и нашим. Я условно говорю. Греф или олигархи, которые хотят вернуться в цепочку разделения труда и так далее. Я думаю, что победит некий симбиоз. Но здесь очень важно другое: когда Путин умрет вдруг, то Запад получит отличный карт-бланш. Карт-бланш этот будет выглядеть так. На нем будет написано следующее: "А чего с ним договариваться? Российский народ поддерживает или нет этого вашего нового?"
А мы помним, как Путин долго и кроваво завоевывал поддержку российского населения. Пришлось имитировать взрывы домов, пришлось проводить Вторую чеченскую войну и так далее, летать со стерхом и на бомбардировщике, опускаться на подводной лодке, чтобы амфору найти, чтобы создать образ мачо, на которого может сделать ставку российский народ: "Наш, путевый". А новый кто? И сколько он будет завоевывать доверие населения? А на Западе же вопрос легитимации крайне важен. Не легитимности даже. Представим себе, что легитимно власть передадут путем выборов. Или назначат. А легитимация? Его спросят: "Сколько людей тебя поддерживает?"
Что для российского населения ну какой-нибудь Патрушев или какой-нибудь Кириенко? Он только выглядит в документах и аналитических отчетах вроде как вероятный преемник. Для мужика из Сибири: "Путин – понятно. Со стерхом летал. А ты кто?"
И лидер, который вроде как даже легальный, но не легитимный, – это человек, который не может себе позволить крайние решения, такие как продолжение войны. Потому что он не имеет легитимации. Пока он завоюет доверие у народа российского, это годы. И вопрос – какое будет доверие. Поэтому Запад окажется... Почему смерть Путина важна? Многие говорят: "Да ничего не изменит". Неправда. Изменит очень сильно.
– Конечно, конечно.
– Потому что потеряна легитимность будет, да.
– И любой, кто придет вместо него, захочет подружиться с Западом опять.
– Правильно. Его спросят: "Ты кто вообще? Сколько тебя людей поддерживает?" Представляете, сидит мужик в Омске какой-нибудь. Путин – понятно. 22 года правления, положительное, отрицательного нет. Он царь, он ведет. А вот новый царь. А чем ты хорош? Ты кто такой вообще? Про Кириенко почитают и скажут: "Та не, блин, это какой-то бред. Ну что, интеллигент этот будет Россией рулить, в очках? Нет, нет. Патрушев? Ну что, Патрушев?.."
– Еще один чекист.
– Еще один чекист. Плюс абсолютно малопонятен. Путину же делали биографию. Патрушев – он что, Третью чеченскую войну устроит, чтобы биографию себе сделать, или как? На чем он будет завоевывать легитимацию? Поэтому она крайне важна. И это не просто символическое, а конкретное политическое макродействие, после которого изменится вся политика Российской Федерации. Ждем.
Конец Путина будет страшным. Как у Сталина: человек лежит в луже мочи, а ему не дают оказать помощь, потому что все вздохнули с облегчением
– Конец Путина каким будет?
– Страшным.
– Уверены?
– Уверен на 101%. Как у Сталина: человек лежит в луже мочи, а ему не дают оказать помощь, потому что все вздохнули с облегчением. В первую очередь его ближайшее окружение.
Фото: ЕРА
– Что с Россией будет, на ваш взгляд?
– Ну, есть три варианта. Даже четыре. Первый вариант – это побеждает какая-то хунта, которая требует: "Давайте еще усилим мобилизацию", – пытается нанести какой-то ядерный удар тактический, стратегические бомбардировщики кинут на Киев, на Харьков, усилить войну.
Но, во-первых, они себя изрядно дискредитировали этой бестолковой кампанией. Во-вторых, это вопрос трех – четырех недель, когда их снесет нафиг Запад уже в ответ. Понятно.
Могут победить либералы, но тогда куда-то должны деться все силовики, сильно дискредитированные. Но они же не денутся, мы же понимаем. Потому что их там миллионы. Значит, будет какое-то коллективное решение. Они будут возиться. Недельки две – три будут скрывать, что он вообще умер. Возиться будут по поводу перераспределения властей и так далее. Потом выйдут и объявят, что "дорогой и горячо любимый у нас пропал. Мы начинаем жить по-другому". А все эти две недели будут идти интенсивнейшие консультации с Западом. Это в основном Запад. И тогда они попытаются вынести на поверхность какое-то общее решение с Западом и с нами типа: "Уходим, извините, ошиблись. Так получилось. Ну а по Крыму, там, и Донбассу давайте дискутировать".
И вот здесь очень много будет зависеть от Украины. Потому что у меня горячее желание дискутировать по Крыму и Донбассу с помощью HIMARS, М-109 и всех других этих самых. Но в любом случае будут колоссальные перемены. И это будет означать отступление с территории Украины 100%. Потому что главное, что они попытаются сделать, – это снова цивилизоваться, вернуться в семью народов, снять санкции, экономику восстановить.
– И зарабатывать бабки.
– И тупо зарабатывать бабки. Потому что они попробовали зарабатывать войной и на войне. И я так вижу, что очень не понравились эти геополитические игры.
– Не то.
– Одно дело – Дугина слушать, а другое дело – когда на деле это попробовать и понять, что оно не стоит того вообще. Лучше в Куршевель ездить, чем вот так.
Война может длиться и до следующего лета. Но активная фаза замрет к зиме
– Когда закончится война?
– Сложно сказать. Она может закончиться в любой момент. Вот Путин – раз! – и завтра умер – и она очень быстро закончится. А может длиться еще месяцами – до ноября, до декабря.
– И годами?
– Годами – не знаю. Но если все "идеально", если Путин жив и здоров – то с падением интенсивности, с новым поднятием может еще и до следующего лета. С эпизодическими вспышками. Но активно – так, чтобы совсем уже активно, – она замрет к зиме. Никакая российская экономика несчастная не вытащит бесконечных попыток мобилизации, там, кидания войск и так далее. Дураки заканчиваются даже в России, как ни странно.
– Для вас окончание войны и победа Украины – это возвращение к границам на 24-е февраля 22-го года или Крым и Донбасс?
– Для меня победа – возвращение на границы на 24-е августа 1991-го. Крым, Донбасс. Крым надо забирать, Донбасс надо забирать. Все наше. Должна быть окончательно поставлена точка полной справедливости. Все вернули свое.
– У вас сегодня сумасшедшая популярность. Как вы ее воспринимаете?
– Очень иронично и спокойно. Конечно, любой выход мой на улицу – это фотосессия два с половиной часа. Что слегка осложняет передвижение за хлебом и лекарствами или прогулки, когда я пытаюсь найти это. Или у меня дочка проездом была в Киеве, и я поехал с ней в бассейн. Она попросила в бассейн. На один день приехала. Я 110 дней ее не видел. Меня и там сняли, уже выложили: "Арестович развлекается". Я там пробыл три с половиной часа, с детьми поиграл, но уже пошло.
Как вам сказать? Во-первых, от кого я слышу? У вас же тоже сумасшедшая популярность, и гораздо дольше, чем у меня. Вы знаете, что такое быть популярным человеком. Во-вторых, ну, я хорошо кондиционирован психологически. Я очень спокойно к ней отношусь, с иронией. Она всегда имеет оборотную сторону. Ты, с одной стороны, дико популярен, а у части населения ты дико не популярен. То есть это все как бы игры такие.
Популярность мне не мешает – она мне помогает. Потому что я на своей популярности очень много чего хорошего делаю для других людей, помогаю. И это всегда приятно. Я ее рассматриваю как позитивную возможность, потому что можно сделать что-то хорошее, другим людям помочь и так далее. Вот с этой точки зрения – да. Технически... Ну, я всегда открыт к людям, я люблю людей, это правда. Это не для красного словца. Я сфотографироваться люблю, там, позвонить, помочь человеку и так далее, и так далее. Поэтому хорошо, что она есть. Это дает дополнительные возможности.
Какую фразу я слышу на улице чаще всего? Она очень смешно звучит: "Моя жена без вас не спит"
– Никто из коллег, может, по Офису президента, не ревнует вас к популярности такой, не завидует?
– Технически я не замечал, чтобы ревновали, особо. Была сплетня, что меня из-за ревности удалили из марафона. Это неправда. Я сам туда перестал ходить и с трибуны перестал выступать. Потому что времена сменились, сменилась фаза. Нет смысла выходить каждый день и со значительным лицом что-то говорить. Если будут резкие изменения в войне, я, наоборот, вернусь опять. Например, мы пойдем в наступление или, не дай бог, ухудшится ситуация для нас резко – снова выйду и буду объявлять. А пока нет никакого смысла, потому что сменилась информационная политика, в принципе. Ревновать? Та нет. Я же командный игрок и я никогда не пойду поперек никому. И если есть команда, то я команду не подвожу никогда как бы. Поэтому я не знаю: надо быть очень неумным человеком, чтобы думать, что Арестович куда-то развернет популярность, как-то использует. Нет.
– Вы знаете, я многих спрашивал: "Чем вам нравится Арестович?" И люди, особенно женщины, – говорили: "Ну, слушай..." Во-первых, многие говорят, что под вас засыпают хорошо. Даже те, кому не спится. Это честно. Во-вторых, многие говорят: "Ну, он успокаивает. Реально что-то в нем есть, какая-то энергетика. Вот на душе тяжело, рвет душу, а он вот говорит – и все приходит в равновесие, все становится хорошо".
Вы знаете, война все равно закончится, я уверен, что нашей победой, – и наверняка у вас будут мысли, чем заниматься дальше. В свое время, в конце 80-х – начале 90-х – я занимался шоу-бизнесом. В том числе я проводил сеансы, выступления целителей, экстрасенсов. В частности Аллана Владимировича Чумака, который блестяще справлялся с зарядкой воды и фотографии. Я хочу, чтобы это исходило от меня. После нашей победы я официально предлагаю вам проехать по стране – а то и по миру – с лечебными сеансами. У вас это очень хорошо получится. Будем заряжать воду, фотографии. И все будет Украина.
– Да, я часто заряжаю воду возле своего портрета, чтобы самому было легче. Посмотрим, Дима. Давайте победим сначала. Потому что это еще очень непростая задача. Много крови и слез еще выльется. Но такой эффект есть. Знаете, какую самую частую фразу я слышу на улице? Она очень смешно звучит. "Моя жена без вас не спит".
– Да.
– Да, да, очень так это все смешно, иронично.
– Видите: я специально оставил юмор немножко напоследок, чтобы мы закончили на хорошей ноте. Даст бог, все будет хорошо. Спасибо. Пробьемся.
– Спасибо.
– Спасибо.
Видео: В гостях у Гордона / YouTube
